Бенджи сел было в кресло рядом с ним, затем, передумав, встал и передвинул кресло так, чтобы сесть к Араву лицом.
– Это очень милый городок. Хотелось бы посетить его при других обстоятельствах.
– Да. Конечно. – Арав принялся рассеянно стучать ногтями по ногтям. Стук, стук, стук. – С Давом всё в порядке? Я… я слышал о том, что с ним стряслось.
– Надеюсь. Я наложил швы. Но антибиотиков нет – есть только мазь. Неоспорин. Надо будет смазывать рану пару дней. – Бенджи мысленно взял на заметку проверить зоомагазины, когда будет свободное время: в зоомагазинах бывают антибиотики для аквариумных рыбок и других мелких животных, а многие люди не знают, что их также можно применять. (Бенджи читал в интернете, что растет число тех, кто покупает в зоомагазинах антибиотики для домашних питомцев и применяет их сам, поскольку в обычных аптеках они стоят гораздо дороже.) – Как только мы справимся с угрозой со стороны ДАВ, Марьям собирается отправиться по соседним фермам в поисках лошадей, поскольку ввиду грядущего кризиса с бензином они нам очень пригодятся. И я тогда попрошу ее заодно поискать и лекарства.
– Простите меня, Бенджи.
– Не надо, Арав.
– Мне очень стыдно. От этого никуда не деться. Я… я даже не помню, как все это произошло. Это было похоже на… – Казалось, Араву снова стало трудно разобраться в своих воспоминаниях и прояснить мысли. – Давно, когда еще учился в школе, я пошел к стоматологу удалять зуб мудрости. Мне сделали наркоз, и когда я пришел в себя… вроде бы я ходил, говорил… но ничего не соображал. Я произносил слова, но получалась какая-то бессмыслица. Так продолжалось всю дорогу до дома. Я помню, как внезапно очнулся, когда уже поднимался на крыльцо нашего дома. Это было все равно как… – Он щелкнул пальцами. – Вот я был в отключке, и в следующее мгновение я уже полностью в сознании, и то же самое произошло сейчас. Я очнулся и увидел, как все целятся в меня, а я… а я направил ружье на вас.
– Ты ни в чем не виноват. Это все «белая маска». Вот что она делает с людьми.
– Знаю. Я все понимаю. Но… может быть, мне не следует оставаться здесь.
– Арав…
– Послушайте, один раз я уже хотел расстаться со стадом, и я это сделал. Я рад, что вернулся обратно. Но, возможно, болезнь зашла уже слишком далеко. Теперь я представляю угрозу для всех нас. Что, если мне вдруг покажется, что путники – это демоны или еще кто-нибудь?
– Мы проследим за тем, чтобы у тебя не было оружия.
– Я могу схватить нож…
– Путников нельзя поранить ножом.
– Но вас можно. А огонь может их убить? Не исключено. Мы не знаем, но уже одно то, что подобная мысль пришла мне в голову, означает, что когда-нибудь «белая маска» убедит меня в том, что эта мысль правильная.
Бенджи положил руку парню на колено, успокаивая его.
– Мы что-нибудь придумаем. Все мы понимаем, что нужно внимательно присматривать за тобой.
– Вы даже не знали, что я здесь. Я мог бы устроить пожар и сжечь дотла всю гостиницу. – Лицо Арава смягчилось. – Вас я ни в чем не обвиняю. Я понимаю, Бенджи, что вы весь в делах, работаете на пределе своих… – Внезапно он умолк, не в силах подобрать нужное слово, затем наконец вспомнил его: – На пределе своих возможностей. Вы живой человек. Я просто хотел сказать…
– Нет, ты совершенно прав. Я не знал, что ты здесь. Мы постараемся присматривать за тобой лучше. Кто-нибудь постоянно будет находиться рядом.
– И все-таки мне лучше уйти.
– Арав, мы уже много раз проходили все это, не начинай сначала. Ты остаешься.
Уставившись в пол, Арав начал произносить заранее заготовленную речь:
– Когда какой-нибудь волк в стае становится старым или больным…
– Нет! – покачав головой, оборвал его Бенджи. – Я оставляю тебя здесь. То, о чем ты собирался рассказать, – это миф, а не достоверный факт. Старые волки продолжают возглавлять стаю и учить молодняк. Больные волки не хромают благородно прочь из стаи, чтобы умереть вдали от своих сородичей. Волки являются в высшей степени общественными животными, как и люди. И, как и люди, они заботятся о больных и стариках. Они оставляют их в стае. Они им помогают. И мы тоже поможем тебе, точно так же как ты помогал нам. Ты никуда не уйдешь. Это понятно?
Арав всмотрелся ему в глаза.
– Вы уверены?
– Уверен. Ты нам нужен. Мы одна семья. Мы пастухи.
– Спасибо, Бенджи!
– Вот как мы поступим. Ты поднимаешься наверх ко мне в номер. Там есть маленький диван – скорее, раскладное кресло. Ты сможешь на нем поспать, или же, если ты предпочитаешь одиночество, в номере есть большая фарфоровая ванна. Не самое удобное место, но если положить в нее одеяла и подушки, спать там можно, и мы не будем мешать друг другу.
Кивнув, Арав направился наверх.
