Ты едешь вместе со стадом, но зачем? Ты не выходишь из машины, чтобы быть рядом с Несси. Чтобы быть рядом со мной. Ты здесь, но на самом деле тебя здесь нет!
У отца на лице появилось озабоченность. Так у него начинался гнев – гнев, который разгорался медленно, но когда ударял, то ударял в полную силу.
– Шана, это несправедливо, и ты это знаешь. Я потратил кучу денег на этот фургон, зато каждую ночь у тебя есть где преклонить голову. Я должен вести эту штуковину, и я должен платить за бензин. Нашу ферму сейчас поддерживают на плаву чужие люди. Моя младшая дочь… моя младшая дочь больна, вторая дочь меня ненавидит, моя жена встала и ушла – и, может быть, она каким-то образом повинна в том, что Несси заболела…
– Не надо! – предупредила его Шана. – Не надо! Не сваливай свою вину на меня. Или на Несси. Или даже на маму…
– Уход твоей матери, Шана… оставил во мне пустоту.
– Он опустошил всех нас, папа. Не только тебя одного. И нас это ударило сильнее. Знаешь почему? Потому что супруги иногда расстаются. Муж изменяет жене, жена терпеть не может мужа – всякое бывает. – Слезы обожгли ей глаза. – Но человек не может ненавидеть собственных детей. Не может просто… встать и уйти от них.
– Да, знаю, она ушла от всех нас.
– А может быть, мама ушла от тебя как раз поэтому? Потому что ты всегда недоступен. Ты постоянно чем-то занят, разве не так? Мне пришлось заменить Несси обоих родителей, потому что ты не смог нести эту ношу. Кто по утрам готовит ей завтрак и обед? Я. Кто следит за тем, чтобы она не засиживалась допоздна за каким-нибудь экспериментом, не смотрела в трехсотый раз «Планету Земля» и не возилась с новыми акварельными красками? Все это я. Я ей родитель, а ты… я даже не знаю, чем ты занимаешься.
– Шана, следи за своими словами!
– У тебя работа. Ферма. Коровы. Рынок. Ты должен починить трактор или дверь в сарае, нет-нет, ты не можешь помочь Несси с домашней работой, не можешь сходить с мамой в магазин, не можешь быть здесь, когда близким нужно, чтобы ты был здесь!
– Ты понятия не имеешь, что это такое, ты не должна так говорить – ты еще ребенок, Шана, и ни черта не смыслишь в жизни и работе…
– Да пошел ты! – крикнула Шана. Голос ее прозвучал хрипло, словно его протащили по неструганой доске и он набрал глубоко вонзившихся заноз. – Ты ни хрена не знаешь, что это такое – жить с тобой. Хотя знаешь, да? Ты говоришь, что ты здесь для того, чтобы давать мне кров? Разреши втоптать это твое обязательство в грязь, папочка. С меня хватит! – С этими словами она начала собирать свои скудные пожитки, швыряя их в рюкзачок. – Ты мне не нужен! Я найду где мне спать!
– Шана! Послушай – остановись немедленно! Я требую, чтобы ты прекратила себя так вести – ты по-прежнему моя дочь, по-прежнему ребенок и…
– Я больше не ребенок. Я теперь взрослая, придурок! – Шана увидела, как лицо отца озарилось откровением. – Ты даже не вспомнил о том, что мне сегодня исполнилось восемнадцать. Я знала, что так будет!
Молчание. Отец заморгал. Его губы беззвучно зашевелились, словно рот выброшенной на берег рыбины.
– Сегодня у тебя день рождения, – наконец тихо прошептал отец, глядя на ползущие по дороге машины.
– Совершенно верно. А ты забыл!
Последнее слово, произнесенное подобно удару острым лезвием.
– Я… это было сплошным безумием…
– Правильный ответ: извини, Шана, с днем рождения!
– Ну да, конечно, извини…
Он так и не докончил свою фразу.
Дверь фургона распахнулась, и в него шагнул Пит Корли. Его тело, похожее на сплетение перепутавшихся железных вешалок, с грохотом залезло внутрь. Он выглядел диким и грубым. Отчего маниакальная усмешка у него на лице казалась еще более странной.
Следом за ним шла толпа.
– Спасибо, да, все замечательно! – помахав ей рукой, крикнул Корли. – Замечательно, мы их нашли, спасибо, тысячекратно, спасибо! Просто присматривайте за этими коробками, хорошо?
Шана увидела невысокую качающуюся башню из коробок.
– Это очень важный сюрприз, – продолжал Корли. – Хорошо? Так, отлично. – И он захлопнул пяткой дверь.
Шана раздраженно смотрела на незваного гостя.
Потрясенный отец не мог оторвать от Корли взгляда.
Тот щелкнул костлявыми пальцами.
– Я вам помешал?
– Да, – сказала Шана.
– Нет, – одновременно с ней сказал ее отец.
Рок-звезда пожал плечами.
– Угу. Ладно, мать вашу, как бы там ни было. Привет! Здрасьте! Я Пит Корли, но вы, наверное, уже это знаете, если только последние тридцать с лишним лет не провели в русской тюряге.
– У меня есть все ваши альбомы, – в благоговейном восхищении пробормотал отец Шаны. – И концертные записи.
