– Ребят нет дома. У Коннора занятия, он играет на ударных.
«Барабаны – музыкальный инструмент пещерных людей! – подумал Пит. – Как раз то, что подходит Коннору».
– А Сиобан готовится к выездке.
– Что такое выездка, твою мать? – Какое-то дурацкое слово. Кто выезжает, куда?
– Ну… не знаю, как это объяснить, Пит… это когда лошади танцуют.
– Лошадиные танцы.
– Танцы лошадей. Это совсем не одно и то же.
– Знаешь, раз уж ты об этом заговорила, пожалуй, мне следует вернуться домой. – Стадо и пастухи прошли мимо, и Пит помахал им вслед. – Вернуться домой и навести порядок. Засадить Коннора учиться играть на гитаре – это благородный инструмент, я вам покажу, что к чему, – и сказать Сиобан, что лошадиные танцы – не занятие для нормальных людей, а дерьмо, выдуманное богачами. Какое-то мошенничество. Быть может, финансовая пирамида, как это было с «Альпакой»[91]. Я собираю вещи и…
– Нет.
– Что нет?
– Нет, ты не возвращаешься домой.
– Если захочу, я вернусь.
– Я сменю замки. Сменю код сигнализации. Если дело дойдет до этого, я вышвырну твой хлам на Пятую авеню или отнесу в ближайший приют для бездомных. Мне все равно, Пит. Ты сбежал от нас, сбежал от воссоединения «Мерзкого пошляка» – кстати, не думай, будто я ничего не знаю, – и мне это надоело. Ты там – так оставайся там. Те люди рады тому, что ты с ними, а нам ты сейчас не нужен.
– Ты хочешь со мной развестись?
– Нет, но считай это временным расставанием. Я не хочу, чтобы ты возвращался сюда до тех пор, пока не побудешь там столько, сколько тебе надобно, и не определишься с тем, кто ты такой, что тебе нужно и почему ты постоянно от нас сбегаешь.
– Какая же ты стерва! – пробормотал Пит.
Снова резкое шипение глубокой затяжки.
– От такого слышу. Всего хорошего, крошка. Надеюсь, твоя разбитая голова скоро заживет.
Прежде чем жена окончила разговор, Пит услышал в трубке пару фальшивых поцелуев.
Шлюха! Дрянь! Блистательная проклятая женщина!
Питу захотелось перезвонить Лине и рассказать ей все. «Я тебя люблю, но я тебя не люблю. Я люблю мужчин. У меня есть на стороне парень по имени Лэндри, я дал тебе двух детей, но ради этого мне пришлось накачаться двумя разными наркотиками, и еще Злобный Элвис – полное дерьмо, и я жутко боюсь успеха, жутко боюсь разрушить свой успех и… о боги, я ничего не знаю!»
Он заскрежетал зубами.
И набрал другой номер.
Ответил Лэндри.
– О, это ты.
«Да, это я».
– Мне нужно было услышать твой голос, – сказал Пит, стараясь скрыть в своем голосе отчаяние и понимая, что ему это абсолютно не удалось.
Шана сблизилась с Аравом. Каждый день он снимал на ночь номер в гостинице или мотеле вместе с другими сотрудниками ЦКПЗ – с теми, кто остался, поскольку количество лаборантов и техников значительно сократилось. Арав ехал туда вместе со своими товарищами, и Шана тоже ехала с ними, что очень ее смущало, поскольку все выразительно смотрели на нее и многозначительно молчали. Иногда доктор Рэй пытался завести с ней разговор, но она отвечала односложно, и на том все заканчивалось. Однако сегодня утром ни его, ни Сэди не было видно. Шана и Арав ждали на стоянке, как всегда. Девушка радовалась возможности побыть вдали от стада. Ей было стыдно в этом признаться, однако здесь она чувствовал себя свободной, чего никогда не бывало рядом с путниками. Там вся ее сущность сводилась лишь к тому, чтобы быть пастухом – человеком, присматривающим за другим человеком. За Несси. Здесь же перед ней простиралась широкая дорога, у нее не было никаких обязанностей…
Шане казалось, будто она может делать все, что угодно. Быть всем, кем угодно. И это ощущение подкреплялось новеньким фотоаппаратом, висящим в футляре у нее на шее.
Это был «Кэнон-5Д», купленный на пухлую пачку денег, которую ей четыре дня назад вручил Пит Корли. Денег хватило, чтобы купить дополнительный объектив – помимо штатного, Шана обзавелась еще и телеобъективом. На самом деле ей хотелось иметь объектив для макросъемки, однако, поскольку работала она со стадом, от него не было бы никакого прока. А вот телеобъектив – это была весьма полезная штука. Шана чувствовала себя настоящим шпионом. Следящим за людьми издалека…
Развернувшись, она быстро щелкнула Арава – тот стоял на фоне старого сарая, полуразвалившейся реликвии минувшей эпохи. Диск солнца только-только поднялся над крышей сарая, наполняя кадр полосами света и яркими пятнами. Девушка сделала еще несколько снимков. Арав, заметив это, изобразил смущение, отворачиваясь от объектива.
– Ох уж эти папарацци! – томным голосом произнес он. – Я просто хочу… выпить кофе с обезжиренным молоком и съесть сэндвич с авокадо, но эти папарацци неотступно преследуют меня! О, какая же нелегкая жизнь у такой звезды тысячелетия, как я!
– Кого ты изображаешь, Пита Корли? – спросила Шана, продолжая делать фотографии. Щелк, щелк, щелк…
– Хотелось бы. Я был бы богатым.
