– Мы в числе Двенадцати, – улыбнулась ее мать. – Наших тел нет в Урэе.
– Да. Точно. – Шана смущенно напряглась. – Я не знала, Джули, что вы одна из Двенадцати.
– Но это так, – сказала Джули. – Когда я останавливаюсь и начинаю смотреть своими настоящими глазами, то вижу лишь ярко освещенную комнату, бетонный пол и купол из плексигласа. Должна признать, это очень в духе… Ганнибала Лектера[148].
Шане захотелось спросить у нее, почему она, женщина ее положения и профессии – твою мать, эта дама нейрохирург! – согласилась на нечто подобное. Но затем у нее мелькнула мысль: а что, если ее опасения насчет матери также верны насчет Джули? И остальных Двенадцати (большинство из которых она никогда не видела)? Что, если все они ненастоящие? А лишь часть программы? Набор битов и байтов, который притворяется человеческим существом, а на самом деле является живой матрицей, спрятанной под маской из кожи?
Эта мысль, какой бы нелепой она ни была, внезапно привела Шану в ярость. Она с вызовом тряхнула своим фотоаппаратом.
– Я ее видела!
– Что ты видела? – спросила Джули.
Однако за дочь ответила Дарья:
– Шана думает, что видела… врата, что-то вроде портала…
– Черную дверь, – поправила ее Шана.
– Гм, – задумчиво произнесла Джули. – И что это такое, по-твоему?
– Я не знаю. Но «Черный лебедь» не хочет, чтобы я это видела.
– Ты считаешь это доказательством чего-то?
– Доказательством того, что ваш… бог вовсе не благожелательный. Этот извивающийся ужом слизняк что-то скрывает.
Джули задумалась над ее словами, и у нее на лице появилась легкая усмешка.
– В таком случае давай посмотрим на твое доказательство.
Злорадно ухмыльнувшись, Шана включила фотоаппарат и быстро пролистала снимки – до самого конца.
– Нет!.. – пробормотала она. Мир содрогнулся – по крайней мере, ей так показалось. Но нет, на самом деле вздрогнула она. Затряслась, словно собираясь свалиться в обморок.
– Я ничего не вижу, – сказала Джули.
Потому что видеть было нечего. На снимке была каменная стена на изгибе серпантина, однако черная дверь бесследно исчезла. И не то чтобы это был какой-то цифровой сбой – дверь просто не существовала. На скалистом фасаде не было никаких пятен и изъянов. Ни дыр, ни пещер, ни квадрата вантаблэка, ведущего в никуда.
– Она была там! – сказала Шана.
– Наверное, моя милая, воображение сыграло с тобой злую шутку, – сказала ее мать, протягивая руку, чтобы ее утешить.
Шана резко отдернулась.
– Не тронь меня! – Это была не игра воображения. Такое здесь вообще возможно? Внезапно у нее закружилась голова, ее охватило беспокойство. Наверное, такое возможно. Если у нее кружится голова и она испытывает беспокойство, она может также воображать то, чего на самом деле нет, разве не так? Но тут нахлынула новая волна ярости, и Шана не раздумывая швырнула фотоаппарат на землю. Он разлетелся вдребезги – Шана рассчитывала, что зрелище получится более драматичным, со снопом электрических искр, но все ограничилось лишь обломками пластмассы. Выругавшись в сердцах, Шана развернулась и направилась прочь, сквозь толпу своих собратьев-лунатиков.
76Приветственный комитет
1 НОЯБРЯ
Урэй, штат Колорадо
Здание по адресу 6-я авеню, 320, в Урэе выполняло разные функции: здесь размещалась библиотека, здесь размещалась городская ратуша, также оно служило общественным центром. (И, как это ни странно, внешне здание было чертовски похоже на Зал независимости в Филадельфии. Бенджи мысленно взял на заметку выяснить его историю.) Чуть дальше по той же авеню стояло другое здание, также выполнявшее множество функций: в здании суда находились еще историческое общество, канцелярия шерифа и городская тюрьма. «Вот что значит – маленький городок», – подумал Бенджи. Огромная разница по сравнению с Атлантой.
Когда Бенджи вошел в здание, у него возникло такое ощущение, будто он разделился, чтобы одновременно взять почитать книгу, обратиться к сотруднику городских служб или спуститься вниз в общественный центр за бесплатной похлебкой. В данном случае они спустились вниз, в общественный центр, убого оформленный для празднования сразу Дня Всех Святых, Дня благодарения и Рождества. Гирлянды, мигающие лампочки, картонная индейка, пара керамических фонариков в виде тыкв. Бенджи вдруг с болезненной остротой прочувствовал, что накануне был День Всех Святых. Праздник прошел совершенно незамеченным. Ни фанфар, ни сладостей. По крайней мере, так было до тех пор, пока человек по имени Дав Хансен не вручил Бенджи вазочку с конфетами.
Лэндри представил их друг другу.
– Бенджи, это Дав Хансен. Дав, это доктор Бенджамен Рэй. Он из ЦКПЗ.
У Дава были румяные щеки и теплые добрые глаза, прячущиеся под такими густыми и жесткими бровями, что ими, наверное, можно было очищать налипшую грязь с ботинок. Брови представляли собой уменьшенную копию усов в виде подковы, обрамлявших рот Дава.
