Этой ночью – точнее, уже утром – Мэттью отыскал информацию про комету, которая, по мнению Стоувера, являлась Полынью, упавшей звездой из Откровения. Как оказалось, ее открыла японка по фамилии Сакамото, что, как указал он в проповеди, означает что-то в духе «у подножья склона», что Мэттью истолковал как «на дне ямы». (Его беспокоило, что это можно истолковать как поэтическую вольность, но все его тревоги были смыты откликами паствы – короче говоря, прихожане съели это с потрохами, вселив в Мэттью уверенность, что в его словах действительно что-то было.) Он также упомянул про то, что эта японка, заявившая о том, что мир «перенаселен», умерла от аневризмы в ту самую ночь, когда комета пролетала над головой.
– Ее убило ее собственное открытие, – добавил Стоувер. – Это что-то. Договорись с дьяволом – и он непременно возьмет больше, чем ему причиталось, если хотите знать мое мнение.
– Такова его природа, – согласился Мэттью.
– Там что-то происходит. Я благодарен вам за то, что вы это видите и не молчите. Вы единственный, а в такие времена нам нужны люди с открытыми глазами. Такие, как вы.
Мэттью постарался изобразить смущение.
– Я не сделал ничего особенного, просто… этой ночью, увидев то, что произошло на дороге в Уолдрон, я понял, что должен высказаться. Я обратился к Богу, раскрыл Библию на Откровении и обнаружил, что происходящее, возможно, является предостережением. Болезни и драконы, женщина, Вавилон – комета, японка-астроном. «Я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны».
– Эти путники выполняют какую-то миссию. Как вы правильно заметили, совершают паломничество. И не благочестивое.
– Придет время, мистер Стоувер, и мы доберемся до сути всего этого.
– Зовите меня Озом.
Помимо воли Мэттью ощутил прилив гордости. Он сам не смог бы объяснить, чем это было вызвано – а уж ему-то были хорошо известны все опасности гордыни, – но, пожалуй, не было ничего плохого в том, что тебя удостоил чести посторонний человек, уважение которого ты заслужил, хотя сделать это было непросто, ведь так? Возможно, Озарк Стоувер начинал ему нравиться. Что еще лучше, возможно, и он сам начинал нравиться Озарку – Озу.
– Мы с ребятами собираемся отправиться в Уолдрон, – продолжал Стоувер. – Путники должны пройти там, и мне очень хотелось бы оценить, что к чему.
– Я могу поехать с вами…
– Нет. У меня есть для вас другое дело, – подмигнул Озарк. – Давайте выйдем на улицу. Я хочу познакомить вас кое с кем.
Проходя мимо столика с кофе и выпечкой, Мэттью вдруг испытал панику: «О нет, народа у нас больше, чем обычно, то есть кофе и выпечки на всех не хватит!» – но тут он заметил, что кто-то принес дополнительные подносы с кофе и пончиками из соседнего супермаркета.
– Мы захватили добавку, – сказал Озарк, когда они вышли на крыльцо. – Я рассудил, что вы нас не ждете, так что наше появление ляжет на вас дополнительным бременем, и решил привезти еду.
– Вы поступили очень предусмотрительно…
Но Мэттью не успел договорить. Стоувер подвел его к стоящему у крыльца привлекательному мужчине с зализанными светлыми волосами, сквозь которые проглядывал загорелый череп, и ослепительно-белыми вставными зубами, в небесно-голубом костюме.
– Проповедник, это Хирам Голден. Если вы его не знаете…
– Разумеется, я знаю, кто он такой. Рад с вами познакомиться, мистер Голден!
Голден вел программу правого толка «Золотой час», посвященную политике и теории заговоров. Начинал он в интернете, затем перешел на радио, хотя основная его аудитория по-прежнему оставалась во Всемирной паутине. Теперь его пригласили и на «Фокс ньюс». Голден чистил яблоко перочинным ножиком с брелоком в виде пули. Переложив все в левую руку, он тепло и крепко пожал руку Мэттью.
– Пастор Бёрд, честное благородное слово, было огромным удовольствием послушать вашу проповедь, – сияя, сказал Голден. – Многие из нас крайне встревожены тем, что мы наблюдаем, имея дело с этими… лунатиками, и в первую очередь реакцией президента Хант. Она дает им слишком много воли, но чем бы это ни было – будь то дьявол, как вы говорили, или какой-нибудь эксперимент, – мы должны знать правду. Я бы хотел записать небольшое интервью с вами…
– Разумеется, – опережая события, перебил его Мэттью. Он должен был признаться, что не очень-то доверял таким людям, как Голден, – однако у него была своя трибуна. Его «крик разносился далеко», как говорил отец Мэттью. – Я с удовольствием поговорю с вами, когда у вас будет время…
– Время у меня есть прямо сейчас.
– То есть?
– Я захватил с собой магнитофон и видеокамеру. У нас в программе мы всё делаем по-партизански; не знаю, слышали ли вы о ней…
– Слышал, – сказал Мэттью, хотя это, в общем-то, не соответствовало действительности. Обыкновенно информацию о «Золотом часе» он получал из вторых рук. – Конечно.
