– А я и есть англичанка. На девяносто один процент. Скажи, в каком номере тебя поселили? Я хочу кое-что тебе прислать. Чтобы помочь тебе расслабиться.
– А. Дай-ка посмотреть… я в двести сорок третьем номере.
– Отлично. Замечательно.
– Что ты собираешься прислать?
– Подарок. Как я уже сказала, чтобы помочь тебе расслабиться.
– О, Сэди, надеюсь, это не бутылка чего-нибудь – если я выпью, это затуманит мои мысли, а мне сейчас меньше всего нужно…
И тут – стук в дверь.
– Обожди минутку, – сказал в телефон Бенджи, весьма озадаченный.
Из-за двери донесся грудной женский голос:
– Служба доставки.
«Так, любопытно, что она мне приготовила?» Но как же быстро сработала служба доставки!
Подойдя к двери, Бенджи открыл ее…
На пороге стояла Сэди, кокетливо склонив голову набок; язычок торчал между зубами, словно канарейка у кошки в пасти.
Бенджи поймал себя на том, что лицо у него расплывается в радостной улыбке.
– Я… я даже не…
Сэди помахала у него перед носом телефоном.
– Я же тебе сказала: подарок. – И затем низким грудным голосом: – Чтобы помочь расслабиться.
– Сэди…
– Заткнись и пригласи меня войти!
Она расплавилась в нем. Прижимаясь губами к его губам. Увлекая своим весом назад в номер. Махнув ногой, поймала каблуком дверь и захлопнула ее. Ее руки сплелись у Бенджи на спине, и они повалились на кровать, разметая во все стороны лежавшие на ней бумаги.
24Эти люди из вашего района
Вот как мы делаем дела в Америке: определяем проблему, после чего сразу же игнорируем ее до тех пор, пока она не кусает нас в задницу, но к этому моменту она уже полностью сожрала правую ягодицу и успела приняться за левую. Возьмем, к примеру, антибиотики. Бактерии побеждают. Они быстро вырабатывают защиту против всех наших препаратов, и когда такое происходит, мы теряем всё. Всё, от кардиохирургии и до нанесения татуировки и обкусывания заусенцев на пальцах, становится бесконечно опасным. И что делают фармакологические компании? Ровным счетом ничего. «На этом не сделаешь денег», – говорят они. Мы сидим в самолете, стремительно несущемся к земле. В конце концов мы выйдем из пике – в самую последнюю секунду! Мы придумаем что-нибудь с горизонтальной передачей генов, бактериофагами или полимерами, созданными с помощью нанотехнологий. Мы не разобьемся. Но мы будем очень, очень близки к этому. Как всегда. Таков американский метод.
21 ИЮНЯ
Кловердейл, штат Индиана
За ночь стадо выросло, как это происходило каждую ночь. И сегодня оно продолжит расти, как это происходило каждый день. Увеличение числа путников означало увеличение числа пастухов. Увеличение числа пастухов означало увеличение числа полицейских. И журналистов. Шана была потрясена этим. Словно все они находились в кастрюле, медленно приближающейся к закипанию. И они сварятся в этой кастрюле. Потом вода выкипит. И что будет дальше?
Но дело ведь было не только в этом, правда? Шану очень беспокоил отец, который по-прежнему упорно не выходил из фургона, чтобы побыть рядом с Несси. Беспокоило то, что Несси стала жертвой какого-то проходимца, выдающего себя за их мать. (Потому что это ведь не могла быть их мать, правда? Та женщина бесследно исчезла, с радостью разорвав все связи со своей семьей.) Не давало покоя то, что Несси пропала. Вся их семья оказалась разбита вдребезги.
Шана надеялась на то, что ей поможет справиться рутина повседневных забот. Проснуться. Взять стаканчик кофе у того, кто его принесет, – сегодня это была Мэри Сью Трахтенберг, одна из пастухов, купившая в придорожном кафе сразу шесть подносов с кофе. И еще она принесла несколько больших пакетов с пончиками. (У пастухов была общая касса. Каждый вносил в нее столько, сколько хотел, затем кто-нибудь отправлялся закупиться водой, кофе, легким перекусом. Если кто-то хотел подкрепиться чем-то более существенным, он отделялся от стада и покупал себе это сам.)
Итак, Шана съела пончик, потрепалась с Мией, после чего заняла свое место рядом с Несси. Она шла, шла. Расчесывала сестре волосы. Вытирала носовым платком дорожную пыль ей с лица. Говорила с ней в надежде на то, что та ее слышит, – многие пастухи разговаривали со своими близкими, думая: а вдруг те воспринимают их слова? Быть может, лунатики всё слышали, как больные, находящиеся в коме. (Мия так не думала. Она говорила: «Это все равно что разговаривать с растением в горшке, Шана, – эти бедняги нас не слышат».) Сначала Шана старалась просто болтать ни о чем – «сестричка, как же мне надоела эта Индиана, какое же здесь голубое небо, у меня вот-вот начнутся месячные, а я забыла прокладки, блин, и теперь придется платить одному из этих козлов, чтобы он купил прокладки», – но затем она поймала себя на том, что расспрашивает свою младшую сестру про тайный ящик электронной почты, про пробирку, про мать.
