сь очень тяжело, поскольку во время нападения она потеряла Берти, которого убил один из боевиков Озарка.
– Ну как бы там ни было, – согласился Дав. – Как ни называй – лишь бы был толк. Все будет в порядке. – Он прищурился. – Я ведь не превращусь в гриб, правда, док?
– Боюсь, что превратишься. К концу недели ты точно станешь опенком.
– Блин! Лучше б я превратился в форель.
– Чтобы всю свою жизнь плыть против течения? Тратить столько сил?
– Ладно, подурачились – и будет. Надеюсь, я убедил тебя в том, что годен эмоционально и умственно… – Дав понизил голос. – Итак, я хочу знать, как все прошло.
Бенджи вопросительно посмотрел на Мэттью. Бывший пастор молча пожал плечами.
– Ну хорошо, – сказал Бенджи, шумно вздохнув. – Как я уже сказал, всего мы не знаем. Есть только… оценки. Но вчера мы потеряли сто тридцать семь человек из стада. Мы бы потеряли гораздо больше, разумеется, если б не жители вашего города и пастухи, вставшие у них на пути. Некоторые из них… многие из них отдали свои жизни, защищая лунатиков.
Дав помрачнел.
– Говори всё.
– Убиты двадцать ваших людей. Мы потеряли Берти Маккорана, Кенни Барнса, Хейли Левина и… и, разумеется, мы потеряли Арава. Но ты это сам видел.
Дав поиграл языком с зубными протезами.
– Этот парень совершил самый настоящий подвиг, черт побери. Даже сверху, со склона… в общем, я никогда не видел ничего подобного.
«Определенно, ты не захочешь смотреть на то, что там осталось», – подумал Бенджи, но вслух не сказал. Озарк привел сюда тридцать пять боевиков. Десятеро из них были убиты на улицах города и в домах. Остальные встретили свой конец под ударом наночастиц. Все они взорвались подобно гранатам. Все, кроме сына Мэттью. Было неясно, почему «Черный лебедь» решил его пощадить: то ли искусственный интеллект что-то знал, то ли мальчишке просто повезло. В любом случае сейчас северная окраина города напоминала скотобойню – и по виду, и по запаху. Усугубило все то, что день выдался солнечным и теплым. Дорога стала красной от крови. Осколки костей торчали в асфальте, в машинах, в окрестных деревьях. Бенджи был рад тому, что эта «человеческая шрапнель» не задела никого из его людей.
– Плохие ребята лопнули все до одного? – спросил Дав. Голос его прозвучал отрешенно и грустно, словно он старался вызвать какие-либо приятные воспоминания. Старик сидел в кровати, уставившись в пустоту, поглощенный собственными мыслями. – Мне сейчас как никогда нужно услышать хорошую новость.
– Все до одного.
– Даже главный урод, который ими командовал? Зоопарк Изувер, или как там его звали, блин?
– Озарк Стоувер.
– Точно. Он самый. Жаль, что я не смог прикончить его лично. Я бы постарался, чтобы перед смертью ему было больно. Долгий, медленный, мучительный путь к концу.
И снова Мэттью и Бенджи переглянулись. Бенджи знал, что совершил Мэттью. Увидев, что Стоуверу удалось бежать, Мэттью устремился следом за ним, стреляя на бегу из пистолета, снова и снова. По-видимому, он зацепил Стоувера. Затем из-за поворота появился на машине – кто бы мог подумать – Пит Корли. Он налетел на Стоувера, сбив его с ног, после чего Мэттью подошел к распростертому верзиле и довел дело до конца. Бенджи понимал, что это была месть, причем заслуженная. Однако это не изменило его отношения к Мэттью. Ему хотелось верить, что бывший пастор где-то в глубине души по-прежнему человек хороший, верующий и в нем нет зла. Однако случившееся его изменило.
Впрочем, оно ведь изменило всех, разве не так? Нужно быть честным – самому Бенджи также пришлось убивать.
– Бенджи, где твоя дама? – спросил Дав.
– Я не решаюсь назвать ее своей, – сказал Бенджи. – Я ею не командую, и она поступает так, как считает нужным.
Говоря это, он не хотел, чтобы его слова прозвучали желчно, однако получилось именно так. Он любил Сэди. Верил ей. Он понимал, что она отказалась от своей доли таблеток ради него и ради стада. Но он злился на нее за это. У него болело сердце при мысли о том, что через месяц-другой Сэди умрет, а он сам протянет еще пять, а может быть, даже шесть месяцев.
– Сэди помогает наводить порядок в домах, – помолчав, добавил Бенджи. – Я скоро к ней присоединюсь.
– Ну а ты мрачен, словно могильный камень, – посмотрев на Мэттью, заметил Дав. – Знаю, родной сын доставил тебе кучу неприятностей. Но я все-таки хочу поблагодарить тебя за то, что ты спас меня там, на горе. Если б не ты, меня сейчас не было бы в живых.
Он взял руку Мэттью и подержал ее в своей.
– А я очень рад, что у тебя всё в порядке, – сказал Мэттью.
– Черт, на самом деле никто не может утверждать, что у него всё в порядке, – пробормотал Дав. – Возможно, так оно было и прежде, но сейчас мы точно в полной заднице. Однако мы здесь. До тех пор, пока нас не станет. И большего я не хочу просить. – У него в глазах блеснули слезы, но он заморгал, прогоняя их, прежде чем они успеют скатиться на щеки.