– Но он несчастлив. Деньги не смогли исцелить то, что сломано у него внутри.
– Да… – недоверчиво усмехнулся Арав. – Не знаю, мне он кажется вполне счастливым.
– Не путай шумное веселье и счастье. Корли врубил полную громкость, но только для того, чтобы скрыть зияющую пустоту внутри. Вот, посмотри.
Шана вывела на маленький экран фотоаппарата снимки рок-звезды, сделанные телеобъективом. Корли вдали от стада, один, в стороне, за жилым фургоном, в зарослях кукурузы. Украдкой курящий вейп или просто… уставившийся в никуда. На нескольких снимках лицо у него было перекошено. Когда спадала маска, становилось очевидно, что его терзают горе и тревога.
– Ого! – пробормотал Арав. – Похоже, он чем-то… огорчен? Взбешен?
– Точно. У него явно лицо человека, у которого большие проблемы.
– Даже не знаю, можно ли в наши дни найти того, у кого нет проблем.
– Это точно. – Шана прикусила губу. Покрутилась вокруг того, о чем не хотела говорить, но затем решительно наступила на это и сказала: – Ты ведь не уезжаешь, да?
– Что?
– Я просто хотела сказать… я знаю, что Касси уехала. И еще тот тип, который получил сотрясение мозга, он тоже уехал…
– Мартин.
– Да.
– Я просто беспокоюсь, как бы и тебя не отправили прочь.
– Я этого не хочу. Но мне кажется, будто меня оттеснили на обочину. – Арав подозрительно огляделся по сторонам, вероятно убеждаясь в том, что рядом нет Бенджи или Сэди – впрочем, они еще не выходили. – По-моему, от меня что-то скрывают.
– Что, например?
– Не знаю! – в отчаянии воскликнул парень. – Просто… просто у меня такое ощущение. Будто они что-то узнали, но меня в это не посвящают. Что, разумеется, совершенно нормально. Я в самом низу иерархической лестницы. Вот только я думал, что я член команды… Ну да ничего страшного! – вдруг сказал Арав, хотя на самом деле это было не так. Улыбнувшись, он положил голову Шане на плечо. – Так у меня есть возможность больше видеться с тобой.
– По мне, это классно, честное слово, чувак, но ты не один из нас.
При этих словах Арав поднял голову.
– Что?
– О, не пойми меня превратно, это комплимент. Эти люди… я имею в виду нас, пастухов. Мы похожи на… мусор, плавающий на поверхности моря. На бумажные кораблики в человеческой реке. Ты – не один из нас. Ты – один из них. Тех, кто ищет разгадки, кто помогает. Ты ученый. Умник.
– И все равно я могу быть с вами.
– Я этого не хочу. Я хочу, чтобы ты был одним из них. Ты хочешь мне помочь, а для этого ты должен понять, как мне вернуть свою сестру.
Арав задумался. Затем натянуто кивнул:
– Ты права. Я… думал только о себе.
– Тебе нужно вернуться в колею.
– Да, в колею, – кивнув, повторил Арав. – Да. Точно. Мне нужно вернуться в колею.
– Отлично, вот только ты произнес это как-то с издевкой – мы не на дискотеке. Я просто хочу сказать – иди туда, прямо сейчас. Иди к Бенджи. Скажи ему, что ты думаешь. Скажи, что ты хочешь заниматься делом.
Арав повернулся к ней, и в глазах у него сверкнула паника, к которой примешивалось восторженное возбуждение.
– Ты уверена?
– Мое разрешение тебе не требуется. Отправляйся спасать мир, чувак!
Арав быстро умчался.
Затем он бегом вернулся, поцеловал Шану и снова умчался.
Сон бежал от него, уклоняясь, увертываясь, ускользая на протяжении всей ночи. Тревога оставалась. Паранойя настигла Бенджи, загнала его в ловушку, прижала к кровати. Пропитала его по́том, запутала в простынях. Бессонница правила бал. И вот уже наступило утро. Сознание Бенджи зазубрилось подобно ножу для резки хлеба. Ему казалось, будто он кровоточит снаружи и изнутри. В дверь постучала Сэди, готовая сесть в машину вместе с Шаной и Аравом и направиться обратно к стаду, и Бенджи, впуская ее, понял, что настал момент решить, как быть дальше.
Проще всего будет сделать вид, будто всё в порядке. Быть может, он превратно истолковал то, что дал ему прослушать «Черный лебедь». Быть может, это ему привиделось, приснилось. Безумное мгновение бессонницы, породившее вызванную стрессом гипнагогическую галлюцинацию.
Быть может, «Черный лебедь» все это состряпал. Так оно и было, правильно? Искусственный интеллект способен подделывать фотографии, видео, голоса. Это становится все проще и проще.
Быть может, это было на самом деле и лучший его шаг – сыграть в шпиона. Он будет оставаться в стороне, настороженный, бдительно и недоверчиво наблюдая за происходящим.
Однако Бенджи был не таким.
Он пришел к выводу, что ему необходимо решить эту проблему прямо сейчас, иначе она его уничтожит. (А внутренний голос спросил: не потому ли он поступил в Лонгакре именно так, как поступил? Потому что бездействие его сокрушило бы?)
Войдя в номер, Сэди, должно быть, сразу же увидела его лицо. Бенджи мог только предположить, как он выглядит, опираясь на то, как он себя чувствовал. А чувствовал он себя разлохмаченным, обтрепанным, словно кусок ткани, разрезанный тупыми ржавыми ножницами.