Потом были похороны. Были поминки. По всему городу развесили фотографии тех, кто был убит.
Несси еще вывесила фотографию Шаны. Ее старшая сестра пропала в тот день и больше не появлялась, что было необычно, поскольку все остальные путники, поселившиеся в «Бомонте», пережили нападение. Однако Шана, судя по всему, погибла. Была убита в числе многих других.
И настало время вывесить ее фотографию.
Несси зашла к сестре в комнату, теперь опустевшую, взяла ее фотографию – эту фотографию создал «Черный лебедь», поскольку все, что происходило здесь, хранилось в памяти искусственного интеллекта, точно так же как там хранятся текстовые документы и картинки, – и приколола кнопками к двери.
Подавшись вперед, Несси поцеловала фотографию, изо всех сил стараясь не заплакать, – но все равно расплакалась. После чего, попрощавшись с сестрой, спустилась вниз и встретилась в фойе со своей матерью.
Та обняла ее.
– Ты могла бы подняться туда, – с укором произнесла Несси.
– Вряд ли Шана хотела бы этого.
– Ты не можешь так говорить. Шана просто была… расстроена. Огорчена тем, что ты один раз уже уходила от нас. И еще мне кажется, она не верила, что ты – это ты.
Мать вздохнула.
– Порой мне кажется, что Шана была похожа на меня. У нее были свои проблемы. Я огорчена тем, что ее больше нет, но рада тому, что ты здесь.
Она поцеловала Несси в лоб. Та прильнула к ней.
– Предлагаю отправиться к «Черному лебедю» прямо сейчас, – сказала мать.
Несси молча кивнула, и они вышли на улицу.
Часть VIIIСвоеобразие нашей неповторимости
91Подсчеты
7 НОЯБРЯ
Урэй, штат Колорадо
Бенджи стоял перед раковиной в ванной комнате гостиницы «Бомонт». Было слышно, как за закрытой дверью Сэди напевает что-то вполголоса.
В жизни Бенджи большое место занимали цифры. Не математика, хотя и она была тут косвенно замешана, – но просто цифры. Данные. Статистика. Работая в СИЭ, подразделении ЦКПЗ, Бенджи постоянно изучал цифры по всем болезням, которыми занимался. Сколько человек заболели и сколько остались здоровыми? Сколько еще человек могут быть заражены? Скольких еще человек может заразить тот или иной патоген? Кто остался жив, а кто умер?
В Урэе по большому счету было то же самое. Одни подсчеты уже были завершены, другие еще продолжались. Новые цифры продолжали поступать. Продолжался подсчет трупов.
Однако в настоящий момент Бенджи сосредоточился на более простых вычислениях.
У него осталось полдюжины мазков.
И всего три таблетки противогрибкового препарата.
Бенджи сознавал, что может считать себя счастливым. Пока что болезнь внешне еще никак не проявлялась. У него не был заложен нос. Он не кашлял. Неприятного зуда в носовых пазухах не было. Однако это вызывало у Бенджи чувство вины – потому что у Сэди болезнь прогрессировала. У Арава «белая маска» зашла так далеко, что он начал терять рассудок, и даже сейчас Бенджи не мог сказать точно, была ли его последняя жертва – поступок, несомненно, блистательный и героический – плодом кратковременного просветления или, наоборот, оглушительного удара заболевания.
Тем не менее у Бенджи не проявилось ни одного симптома болезни с того самого дня, когда они с Сэди проверились в пустыне. С того самого дня, как он понял, что ему осталось лишь несколько листков календаря.
Однако сейчас Бенджи начинал задумываться…
Может быть, противогрибковые препараты не просто замедлили развитие заболевания?
А что, если параноидальная вера Озарка Стоувера во всесилие ЦКПЗ оказалась обоснованной? И верзила был прав? Что, если он, Бенджи, вылечился?
Есть лишь один-единственный способ это проверить.
Мазок и ультрафиолетовый свет.
Поморщившись, Бенджи засунул себе в ноздрю один из последних оставшихся мазков и покрутил им там, пощекотав мозг (по крайней мере, ему так показалось). После чего достал мазок.
Положил его на раковину.
Достал фонарик с ультрафиолетовым светом.
И заколебался. Как быть, если окажется, что болезнь его покинула? Было уже слишком поздно предпринимать на этот счет какие-либо шаги. Это откровение, наполненное драматичной иронией и трагедией, явится полным абсурдом – оно будет означать, что инструмент для спасения человечества имелся, но просто времени было слишком мало. А может быть, это будет означать то, что ему не следовало проводить столько времени со стадом и вместо этого полностью сосредоточиться на поисках фармацевтических решений.
Бенджи включил фонарик.
Мазок озарился голубоватым сиянием.
«Белая маска» по-прежнему присутствовала у него в организме.
Похоже, противогрибковые препараты оказали именно то действие, на которое он и рассчитывал. Они замедлили развитие болезни, сохранив ему физические и умственные силы для того, чтобы он смог пройти путь.