– В таком случае вам известно, что мы предпочитаем делать всё прямо на месте. Если вам нужно вернуться к своей пастве, я подожду здесь, и мы запишем интервью, когда все разойдутся. Как вам такое?
– Это просто… просто замечательно!
Озарк хлопнул тяжеленной ручищей Мэттью по плечу – казалось, ему на спину упала здоровенная ветка.
– В таком случае, джентльмены, оставляю вас двоих. Мое дело сделано. Проповедник, сегодня вы говорили отлично. Буду на связи.
И с этими словами верзила развернулся и беззаботно направился к стоянке. Словно по сигналу, его люди вышли из церкви и последовали за ним.
20Сияние
И вид этих животных был как вид горящих углей, как вид лампад; огонь ходил между животными, и сияние от огня и молния исходила из огня.
20 ИЮНЯ
Уолдрон, штат Индиана
Марси Рейес снова очутилась на полу, в трех шагах от кровати. Мышцы у нее болели так, словно их оторвали от костей, а затем кое-как присоединили обратно, подобно свитеру, завязанному на поясе. Челюсть у нее свело с такой силой, что она испугалась, что не сможет открыть рот. Во рту у нее стоял привкус мелких монет, глаза заплыли. Однако хуже всего, как всегда, дело обстояло с головой. Она гудела. Весь мир Марси гудел. «То же самое испытывает золотая рыбка в аквариуме? – подумала она. – И именно поэтому говорят, что не надо стучать по стеклу, да?»
Кто-то все время стучал по ее стеклу.
Тук, стук, бам. Голова кружится, ноет, раскалывается.
Марси медленно оторвалась от пола и поднялась на четвереньки.
Окружающий мир растекся сырой краской. Свет слишком яркий. Затем темнота.
Затем звук. Дзинь, дзинь. Тарелка о тарелку.
Кряхтя, Марси поднялась на ноги. И там, в тесной кухоньке этой долбаной квартиры, стоял соседский мальчишка. Вот только он уже давно не был мальчишкой – да, Макс был соседский ребенок, но сейчас ему было уже за двадцать. Он стоял на кухне, перебирая ее вещи, хватая ее тарелки, собираясь залезть к ней в холодильник, чтобы опять стащить у нее еду.
– Привет, солнышко! – бросил своим гнусавым голосом через плечо Макс. – Я тебя разбудил?
Этот вопрос он задал, погрузив голову в холодильник Марси. Впрочем, там почти ничего не было, потому что она сама ничего не готовила, – но жители городка иногда ее подкармливали, поэтому то, что лежало в холодильнике, было для нее бесценным. Не говоря о том, что у нее не было денег, чтобы купить новую еду.
– Убирайся отсюда! – сказала Марси. Ее голос прозвучал слабее, чем ей хотелось. «Он не всегда был таким слабым. Когда-то все было сильным, большим».
Этот козел Макс развернулся к ней. Мышцы у него на лице напряглись, кожа подернулась рябью, на скулах заходили желваки. Его зубы превратились в острые клыки, глаза раскрылись широко, очень широко, став из белых желтыми, затем красными, затем просто исчезли внутри головы, словно пробка, провалившаяся в бутылку, – оставив только зияющие пустые глазницы.
Как всегда, рассудок Марси вступил в жестокую схватку с тем, что она видела. Какая-то его часть говорила: «Ничего этого на самом деле нет, ты это прекрасно знаешь». Однако другая часть ее рассудка была уверена, абсолютно уверена в том, что все это происходит на самом деле и только она одна видит то, что способны видеть немногие.
Моргнув, Марси увидела, что теперь у Макса выросли щупальца…
Нет, не щупальца. Макароны. Спагетти, свисающие у него изо рта. Макс принялся жевать, ухмыляясь, словно лисица, неспешно пожирающая сворованную курицу. Боль вызывала у Марси галлюцинации. Такое случалось иногда.
– Ошень вкушно, – чавкая, произнес Макс.
Спагетти. Их приготовила для Марси Реджина Долан – она работала кассиром в банке, где Марси получала социальные выплаты. Все дело было в том, что Марси мало чего ждала от жизни – родственники никогда ее не навещали, телевизор давно сломался, писем она не получала, поэтому ее повседневная рутина состояла из мелочей. Может быть, поиграть с соседским котом Храбрецом. А может быть, полюбоваться закатом из окна квартиры, того, что выходит на Мэйн-стрит, на полуразрушенное здание заброшенного кинотеатра напротив. А может быть – может быть, у нее в холодильнике окажется пластиковый контейнер с очаровательными спагетти, которые можно будет съесть за обедом, что не только доставит ей удовольствие, но и станет единственной полноценной трапезой за весь день.
– Это мое! – прорычала Марси, направляясь к Максу.
Но тут голова предала ее. Как случалось всегда. Боль молнией рассекла надвое мозг – пшшт! Марси непроизвольно вскинула руки к точке за ухом. Там, под колючими, коротко остриженными волосами, она нащупала впадину – ее пальцы прошлись по контурам от затылка до макушки, где нашли под кожей и волосами маленькую крышку-лючок.
– Ннгх… – пробормотала Марси.
– Заткнись! – равнодушно бросил Макс. – Я съем твою дрянь – угомонись.
Марси сделала еще один шаг. Новая боль.