А вот у Арава дела были плохи. Похоже, противогрибковый препарат ему не помогал. «Белая маска» проявилась физически – белые нити патогена уже были видны у него в носу, в глазах, в уголках губ, в ушных раковинах. Его кожа стала пепельно-серой. Казалось, Арав медленно угасает. Или, точнее, ему на смену приходила «белая маска».
Арав увеличил дозу риталина, однако единственным следствием этого явилось то, что он, стиснув зубы, бродил вдоль стада, одновременно потерянный и разозленный, – его перемещения становились все более путанными. Он бродил, возбужденно разговаривая сам с собой. Внезапно останавливался, стараясь понять, где он находится – на дороге, в жизни, во времени.
В этом не было ничего неожиданного – однако когда Бенджи видел все это, у него сердце кровью обливалось. И ему становилось еще более стыдно за то, что сам он здоров, в то время как Арав так стремительно, так очевидно скатывается в пучину болезни.
Как и весь мир.
– Я вижу твое лицо, – сказала Сэди.
Они шли впереди стада. Позади них многочисленное войско лунатиков заполняло дорогу во всю ее ширину, покуда хватало взгляда вдаль. Они были грязные и растрепанные, пустые глаза белели на лицах, покрытых коркой дорожной грязи.
– Ну мое лицо по-прежнему здесь, – сказал Бенджи.
– А мое, кажется, вот-вот отлетит, словно пробка от пивной бутылки, – вздохнула Сэди. – Но я имела в виду другое. Я имела в виду… я вижу это выражение. Ты опять ушел внутрь.
Это выражение «ушел внутрь»… Теперь Сэди его очень полюбила, и Бенджи не мог развеять ее страхи. Действительно, в последнее время он все глубже и глубже проваливался в колодец своего сознания. Переживая. Или, что еще хуже, размышляя. Ему казалось, что мрак не столько опускается на него подобно тени, сколько поднимается у него внутри.
В каком-то смысле это можно было назвать депрессией, но только такой депрессией, которая подразумевала в себе нарушение химического равновесия. Вот только как такое могло быть? Человечество в буквальном смысле умирало. Друзья Бенджи умирали. Любимая женщина умирала. Он сам, черт побери, умирал – и не в том смысле, что «о-хо-хо, все мы начинаем умирать в тот самый момент, когда появляемся на свет», а в самом настоящем, прямом смысле «пора уже готовиться к этому». Черт возьми, ну как тут не впасть в депрессию?
Сэди служила хорошим примером того, как можно справляться с этим лучше. Толкнув Бенджи в бок, она улыбнулась.
– Всё в порядке, – ответил тот, очевидно солгав.
– Ты лжешь, – сказала Сэди, несомненно раскусив его ложь.
– Ты права.
– Я знаю, что права. Это у меня в натуре.
Сэди прижалась к нему ближе. Так она себя вела, особенно с тех пор, как они пришли в Колорадо, – здесь погода стала более уравновешенной. Воздух был прохладный днем, холодный ночью – гораздо лучше безумных крайностей Невады и Юты, где контраст между днем и ночью буквально оглушал. Теперь Сэди в физическом плане держалась к Бенджи гораздо ближе. «Торжество жизни перед концом», – заявила она.
– Как ты думаешь, что произойдет там? – продолжала Сэди. – По моим прикидкам, мы придем в город где-то… через час, быть может, раньше. И что дальше?
Этот самый вопрос Бенджи уже задал «Черному лебедю», воспользовавшись спутниковым телефоном (он заряжал его с помощью адаптера от прикуривателя «Форда»). Искусственный интеллект ответил следующее:
МЫ ПРИДЕМ ДОМОЙ.
На это Бенджи сказал:
– Да, но что конкретно это будет означать?
Загадочный вопрос?
Я НЕ ХОЧУ ИСПОРТИТЬ СЮРПРИЗ.
Тревожный ответ. Так Бенджи и сказал, начиная терять терпение.
«Черный лебедь» сказал:
НЕ ВОЛНУЙСЯ. Я ПРОСТО СТАРАЮСЬ СОХРАНИТЬ ОДНО ИЗ НЕМНОГИХ МГНОВЕНИЙ ОТКРОВЕНИЯ, ОСТАВШИХСЯ У НАС. СЧИТАЙ ЭТО ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕМ РАССКАЗЧИКА СЛУШАТЕЛЯМ, КАК ЭТО БЫЛО В ДНИ ИНТЕРНЕТА: «НИКАКИХ СПОЙЛЕРОВ».
Так обладающий самосознанием искусственный интеллект заставил его изрядно поволноваться.
– Не знаю, – сказал Бенджи, обращаясь к Сэди. – Твое «чудовище Франкенштейна» не очень-то любезно. Однако его ответы действительно указывают… на определенные перемены.
– Путники не проснутся, да?
– Не могу сказать. Мир для них небезопасен.
Сэди вздохнула.
– Как ты думаешь, в Урэе им будет безопасно? Несмотря на все то, что грядет? Место… уединенное. Вдали от всего.
– Я так понимаю, в этом и есть главный смысл. Урэй кажется подходящим местом для того… ну, за неимением лучшей формулировки, для того чтобы перезагрузить человечество. Я об этом много думал. Взгляни на все вот с какой стороны: электрическая сеть Урэя изолированная, питается от гидроэлектростанции, поэтому ее легко перезапустить и легко обслуживать. Из города ведут всего две дороги – одна на север, другая на юг, обе через горные перевалы. За ними легко наблюдать, их легко защищать. Вода поступает в город из разных источников – Анкомпрагре, если я правильно произношу это слово, Каскад, еще Бокс-Кэньон. Обилие снега зимой означает, что вода будет всегда, но, поскольку Урэй находится на возвышенности, наводнения ему не угрожают. И еще в окрестностях есть геотермальные источники, которые можно использовать не только в качестве источников и энергии, но и для обогрева в холодные зимы. Единственное тонкое место – продовольствие. В долине Урэя вегетационный период непродолжительный. Но! Повсюду вокруг округа Урэй сельскохозяйственные и животноводческие фермы. Так что в этом отношении, на мой взгляд, положение дел в нем значительно лучше, чем в других уединенных местах.