Дав протянул руку, и Бенджи ее пожал.
– Лэндри забыл упомянуть о том, что я мэр этого городка – точнее, того, что от него осталось, – сказал Дав. – Вот, возьмите конфету. – Он встряхнул вазочку.
Бенджи не очень-то любил конфеты. Он вообще относился к сладкому равнодушно, лишь изредка делая исключение для очень качественного, очень горького черного шоколада. Однако сейчас Бенджи почувствовал себя ребенком, получившим ключи от шоколадной фабрики Вилли Вонки[149]. Погрузив руку в вазочку, он выудил батончик «Сникерс».
– Спасибо, – сказал Бенджи, развертывая батончик и кусая его.
Невозможно описать словами, какое наслаждение он испытал от шоколадного батончика. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы удержаться от счастливых стонов. Сэди зачарованно смотрела на него, затем сама взяла конфету.
– Разве не полагается в первую очередь угощать дам? – спросила она, аккуратно разворачивая «Кит-Кат».
– Ижвини, – со ртом, полным «Сникерса», прочавкал Бенджи.
Подмигнув, Сэди с хрустом перекусила «Кит-Кат» пополам.
Дав взял и себе маленькую конфетку. Съев ее за один присест, он протянул вазочку Лэндри.
– А ты?
Но тот лишь покачал головой.
– Я слежу за тем, чтобы не растолстеть.
– Весь мир умирает, – напомнил ему Дав. – Точно не хочешь?
– Даже если мир умрет завтра, я предпочитаю выглядеть хорошо, когда это произойдет.
– Что ж, справедливо. Как скажешь. Доктор Рэй…
– Зовите меня Бенджи, пожалуйста.
– Хорошо. Бенджи. Вот тут Лэндри, можно сказать, подготовил нас к вашему… визиту. Хотя увидеть это своими глазами – я имею в виду стадо – это что-то. Если вы присядете, я расскажу вам о положении дел в городе, после чего сообщу вам последние новости, и тогда мы сможем… решить, что делать дальше. Как вам такое?
Бенджи вопросительно посмотрел на Сэди, та кивнула.
– По-моему, это просто замечательно, – сказал он.
Они сели за длинный стол, какие бывают в кафетериях. Вокруг стальные складные стулья. Похоже, помещение использовалось для самых разных практических целей: здесь можно было устраивать свадьбы, праздники, выборы, благотворительные мероприятия и так далее.
– Дав – любопытное имя, – усевшись, заметил Бенджи.
– Моя мать сказала бы вам, что это потому, что мой отец на четверть индеец-юта, но если хотите знать мое мнение, тут не обошлось без романтики. Отец обожал легенды про индейцев и ковбоев, и вот вам – у меня имя Дав[150]. Однако имя это хорошее, и я ничего против него не имею. Кстати, наш городок Урэй был назван в честь вождя Урэя, предводителя ветви анкомпрагре племени юта. Разумеется, среди его жителей коренных индейцев меньше одного процента, так что, как это ни печально, с его названием то же самое, что и с моим именем: в нем некое представление о культуре коренных обитателей этой земли, а не сама их культура. Вот такие дела. – Откашлявшись, Дав рассеянно поиграл зубными протезами – снимая их языком и надевая обратно, так, что они влажно стучали между оставшимися зубами. – Если вам угодно, прежде чем вы расскажете мне свою историю, я выложу вам всю правду-матку о нашем городе.
– Это будет просто замечательно.
Подавшись вперед, Дав достал из вазочки еще одну конфету, с арахисовым маслом. Однако ее он не стал разворачивать, а покрутил в руке, хрустя фантиком.
– В Урэе примерно тысяча жителей, но эти данные не совсем точны, – начал Дав. – В это число входят те, у кого здесь дом, но кто обычно живет здесь месяцев шесть, как правило, с конца весны до осени. Стандартный период – с мая по октябрь, потому что потом приходит зима, а зима здесь бывает очень жестокой стервой.
– Насколько именно жестокой? – спросила Сэди.
– Трудно сказать. Современная бытовая техника существенно снижает воздействие непогоды – по большей части здесь мороз и снег, так что достаточно прицепить к полноприводному внедорожнику плуг, и всё в порядке.
– Мы больше не можем рассчитывать на современную бытовую технику.
– Совершенно верно. К тому же иногда случаются сильные бураны, нас буквально заваливает снегом – в среднем за зиму выпадает примерно одиннадцать футов белого порошка.
– Одиннадцать футов? – От изумления Бенджи широко раскрыл глаза.
– Что поделаешь – это горы. У нас тут не горнолыжный курорт, но мы окружены ими со всех сторон, так что снег – это неотъемлемая часть. Если холод и снег вам нипочем, лучше места не найти. Многие такие города зимой унылые и вымершие, но только не Урэй. У нас все бело и ясно под небом, таким бескрайним и голубым, как глаз самого Господа Бога.
Бенджи с тревогой подумал о том, что будет означать для всех суровая зима. Судьба пастухов беспокоила его меньше – поскольку, если честно, «белая маска» для них гораздо страшнее белого снега. Но сможет ли «Черный лебедь» защитить путников от зимних невзгод? А когда они очнутся от своего… сна, что дальше? Как выжить здесь? Куда стадо двинется дальше? Впрочем, быть может, он запрягал телегу за многие мили впереди лошади…