И вот теперь этот путь был близок к концу. Проглотив одну из оставшихся таблеток, Бенджи запил ее водой из-под крана – водоснабжение по-прежнему работало и должно было работать до тех пор, пока есть электричество. (Настанет момент, когда сработает какое-либо средство защиты, и энергии, вырабатываемой гидроэлектростанцией, больше не будет. Бенджи понятия не имел, что нужно будет сделать в этом случае, для того чтобы восстановить энергоснабжение, но если такой момент настанет, он определенно что-нибудь попробует.)
Открыв дверь, Бенджи натянуто улыбнулся. Сэди сидела на краю кровати.
– Готова прогуляться? – спросил он.
Нужно было навести порядок. А еще Бенджи хотелось совершить кое-какие подсчеты, чтобы получить более точную картину того, что произошло прошлой ночью – и, как следствие, чего ожидать дальше.
Однако Сэди не встала с кровати. Она взяла Бенджи за руки.
– Ты выпил таблетку?
– Выпил. А ты выпила? Они уже почти закончились. Запасы подходят к концу. У меня осталось всего три таблетки – теперь уже две.
От него не укрылось, как Сэди сглотнула комок в горле. У нее был какой-то странный вид… будто она была довольна собой и в то же время чем-то встревожена.
– В ночь нападения я сказала, что должна кое в чем тебе признаться. Но так и не призналась. А сейчас… наверное, пришло время довести этот разговор до конца. – Она поспешно добавила, не давая Бенджи возразить: – Понимаю, я не должна была ничего от тебя скрывать, но это последнее, и мне пришла пора открыться.
– Сэди, что бы это ни было…
– Я не принимала таблетки.
– Подожди… что?
– Противогрибковые препараты. Я не приняла ни одной таблетки. – У Бенджи застыла кровь в жилах. Сэди продолжала: – Как и Арав.
– Я… я ничего не понимаю, это какое-то безумие! Сэди…
– Тсс, помолчи. Мы с Аравом сообща решили, что ты в этом уравнении самая важная переменная. И, как он совершенно справедливо заметил, когда Rhodococcus rhodochrous применяли на летучих мышах, чтобы остановить рост синдрома белых носов, это занимало… какое-то время. Сильное воздействие на протяжении нескольких дней вкупе с длительной спячкой в зимний период. Арав предположил, и я согласилась, что, для того чтобы нанести серьезное поражение «белой маске» – обеспечить достаточно длительную задержку развития болезни, чтобы смогла включиться иммунная система, – необходимо по меньшей мере три месяца. А может быть, и больше. И даже если препарат не…
– Сэди, пожалуйста, не надо…
– И даже если препарат не вылечит тебя, больше таблеток дадут тебе больше времени. Поэтому мы сознательно отказались от своей доли.
Бенджи отступил назад, в буквальном смысле оглушенный этим известием. Тем временем Сэди склонилась к своей кровати и, засунув руку между матрасом и пружинами, достала оттуда пластиковый пакетик с противогрибковым средством.
– Видишь?
– Сэди, ты… что ты наделала?
– Я выиграла для тебя время. Мог бы сказать «спасибо»! – У нее в глазах сверкнули задорные искорки.
– Мы оба могли бы выиграть время.
– Нет, не могли, потому что таблеток было недостаточно.
– Арав мог бы отдать только свою долю, и…
Встав, Сэди подошла к нему. Бенджи буквально упал на нее, заливаясь слезами. И не то чтобы что-то изменилось – вчера он понимал, что ей осталось совсем немного, и сегодня было все то же самое. Изменилось только то, что теперь с очень большой вероятностью ему предстоит жить без Сэди и умереть одному, и это напугало его пуще «белой маски», пуще Озарка Стоувера, пуще всего того, что было в мире.
– Сними с меня наручники, твою мать!
Мэттью стоял за дверью камеры. Его сын Бо находился внутри, отчаянно пытаясь избавиться от наручников. Теперь, когда мальчишка оказался в камере и больше не мог ему угрожать, Мэттью приказал ему повернуться спиной и просунуть руки сквозь решетку, чтобы он смог снять наручники.
Сперва Бо отказался, однако ему очень хотелось избавиться от наручников, поэтому в конце концов он сдался. Наручники упали на пол, и Мэттью подобрал их.
– Выпусти меня из камеры, – проворчал Бо.
– Нет, к сожалению, мне сказали, что тебе придется какое-то время посидеть здесь, – печально промолвил Мэттью. – Извини.
– Вечно ты делаешь то, что тебе говорят другие!
– За прошедшие годы я слушал много голосов, говоривших дурные вещи, – подтвердил Мэттью, – однако в данном случае решение принадлежит мне. Я полагаю, что тебе еще нельзя доверять.
– Да пошел ты!..
Мэттью вздохнул.
– Я тебя подвел, Бо.
Сын посмотрел на него, и его глаза зажглись ненавистью, лютой ненавистью.
– Чтоб ты провалился в ад!
– Я был тебе плохим отцом. Меня слишком сильно заботило… даже не знаю, наше духовное здоровье, и я не обращал внимания на своих близких. Но…
Внезапно мальчишка чихнул. У него из носа вырвался большой зеленый сгусток, повисший на губах и на подбородке.
Достав носовой платок, Мэттью молча вытер сыну лицо. Даже при скудном освещении он видел характерные признаки «белой маски» – зеленый комок слизи был пронизан белыми прожилками.