– То есть ты полагаешь, что у нас все будет хорошо?
– Нет, – поправил ее Бенджи. – Но я надеюсь, у них все будет хорошо.
Первыми приметами Урэя стали редкие постройки – деревянные дома и шале, какие можно найти в любом горнолыжном курорте. Дома производили впечатление пустующих, их окна напоминали глаза лунатиков, мертвые, уставившиеся прямо перед собой, но они не были выбиты или заколочены. Быть может, эти дома использовались только летом, и хозяева в преддверии зимы уже закрыли сезон и покинули городок. Здесь было уже холодно, а Бенджи знал, что нередко жители таких городов уезжают на зиму в теплые края вроде Аризоны и Калифорнии.
Затем справа показалась заправочная станция: закрытая, с висящими на колонках фанерными щитами, на которых краской из баллончика было выведено: «Бензина нет, отправляйтесь к себе домой». Одна и та же фраза, повторенная на всех колонках.
Затем дорога разделялась – от шоссе номер 550 вправо отходила дорога номер 17, идущая вдоль медленно текущей реки Анкомпрагре. Бенджи, постаравшись запомнить карту, вспомнил, что в конечном счете обе приведут в город. «Черный лебедь» направил стадо прямо, и шоссе номер 550, войдя в Урэй, превратилось в Главную улицу.
Далее: небольшой мотель «Хот-Спрингс-Инн». Унылый, пустой, но опять-таки по-прежнему целый и невредимый. Ни разбитых окон, ни выломанных дверей. Бенджи ощутил искру надежды: быть может, местные жители уже покинули город, оставив его в хорошем состоянии? Одни уехали, чтобы переждать зиму, другие – чтобы быть ближе к хорошей больнице, или к Горному медицинскому центру в Риджуэе на севере, или к Медицинскому центру в Теллурайде на юго-западе. Постоянное население такого городка, как Урэй, насчитывает от силы тысячу человек, что сопоставимо с численностью стада. Эта надежда крепла, разгораясь из искры в полноценный костер.
Но вскоре им встретился автобус.
Это был старый школьный автобус. Перегородивший дорогу. Сбоку висела простыня, углы ее были закреплены окнами, зажавшими ткань.
Надпись на простыне гласила: «Это мертвый город. Разворачивайтесь назад!»
«Мертвый город», – подумал Бенджи. Что это значило?
– Быть может, все они умерли, – подал голос Арав. Его слова прозвучали невнятно, все слоги были размазаны – сказывалось действие риталина, позолотившего каждое слово напряженным безумием. – Это очень хорошо, – помолчав, добавил он.
– Что в этом хорошего? – спросила Сэди.
– Потому что раз они уже мертвы, – объяснил Арав, – нам не придется никого убивать.
Ошеломленный Бенджи уставился на него.
– Арав, мы никого не собираемся убивать. Если эти люди больны, значит, они больны и заслуживают сострадания. Это главное правило. Вот так мы относимся к заболевшим. С сочувствием и состраданием.
– А если они сами захотят нас убить? – Арав сверкнул глазами.
– Это еще почему?
– Мы вторгаемся в их город. Мы – варвары у городских ворот. Путникам никто не рад. Все их ненавидят. Вероятно, многие по-прежнему считают их виновными во всем. Если в городе остались люди, они не позволят нам… отнять у них их землю, их дома. А когда у тебя в голове такое… – Арав с такой силой ткнул себя пальцем в лоб, что осталось красное пятно. – «Белая маска» – она путает мысли. Рассудок рассыпается на части, которые не удается сложить вместе. Я устал, но заснуть не могу. Мой разум бесцельно бродит, как бывает, когда я засыпаю; это уже предвестник сна. Но мое состояние, вероятно, лучше, чем состояние многих из тех, кого мы здесь встретим. Задумайтесь над этим. Подумайте над тем, на что вы готовы пойти, чтобы защитить стадо. Лично я сделаю все. Абсолютно все.
Бенджи понял, что на самом деле Арав имел в виду не стадо. Он говорил про Шану. Пораженный болезнью рассудок Арава не потерял ее. Наоборот, его любовь обострилась до одержимости.
– Мы что-нибудь придумаем, Арав, – кивнул Бенджи. – Просто… не делай поспешных шагов. Сначала советуйся со мной, договорились?
Арав ничего не ответил. Кивнув, он побрел назад, чтобы быть рядом со стадом. Быть рядом с Шаной.
Перегородивший дорогу школьный автобус не стал препятствием для путников. Одни обошли его справа и слева. Другие перелезли прямо через него, как поступали со всеми другими преградами, которые встречались у них на пути. И продолжили идти вперед. Мимо гостевого центра, мимо плаката, предлагающего арендовать жилье на время отпуска («Спокойствие Урэя: горный рай в комфортабельных коттеджах!»), изгиб шоссе – и вот показался городок Урэй. На самом деле лишь мельком, подобно лицу старого друга, увиденному в толпе незнакомых людей. Крыши домов под сенью сосен, яркие осенние краски – долина, зажатая высокими заснеженными пиками.