– Расскажите мне про сияние. На что оно похоже?
– Это… яркий свет, исходящий от лунатиков. Похожий на гало, но не в том смысле, в каком его все себе представляют, не тарелка над головой, а самое настоящее… – Марси изобразила исходящее от всего тела свечение, формуя его обеими руками, словно глину. – Сияние. – Она напряглась. – Мое объяснение кажется вам какой-то бессмыслицей. Я не отличаюсь особым красноречием. Я знаю, что косноязычна.
Мимо протарахтел на мопеде молодой парень, пастух, с двумя объемными сумками на багажнике. Он помахал женщинам рукой, хотя Марси не знала, как его зовут. Теперь у пастухов была своя собственная жизнь. Коллектив, экосистема, жужжащие среди цветов пчелы.
Сменив тему, Сэди указала на свое лицо, но так, словно речь шла о лице Марси – словно показывая ей: «У тебя на щеке крошки».
– Можно спросить, что с вами произошло?
Очевидно, она имела в виду шрамы – грубые рубцы на коже, которые пересекали череп Марси, огибали ухо и спускались до подбородка.
– Меня избили. Голова была похожа на сгнившую маску из тыквы, сделанную ко Дню Всех Святых. – Она вздохнула. Это воспоминание не пробудило в ней никаких чувств, не расстроило ее. Скорее оно показалось ей неприятной ношей – поэтому Марси вытащила этот тяжелый чемодан и выбросила его содержимое как можно быстрее и безжалостнее. – Я преследовала двоих молокососов, укравших велосипед. Они были не из местных, я их не знала. Белые. Похожие на нацистов. Я погорячилась и совершила непростительную ошибку – без оглядки бросилась вперед. Один подкараулил меня, притаившись за мусорным контейнером у китайского ресторана, и напал с бейсбольной битой. Первый же удар по голове уложил меня. После этого он несколько раз лягнул меня тяжелым ботинком.
– Господи, Марси, я вам сочувствую!
– У меня открылось сильное внутримозговое кровотечение, поэтому врачам пришлось… вскрыть мне черепную коробку, чтобы справиться с повышенным давлением, после чего они попытались восстановить мой череп. Еще я тогда едва не лишилась уха. Это означало краниопластику с титановыми пластинами и шурупами, скрепляющими всё вместе. И штифты в костях. Восстановление было длительным. Пару раз подхватывала инфекции, приходилось возвращаться в больницу. В общем, мне здорово досталось.
Лицо Сэди зажглось любопытством.
– Эта пластина… она полностью титановая?
– Нет. Там еще есть пластик – честное слово, я забыла, как это называется, но это какая-то смесь металлов. Титан и еще что-то. Гибкая, как мне сказали.
– Может быть, нитинол? Титан и никель?
Слово это прозвучало похоже, о чем и сказала Марси.
– И имплант – вы едва не лишились одного глаза, поэтому имплант частично располагается за глазом, правильно? В глазнице и вокруг нее?
Марси постучала себя над правым глазом.
– Вот здесь. Над костью. Мне сказали, что имплант находится рядом со зрительным нервом, вот отчего меня мучили такие страшные головные боли. Но теперь их больше нет.
– Почему? Врачи как-то это исправили?
– Нет. – Широко улыбнувшись, Марси просияла. – Я здесь. Иду вместе с путниками. И от их сияния мне становится лучше.
Ночью Бенджи никак не мог заснуть. Он остановился в очередном мотеле, на этот раз в мотеле «Закат». В коридорах пахло дешевым пивом. В номере пахло плесенью. Сэди поселилась в другом номере и сейчас находилась у себя – хотя они все чаще и чаще спали вместе.
На самом деле в Сэди и заключалась причина бессонницы, которая в настоящий момент терзала Бенджи.
Когда они беседовали сегодня вечером, он внезапно ощутил… безумное чувство. У него внутри что-то забурлило, искрометное и неудержимое, и ему захотелось сказать Сэди: «Я тебя люблю».
Однако он этого не сделал.
Потому что она его опередила.
– Я тебя люблю, – без предупреждения сказала Сэди. Словно настроившись на его чувства. Возможно, все дело было в том, как он на нее смотрел. Возможно, это была чисто интуитивная прозорливость, объединяющая души, если такая штука существует.
– Я… – Бенджи рассмеялся и тотчас же сообразил, что его глупый рот издал совершенно неподобающий звук, поэтому поспешно пошел на попятную. – Я смеюсь, потому что и сам хотел сказать то же самое, но сомневался, следует ли это делать.
– Следует. Такое нельзя держать в себе. – Сэди помолчала. – Жизнь коротка, Бенджамен Рэй, очень коротка. Нужно всегда высказывать вслух свои мысли.
– Я тоже тебя люблю, – сказал Бенджи, прежде чем она вернулась к себе в комнату.
Эта новая любовь была чем-то хорошим. Чем-то красивым. Чем-то чистым среди всего того, что их окружало.
