"Тейлор" – из гавайского красного дерева, в диапазоне средних частот она поет и расцветает ангельским хором, а порожек инкрустирован перламутром в виде виноградной лозы, эта проклятая гитара сладкая, словно мед и таитянская ваниль!» Но тут порожек оторвался от деки с хрустом ломающейся кости, и гнусаво загудели освобожденные струны. Другая нога ударила Пита в висок, и он снова увидел сверкнувшие звезды и кровеносные сосуды, озаренные рентгеновскими импульсами…
Какое-то мгновение ему казалось, что в него стреляют. Он увидел над собой частые яркие вспышки. Но затем, прямо перед тем как мрак утащил его вниз, он увидел.
Девушка, совсем молодая, застывшая над ним.
С телефоном в руке.
Направленным на него. Девушка фотографировала. Со вспышкой.
А потом, после одной последней вспышки, наступил глубокий непроницаемый мрак, радушно принявший Пита, – достойный конец.
* * *На глазах у Марси музыкант упал на землю. Она его узнала, хотя «Мерзкий пошляк» ей не нравился, – восьмидесятые годы в музыкальном плане явились безжизненной пустыней, а Марси, дитя девяностых, выросла на «Нирване»[85], – но все равно увидеть, как ударом приклада его сбили на асфальт…
У нее в груди все перевернулось.
«Солдаты знают, что делают», – подумала она. Может быть, Корли сделал что-то такое, чего она не разглядела, – может быть, он ударил первым… Марси не знала. Не могла сказать. Со своего места, на отдалении и сбоку, ей было не очень хорошо видно, а рядом толпились телевизионщики, стремясь заснять развивающийся конфликт. И тут Марси увидела девушку.
Шану. Сестру первого лунатика.
Она стояла прямо там, впереди. С телефоном в руке.
Снимая удар, сбивший Корли с ног. Снимая его падение. Он повалился на землю. Солдаты принялись бить его ногами, разбили гитару. Марси услышала этот звук – очень характерный, поскольку песня, которую пел Корли, аккомпанируя себе на гитаре, внезапно оборвалась дребезжанием струн и треском дерева. Хруст!
И все это время девушка продолжала фотографировать. Направляя телефон, делая снимки, даже снимая видео, Марси не могла точно сказать. Корли закричал, но его заставили умолкнуть.
«Он умер?»
И тут один из солдат набросился на девушку.
Здоровенный верзила, широкоплечий, с приплюснутым носом, схватил телефон Шаны. Его пальцы крепко стиснули аппарат. Девушка сопротивлялась. Солдат потянул сильнее. Затем их скрыла от Марси свежая стена телекамер и журналистов.
У Марси в груди бушевала неопределенность, пожар противоречивых чувств. Да, она верила в закон и порядок. Черт побери, она полностью поддерживала армию и тех, кто в ней служил. Однако закон должен был, в частности, обеспечивать Первую поправку к Конституции, провозглашающую свободу слова и собраний. Эта девушка – еще девочка, пусть она резко обошлась с Марси, – только фотографировала. Не проявляла насилия. Не делала ничего такого, чего не должна была делать. Проклятье, Марси готова была утверждать, что Шана делала именно то, что и должна была делать, демонстрируя свободу действий в неспокойное время.
– К черту! – воскликнула Марси, устремляясь в гущу схватки.
* * *«Мой телефон!»
Оскалившись, солдат выкрутил ей руку, привлекая ее к себе, – в одной руке он держал пластиковые наручники, другой тащил девушку. Та расставила ноги шире и что есть силы дернула – однако ей было не справиться со здоровенным мужчиной. Тот подтащил ее, словно попавшуюся на крючок рыбину, не обращая внимания на происходящее вокруг, на солдат и пастухов, сцепившихся среди путников. Отчаянно вырываясь, Шана увидела проходящую мимо сестру.
– Ну же! – ухмыльнулся солдат. – Не сопротивляйся, девочка! – Несмотря на то, что он был старше ее не больше чем на год-два.
Оскалившись, словно загнанное в угол животное, Шана завозилась с телефоном, думая: «По крайней мере, я сделаю несколько фото того, как ты надо мной издеваешься!» Она направила объектив на солдата, а тот неожиданно выпустил ее руку. Свобода оказалась столь внезапной, что девушка едва удержалась на ногах.
Однако солдат еще не закончил. Он снова схватил телефон, но вместо того чтобы потянуть – толкнул его. Вонзив Шане в лицо, прежде чем попытаться снова его вырвать.
Острая боль пронзила Шане нос. Заныло все лицо. Девушка вцепилась в телефон обеими руками. Обернувшись, она поискала взглядом Арава и увидела, что его оттаскивает прочь другой солдат. Парень окликнул ее по имени. Шана попыталась было ему ответить, но в этот момент телефон снова с силой воткнулся ей в рот, ударяя по зубам, и ее крик оборвался, не успев начаться.
И тут новый голос…
– Эй!
И Шана, и солдат оглянулись.