– О чем ты думала, черт побери? – спросила Шана, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на крик. – Это была не мама! Ты поверила какому-то мерзавцу! И не просто мерзавцу – все говорят, что это началось с тебя, ты знаешь об этом? Ты стала первой, потому что вскрыла какой-то пакет, достала из него пробирку и…
Она зарычала, внезапно почувствовав, что все взоры обращены на нее. Казалось, все пастухи смотрят на нее. И не только потому, что рычание получилось громче, чем она думала, а потому, что они знали. И, возможно, винили во всем Несси. Глупая девчонка открыла ящик Пандоры, и вот теперь их любимые и близкие заражены. Даже если на самом деле это неправда, рано или поздно все поверят, что так оно и произошло, и что тогда? Остальные пастухи побьют камнями Шану и ее сестру? Схватят Несси и будут удерживать ее до тех пор, пока она не взорвется?
Все эти мысли, такую-то мать, нисколько не улучшили настроения Шаны. Больше того, оно ухудшилось – теперь ей казалось, что ее беспокойство несется со всей скоростью по встречной полосе.
Но тут девушка вспомнила, как накануне вечером сидела рядом с Аравом. Вспомнила то, что он ей сказал. «Возможно, это как раз то, чего ты хочешь. Тебе нужно фотографировать больше. Обязательно что-нибудь получится».
Фотографии.
Снимки.
Поэтому Шана достала телефон и принялась за работу.
Сначала это было все равно что в первый раз окунуться в океан на побережье в Джерси. Каким бы жарким ни был день, вода всегда казалась жутко холодной, поэтому Шана заходила в нее медленно, привыкая, дюйм за дюймом. До сих пор она почти не фотографировала людей. В основном это были просто… предметы. Ветка дерева, похожая на раскрытую руку. Поднявший передние лапки богомол (Шана воспользовалась дополнительным объективом, закрепленным на телефоне, чтобы передать на снимке взгляд этого крошечного создания). Однажды она нашла оленя, дохлого оленя, он околел уже давно, блин, – у него отсутствовала часть шкуры, живот раздулся от газов, и Шана засунула телефон туда («Только не вырони, только не вырони, только не вырони», – твердила она себе) и сделала снимок гниющих внутренностей. Фотка получилась просто классная, что-то вроде алого купола собора изнутри, но Шана никому ее не показывала, потому что она была слишком жуткая, и ее бы высмеяли. Придумали бы ей какое-нибудь прозвище. Что-нибудь связанное с оленем.
Но фотографировать людей? Нет, Шана не могла на это решиться.
Однако теперь…
Девушка начала с того, что знала.
Точнее, с тех, кого знала.
Несси. Подойдя к сестре вплотную, Шана направила объектив на ее бесстрастное, равнодушное лицо – и ткнула пальцем в экран.
Щелк.
Готово. Лицо сестры, обрамленное краями экрана телефона. Губы сжаты в строгую линию. Но было тут что-то еще. Разумеется, лишь иллюзия, Шана это понимала, и все же…
На фотографии была жизнь.
Выражение лица.
Обособленная от шествия бездушных автоматов, на этом снимке Несси выглядела живой, бодрой, полной энергии – хотя взгляд у нее был затравленным. Словно она смотрела на что-то далекое, ужасное. И видела отдаленную угрозу или страшное будущее, которое могло вскоре наступить.
Шана быстро применила фильтр – сделала изображение черно-белым и очень контрастным. Добавила ему плавных линий жидкой ртути.
Снимок стал выразительным, берущим за душу.
– Спасибо, сестричка, – сказала Шана, чмокнув Несси в щеку.
Она сделала еще несколько фотографий проходящих мимо лунатиков. Панорамные снимки начала и конца шествия. Затем фото собравшихся вместе журналистов, пьющих кофе, курящих, ожидающих какого-либо развития событий. И полицейских в своих машинах – они ползли вперед так медленно, что имели возможность смотреть в телефоны, гуляя в социальных сетях или играя в игры. (И вдруг Шана пожалела о том, что у нее нет фотоаппарата. Настоящего фотоаппарата. С объективом, который мог бы приближать, и тогда она смогла бы разобрать, что разглядывают в своих телефонах полицейские… какие бы классные получились фотки!)
Занявшись творческим трудом, девушка словно ожила. Возбуждение разливалось по всему ее телу новой кровью. «Твою мать, а почему бы и нет?» – подумала она. Пустившись бегом, Шана догнала лунатиков и занялась тем, чем занималась с сестрой. Она приближалась вплотную, брала в кадр лицо и делала снимок.
Один за другим.
Даррил Суит – «Парень в наушниках». Щелк.
«Девушка с родинкой» – белая девушка, которую на самом деле звали Жасмин; ее никто не сопровождал. Щелк.
Мистер «Много карманов», в действительности Барни Кулридж, у которого на одежде было семнадцать карманов. Щелк.
Маттео, брат Мии. Щелк. («Что ты делаешь?» – спросила Мия. «Не знаю», – призналась Шана, улыбнувшись помимо воли.)