92Разломить хлеб
25 НОЯБРЯ
Урэй, штат Калифорния
Наступил День благодарения, принесший дюйм свежевыпавшего снега, поэтому все устроили подобающий праздничный ужин, устроившись в подвале общественного центра.
– Кто-нибудь уже шутил про «тайную вечерю»[170]? – прямо с порога спросил Дав.
Как выяснилось, никто. Он стал первым. Многие рассмеялись, причем искренне, потому что люди готовы смеяться даже перед лицом ужаса, трагедии и скорби. И как совершенно верно выразилась Сэди: «Мы смеемся, чтобы не плакать».
Затем последовали тосты. Вино, пиво и виски ходили по кругу, стекло звенело о стекло – дзинь. По случаю праздника удалось приготовить индейку – Марьям и Дав подстрелили двух диких птиц в горах (Марьям заметила, что эта порода называется «меррьемской индейкой», на что Дав ответил: «Значит, это сама судьба»), – маринованную и запеченную в глиняной печи, которая имелась у Дава дома. Также на столе были корнеплоды, морковь и ямс, плюс начинка из черствого хлеба; кости пошли на бульон, а в кладовке нашлось несколько банок с клюквенным соусом. Люси Чао, работавшая поваром в ресторане, испекла тыквенный пирог и булочки.
Все смеялись и много говорили. Разумеется, участвовали в праздничном ужине не все – страшные реалии были еще слишком свежи в памяти. Больной сын Мэттью оставался в тюремной камере, а жена пастора пропала – быть может, она мертва, быть может, убита. Не находя себе места, Мэттью попросил помолиться о тех, кого больше не было, что было очень странным для человека, потерявшего веру, – однако все помолились, постаравшись не упоминать Бога. Затем выпили, поминая погибших.
В конце все выпили за Арава, который их спас.
Бенджи не находил себе места. У Сэди появились первые внешние симптомы «белой маски» – следы коварной болезни, которая разрослась настолько, что уже не помещалась внутри и выпустила кончики своих белых щупалец из ноздрей. Сэди побледнела и осунулась, хотя настроение у нее оставалось бодрым – она наслаждалась праздничным ужином больше всех, постоянно шутила и рассказывала смешные случаи о том, как росла в Лондоне и как создавала «Черного лебедя». Радостно улыбаясь, она прижималась к Бенджи, положив руку ему на колено. Ночью они занялись любовью в своем номере в «Бомонте», согретом печкой на дровах; за окном дружно подмигивали звезды и искрился снег, и они старались забыть, что скоро, очень скоро один из них умрет, а второй останется один – но ненадолго.
93Быть или не быть
ЗИМА
Урэй, штат Колорадо
Шли дни, сливаясь в месяцы, сливаясь в годы.
Один за другим люди покидали этот мир, потому что таков порядок вещей.
Но только это было не так.
94Восхождение
ПЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ, В МАЕ
Урэй, штат Колорадо
Это было все равно что вынырнуть из холодной воды. Выгнуть тело, поднять голову, жадный глубокий вдох, втягивающий вееееесь кислород, которого так не хватало. Затем быстро наступил озноб.
Шана скатилась со своей кровати в гостинице «Бомонт», клацая зубами. Она ощутила рвотные позывы, но поскольку в желудке у нее ничего не было, все закончилось кашлем, исторгнувшим из нее серую пену. Сознание приходило и уходило, пульсируя черной волной. Шана попыталась подняться на ноги, ухватившись за дверной косяк. Попыталась крикнуть, позвать кого-нибудь. Но затем все вокруг поплыло. Окружающий мир устремился навстречу – она ударилась головой об пол. Появился звук. Ее сердце, стучащее все громче и громче…
Нет. Не ее сердце. Шаги. Кто-то бежал. Спешил к ней.
Шане в уши ударил чей-то голос, искаженный, приглушенный. Чьи-то руки подхватили ее. Но было уже слишком поздно. Нахлынувший мрак полностью завладел ею. «Обратно в Черную комнату», – подумала Шана…
Снова пробуждение. Снова судорожный вдох. Снова резкая попытка усесться.
Шана лежала в своей кровати в «Бомонте». Первой ее мыслью было то, что это какой-то повторяющийся бред, что она заново переживает одно и то же мгновение – опять вынырнула из пустоты. Однако теперь все было по-другому. Без озноба, без скатывания с кровати, без попытки изрыгнуть из себя слюну.
В руке у нее торчала игла от капельницы. Рядом стояла тележка, какие можно увидеть в библиотеке, тележка для книг, а на ней лежало всевозможное медицинское оборудование, назначения которого Шана не знала. Дверь в комнату открылась, и вошел кто-то – ее спаситель? Сначала Шана его не узнала. Высокий и худой, с седой неухоженной бородой, глаза запали глубже, чем она помнила. Внезапно до нее дошло.
– Бенджи?
– Здравствуй, Шана.
Бенджи печально улыбнулся.
Они крепко обнялись.
– Твой ребенок здоров, – сказал Бенджи. – По крайней мере, насколько я могу судить. Оборудования у меня здесь мало, но вскоре я привезу все необходимое из Риджуэя.