И тут из ниоткуда появился кулак, подобно божественной руке, ударив солдата в подбородок. Тот дернул головой, отпуская Шану. Однако начинать счет до десяти было еще рано. Развернувшись, солдат набросился на того, кто его ударил…
А это, как оказалось, была Марси Рейес.
Нападение солдата на нее оказалось тщетным. Он обнаружил, что столкнулся с противником, превосходящим его силой и ловкостью, – Марси использовала поступательную энергию его движения, направив его в одну сторону, а сама обрушившись на него сзади. Не успела Шана опомниться, как Марси вырвала у солдата пластиковые наручники и быстро скрутила ему руки. Крепко связав, оттолкнула его к остальным солдатам.
Шана ошеломленно смотрела на нее. Разинув рот.
Мельком кивнув ей, Марси нагнулась к распростертому телу Пита Корли, подняла его с асфальта и понесла прочь.
Шана хотела крикнуть ей вслед слова благодарности, но тут воздух разорвали выстрелы.
34Один изувеченный парень
Свежие результаты опроса общественного мнения, проведенного университетом Монмута: 46 % поддерживают то, что делом лунатиков займется министерство внутренней безопасности, 47 % выступают против, 7 % не определились.
3 ИЮЛЯ
Больница «Милосердие», Айова-Сити, штат Айова
Пит Корли резко уселся, жадно глотая ртом воздух, словно человек, вынырнувший на поверхность с большой глубины. Он ощупал то, чем были спутаны его ноги, – это оказалась смятая простыня. Заморгал. Огляделся по сторонам.
«Я в больнице», – дошло до него.
Больничный халат, койка в палате и все остальное. Но капельницы не было. Жаль. Потому что именно так можно получить очень хороший препарат.
И, видит бог, Пит очень в этом нуждался. Голова у него раскалывалась, словно футбольный мяч, которым подросток снова и снова колотит в кирпичную стену. Звук просачивался фоном, и сперва это была лишь невнятная болтовня – учитель из мультфильма про Чарли Брауна [86], ба-ба-ба-ва-вааа, но затем он оформился в слова – слова из телевизора. Пит увидел в углу палаты телевизор, показывающий какую-то страшную жуть, поднимающуюся из глубин в бледно-голубой воде. Диктор рассказывал: «Кальмарам Гумбольдта свойственно время от времени заниматься каннибализмом; они нападают на больных и раненых особей своей стаи и разрывают их щупальцами и клювом…»
Присмотревшись, Пит обнаружил, что он в палате не один.
На соседней койке лежал мужчина. Пожилой, лет шестидесяти (и Корли постарался изо всех сил не заострять внимания на том, что они с ним были почти ровесниками). Старик был совершенно лысый, если не считать нескольких жидких прядей, аккуратно уложенных на его пустынном черепе, покрытом печеночными пятнами. Он лежал на койке и смотрел телевизор, раздраженно поджав губы.
– Твою мать, где я? – спросил Пит, вот только получилось у него что-то вроде: «Фвою мафь, гве я?»
Бросив на него недовольный взгляд, старик еще больше сжал губы.
– В больнице, – был весь его ответ. Два слова. Рявкнутых.
– Да, очень содержательный ответ, – пробормотал Корли, часто моргая, чтобы очистить глаза от спекшейся коросты, и стараясь смочить слюной губы, похожие по ощущениям на старую сухую керамику. Он откашлялся. – В какой больнице?
– В Айова-Сити. Вы ничего не имеете против? Я хочу посмотреть телевизор.
– А я пытаюсь разобраться, черт возьми, что к чему? Когда?
– Что?
– Не что. Когда. Какое сегодня число?
– У вас что, провалы в памяти?
– Нет, у меня… – Он зарычал. – Просто скажите, дружище, какое сегодня число, черт побери.
– Третье.
– Третье чего?
– Июля, болван.
Корли встал. Что явилось ошибкой. Он покачнулся, словно сломанный фонарный столб. Выбросив руку вперед, ухватился за спинку койки, борясь с головокружением. Проклятье, что произошло? Он помнил, как танцевал, увертываясь от солдат, как бренчал на гитаре, – затем приклад, обрушившийся на голову, после чего он упал. Солдаты раздавили его гитару. Били его ногами по голове. Девчонка все это фотографировала…
Если сегодня по-прежнему еще третье июля, что произошло с тех пор, как он очутился здесь? Когда солдаты принялись разгонять стадо? В пять часов дня, кажется, так?
– Который сейчас час?
– Девять с небольшим.
Нужно посмотреть новости.
– Дайте мне пульт.
– Я смотру передачу.
– Да какую-то… мерзость. Что с вами стряслось? Вы торчите в больнице и смотрите передачу про кальмаров… пожирающих других кальмаров? Я хочу сказать, вам правда интересно? Это же полная хрень, дружище!
По телевизору: «Когда они нападают на добычу, глаза у них зажигаются красным огнем, отчего их прозвали "красными дьяволами"…»
– Мне нравятся передачи про природу, – сказал старик. – К тому же я нахожусь здесь дольше вас. Мне удалили желчный пузырь. А вас просто трахнули по голове.
– Мне наплевать, что было с вами. Дайте мне пульт!