И именно это не давало Бенджи покоя. Мир… ну, мягко скажем, все больше и больше напоминал дерьмовое представление. Борьба Хант и Крила принимала все более отвратительный характер, оба старались нанести друг другу как можно более жестокие и кровавые раны в средствах массовой информации. Китай и Россия начали бряцать оружием, особенно из-за того, как Америка обращалась со стадом, – снова пошли разговоры о введении в стране карантина, о запрете американцам выезжать за границу, чтобы предотвратить распространение заразы лунатиков. Хуже того, взбеленилась Северная Корея, как бы мимоходом заявив, что лучший способ решить проблему с лунатиками – это долбануть по Соединенным Штатам парочкой ядерных ракет. Что вряд ли было возможно – страна не могла прокормить своих граждан, не говоря о том, чтобы осуществить ядерную программу. Однако это все равно еще больше усилило тревогу Бенджи. Напряжение нарастало повсюду. Люди были охвачены беспокойством.
И в довершение ко всему этому было стадо. И загадочная смерть Джерри Гарлина. Мир терял равновесие, скатывался в хаос – неужели это подходящее время для того, чтобы влюбляться? Бенджи убеждал себя в том, что подходящего времени для того, чтобы влюбиться, не бывает и нынешний период в истории определенно лучше, чем, скажем, Вторая мировая война, Первая мировая война, Гражданская война или Средневековье, – но люди ведь и тогда влюблялись, разве не так?
И тем не менее он чувствовал себя эгоистом.
Это не давало ему покоя.
Чтобы чем-нибудь себя занять, Бенджи вскочил с кровати, схватил телефон «Черного лебедя» и, не зажигая в номере свет, направил его на стену. Он сказал себе, что хочет продолжать расследование, хочет попытаться расколоть проблему, однако на самом деле он понимал, что делает так потому, что чувствует себя очень одиноким. Касси уехала заниматься расследованием обстоятельств смерти Гарлина. Сэди была у себя в номере.
Ей не удалось продвинуться в отношении «Файрсайта». Принадлежащая «Бенек-Вояджер» компания, занимающаяся нанотехнологиями, выполняла множество заказов для министерства обороны. По-видимому, представители «Файрсайта», поняв, что их пытаются привлечь к обсуждению феномена лунатиков, мгновенно отгородились ледяной стеной, которую никак нельзя было растопить. Они отказывались встретиться. Что вызывало у Бенджи подозрения. А что, если компания имела какое-то отношение к происходящему? Это предположение казалось вздорным. Скорее представители «Файрсайта» стремились избежать контакта в надежде остаться в стороне от всего связанного с лунатиками, моля бога о том, чтобы им не пришлось делиться какими-то секретными технологиями. Стадо путников сопровождали толпы журналистов; если кого-нибудь из руководства «Файрсайта» заметят здесь, это тотчас же обвалит акции компании.
Бенджи сидел в темноте, захлестнутый отчаянием и одиночеством. У него был один только «Черный лебедь».
Поэтому Бенджи сел на кровать, положив телефон на ладонь, и решил снова перебрать статистику лунатиков. Разумеется, изменилось их количество – в настоящий момент стадо насчитывало 423 человека. Теперь, когда оно перешло в Айову, а затем в Небраску, новые путники добавлялись к нему эпизодически. Когда стадо приближалось к какому-нибудь крупному населенному пункту, количество новых путников возрастало – иногда они приходили по двое или даже по трое. Новички встречали стадо на дороге, а порой шли к нему напрямую через поля кукурузы.
Однако основные пропорции сохранялись приблизительно такими же, какими были в самом начале явления. Состав стада оставался поразительно пестрым во всех отношениях, начиная от расы и этнической принадлежности и до возраста и сексуальной ориентации. «Черный лебедь» снова и снова подтверждал, что общими оставались два параметра: во-первых, группа состояла из людей с интеллектом выше среднего, насколько можно было определить этот показатель; во-вторых, все они обладали хорошим здоровьем. Бенджи мысленно поблагодарил Бога за то, что хотя бы это оставалось неизменным.
Так, постой-ка. Бог… Об этом Бенджи еще не задумывался.
Повинуясь внезапной догадке, он спросил:
– «Черный лебедь», что насчет религиозных убеждений?
Тут его ждал очередной сюрприз.
Свыше сорока процентов лунатиков называли себя атеистами, агностиками или просто неверующими. Остальные шестьдесят процентов примерно поровну распределялись между теми, кто считал себя христианами, иудеями, мусульманами, индуистами и буддистами. Копнув глубже, Бенджи выяснил, что христиане тоже не были однородными: среди них были и католики, и лютеране, и баптисты. Все это также расходилось с данными в целом по стране. Свыше половины населения Соединенных Штатов считали себя христианами, однако в стаде их доля была значительно меньше. Что выглядело весьма странным, если болезнь выбирала своих жертв случайным образом.
Однако это становилось уже не таким странным, если этих людей отсеяли. То есть если кто-то их отобрал.
Но отобрал с какой целью? Для нападения?
Внезапно Бенджи представил себе всех лунатиков кишащими крошечными машинами – их кровь была полна микроскопических устройств. Такое казалось невозможным. Но зато отчасти объясняло то, с чем они столкнулись.
Это даже объясняло сияние, не так ли? То, которое наблюдалось за мгновение перед тем, как взорвался Клейд Берман. Поток поднимающегося вверх тепла, наперекор погодным явлениям…