То, что Бенджи рассказал о волках, соответствовало действительности, но ему вспомнилась и другая история, о которой он прочитал где-то с год назад. В ней шла речь о возрожденной популяции волков в Иеллоустоунском национальном парке, об одном альфа-самце, который состарился и заболел. Причем не телом, а разумом. Он стал свирепым и злобным. В конце концов стая прогнала его, но он преследовал ее, снова и снова стараясь увести одну из волчиц, чтобы с ней спариться, – и однажды ему это удалось. Вместе со своей новой подругой старый самец нашел пещеру. Волчица забеременела. Однако стая не смирилась с этим. Как-то раз ночью она пришла из леса и растерзала волчицу, а затем преследовала старого самца до тех пор, пока тот совсем не обессилел. После чего волки разорвали его в клочья, позаботившись о том, чтобы он их больше не донимал, и отплатив за предательство.
81Размышления
5 НОЯБРЯ
Урэй, штат Колорадо
Самым любимым местом Мэттью в Библии было обращение Павла.
Павла, которого до того звали Савлом, по дороге в Дамаск озарил небесный свет, настолько яркий, что Савл на три дня ослеп. Вслепую он добрел до Дамаска, где отказывался от еды и питья до тех пор, пока ученик Христа Анания не сказал ему, что Бог вернет ему зрение. Зрение действительно вернулось, и Савл стал Павлом и поверил в Христа. Затем Павел написал более половины книг Нового Завета. И вот подумать только, он написал столько хороших книг и так далее и тому подобное…
Когда-то Мэттью очень любил эту историю, однако сейчас она его бесила.
Мэттью никогда не говорил злые слова никому, даже Отом – только Богу-Отцу в минуты отчаяния и сомнения. Эта история застряла в нем подобно терновой колючке под кожей. Она не давала ему покоя, потому что являлась образцом классического, канонического обращения. Человека сразила сила божьей правды, лишив его бренного зрения, до тех пор пока сам Господь не восстановил его. Это было олицетворение шока и благоговейного восхищения, внушаемых раем.
Но с самим Мэттью ничего подобного не происходило.
Его обращение было не столько правдой, поразившей его раскатом грома, сколько водой, которую однажды замечает вокруг себя рыба, понимая, что она в ней плавает, ею дышит, в нее справляет свои потребности, – постепенным признанием. «Вот чему меня учили и вот во что я верю». Многие рассказы Библии зиждились на откровении, но, если честно, Мэттью так никогда и не родился в новой вере.
Он просто родился, сразу же в этой жизни.
И вот теперь, расхаживая по тюремной камере, Мэттью находил эту историю еще более отвратительной. Библия порождала ложные ожидания от общения человека с Богом – живым, динамичным божеством, которое откликалось в равных частях мщением и состраданием. Однако это слово – «откликалось», – оно ведь не соответствовало действительности, правда? Сам Мэттью никогда ничего не слышал от Бога. Разумеется, в этом случае можно было просто заявить: «Что ж, отклики Бога в мире вокруг нас», однако поиски свидетельств подобных откликов обречены на неудачу. В мире нет никакой логики. Нет никакого смысла. Есть одно только безумие. На самом деле Бог не откликается ни на какие молитвы. Мщение и сострадание, существующие во вселенной, воображаемые – люди видят то, чего на самом деле нет. Видят Иисуса в пятне краски на стене.
Да, да, Мэттью понимал, что Библия изобилует иносказаниями, метафорами. Он сам снова и снова повторял это в своих проповедях. Однако эта логика действовала только до той поры, пока человек не начинал воспринимать все Священное Писание лишь как метафору. Но как только это происходило, получалось, что Библия, как и любая метафора, – это лишь один сплошной обман. (И разве не именно в этом упрекал его Озарк Стоувер? Конечно, Стоувера ни в коем случае нельзя назвать человеком верующим. Он лишь один из тех, кто использует Библию в своих целях, прикрываясь образом «доброго христианина». Подобно многим другим садистам и насильникам, которые пытаются найти защиту в вере – используя свою религиозность и как щит, и как меч.)
История превращения Савла в Павла не только являлась откровенной ложью – она словно сыпала соль на свежую рану: «Вот что такое истинное обращение, а если ты не испытал ничего этого, если ты не был сначала изувечен, а затем исцелен Богом, то в тебе нет веры».
– Да пошел ты!.. – сказал Мэттью, обращаясь к Богу.
– Что?
Мэттью вздрогнул от неожиданности.
Перед ним стоял Бенджи, скрестив руки на груди.
– А, – пробормотал Мэттью, – это вы.
– Здравствуйте, – сказал Бенджи. – Разговаривали с Богом?
– Настолько очевидно? – Мэттью издал смешок.
– Просто сейчас, по-моему, самое подходящее время помириться с Всевышним, только и всего. Я сам подолгу в отчаянии беседовал с ним.
– Могу я спросить, зачем вы сюда пришли?
– Я подумал, что вам неплохо будет размять ноги. Я выпущу вас отсюда, мы прогуляемся, и вы расскажете мне все, что вам известно об Озарке Стоувере и его людях.
– Вы оказываете мне большое доверие.
– Вера – это все, что у нас есть в настоящий момент. Вы должны это понимать.
– У меня больше нет веры, доктор Рэй.
Бенджи заметно напрягся, словно он не был готов к такому разговору. К его чести, он не попытался уклониться от этой темы, а, напротив, шагнул вперед – не с агрессией, не так, словно собирался вторгнуться в личное пространство Мэттью. Но в этом было что-то личное. Какая-то доверительность, которую Мэттью совершенно