– О, значит, поклонник, – сказал Пит, но кислая гримаса у него на лице выдала то, что его энтузиазм абсолютно фальшивый. – Очень мило. Ну а ты… – Он ткнул пальцем в Шану. – Я тебя искал. Ты толковая девчонка. Увидела, что телекамеры не могут подойти близко, и вот уже ты с телефоном, щелкаешь, как тот солдат пинает мою костлявую задницу… Ты стала архитектором этого спектакля, как те ребята, которые повсюду следовали за Иисусом и писали евангелия. Именно благодаря тебе я получил заслуженное внимание – то есть вся эта ситуация получила заслуженное внимание. Из-за нас с тобой весь этот дерьмовый балаган закончился. – Подмигнув Шане, Пит сложил из пальцев пистолет и направил на нее. – Паф, паф. Я перед тобой в долгу.
– С вас новый телефон.
– Новый телефон, – повторил Корли. – Замазано.
Сердце Шаны пропустило пару ударов.
– Подождите, что вы сказали?
– Я куплю тебе новый телефон и еще подарю тебе кое-что получше: настоящий хороший фотоаппарат, черт побери. Что-нибудь крутое со всеми прибамбасами – объективами и что там еще. Только скажи.
Слова выплеснулись у Шаны подобно рвоте изо рта пьяного:
– Зеркальный цифровой «Кэнон 5Д» с матрицей тридцать мегапикселей и телеобъективом с фокусным расстоянием от семидесяти до двухсот миллиметров!
– Если честно, – поморщился Корли, – я все равно ни хрена не запомню, так что как тебе такой вариант: я дам тебе денег, и ты сама купишь то, что тебе нужно? А если ты решишь вместо фотокамеры купить пива и в придачу наркоты, я никому не скажу… – Он снова поморщился. – Подождите, вы отец этой девчонки, так что вам я определенно скажу, точно? Ладно, как бы там ни было. Все это отстирается, как говорила моя мать.
– Я…
Однако Корли не дал Шане вставить ни слова. Он ткнул пальцем в ее отца.
– Как вас зовут?
– Чарли. Чарли Стюарт.
– Мистер Стюарт, мне жутко нужно где-нибудь остановиться. Могу я завалиться к вам в ваш… жилой фургон, по крайней мере до тех пор, пока не раздобуду собственное жилье?
– Разумеется, конечно… это означает, что вы… поедете с нами?
– Со стадом? Естественно. Полагаю, я заслужил «Значок пастуха».
У Шаны мелькнула отвратительная мысль: «Ты здесь ради внимания». Она прогнала прочь беднягу Марси, заподозрив ее в том, чем сейчас занимался Пит Корли. Он не настоящий пастух. У него здесь нет никого. Но опять же, он здорово всем помог. Пожалуй, больше, чем смог бы сделать любой из них… Шана подумала, не слишком ли сурово она его судит, но очень уж сильно она его ненавидела. Пит Корли ради внимания был готов на все. Самовлюбленный наркоман, до сих пор не вышедший из детского возраста.
Неудивительно, что отец Шаны просто обожал его.
Брр!
– Вы можете забрать себе мою койку, – сказала Шана, изображая на передней части головы безудержную любезность. – А я найду себе другое место.
– Шана, – тихо произнес ее отец, определенно пытаясь помешать ей испортить для него этот торжественный момент. – Подумай…
– Нет, нет! – отмахнулась та. – Вы будете спать вместе, расчесывать друг другу волосы и что там еще. – Она повернулась к Корли: – Я вернусь за деньгами.
– Замечательно. Но только не уходи далеко!
– Это еще почему?
Корли скривил губы в усмешке.
– Потому что иначе ты пропустишь фейерверк.
Как выяснилось, Пит Корли имел в виду настоящий фейерверк.
В качестве пусковой площадки он выбрал крышу жилого фургона Чарли Стюарта. Взобравшись на «Зверя», Пит стоял, широко расставив ноги, и запускал одну петарду за другой. Сопровождая каждую своими рок-штучками – хотя инструмента у него больше не было, он изображал, будто берет на гитаре аккорд, отправляя в ночную темноту очередную ракету. Пит крутился и размахивал руками. Высовывал язык. Показывал «козу». Небо озарялось огненными букетами – красными, оранжевыми, синими, пурпурными. Подтеки света, пачкающие мрак.
Грохот, хлопки, треск.
Раньше Шана обожала фейерверки. Ей хотелось, чтобы и этот ей также нравился. Однако всякий раз, когда очередная ракета взмывала вверх, девушка непроизвольно вздрагивала. Слишком уж это напоминало недавнюю стрельбу. Напоминало человека с пистолетом во время шествия по городу и даже напоминало про револьвер у нее в рюкзачке.
Поэтому, чтобы успокоиться, Шана смешалась с толпой пастухов. Она поздоровалась со своими знакомыми, такими как Алия и Мия. Другие, те, кого она не знала, – пастухи, журналисты и техники ЦКПЗ, у которых в настоящий момент не было особых дел, – все здоровались с Шаной, словно были с ней знакомы. Она предположила, что, наверное, сейчас так оно и было.
Наконец девушка нашла того, кого искала.
Арав стоял один, поодаль, задрав голову вверх. Огни фейерверка отражались в его очках. На лице у него застыло завороженное выражение. Шане очень захотелось, чтобы точно такое же зеркально отразилось и у нее на лице.
Увидев подошедшую девушку, Арав открыл было рот, собираясь поздороваться с ней.
Шана не дала ему такой возможности.
Закрыв ему рот своими губами.
После чего взяла его за руку и увела прочь, в темноту, в поля. Через ряды кукурузы туда, где больше не было никакого света.