[898]. За завесой скрывалась драма халифского дома.
Воображаемый диалог между победителем и побежденным, Хула-гу и ал-Муста’симом, восходит к архетипу, где разворачивается диалог между правителем-воином и правителем, накопившим великолепные сокровища. Эти фигуры символизируют противоположные жизненные стратегии. Обозначенный конфликт целей был хорошо известен в придворных кругах всего Среднего Востока. Ал-Бируни (973-1048) вспоминает подобную историю в трактате «Собрание сведений для познания драгоценностей», рассказывая о свойствах горного хрусталя. Приведу ее полностью, поскольку в ней присутствуют все элементы интересующей нас легенды: назидание поверженного, которого обвиняют не в алчности, а в излишней любви к сокровищам, помещение правителя в клетку и, наконец, попытка избежать фатума, что указывает на широкую известность сюжета.
«Как прекрасны слова Йакуба ибн Лайса[899], [сказанные им], когда, внезапно напав на Нишапур, он захватил Мухаммада ибн Тахира[900], правителя Хорасана, неодетым и заставил его обойти с ним казнохранилище и показать ему все то, что в них было. Когда они дошли до хранилища посуды, Мухаммад начал перечислять стоимость предметов из гладкого и резного хрусталя; тогда Йа’куб приказал своему гуламу разбить их палицей, и тот разбил их. Затем Йа’куб напился из своей кружки, которая была из латуни толщиной в мизинец, а напившись, бросил ее оземь, так что она зазвенела и покатилась. И сказал он Мухаммаду: „О сын распутницы, разве принесло тебе пользу то, что ты растратил деньги на эти сосуды, а я обходился без них! Почему ты не потратил деньги, уплаченные за них, на наем мужей, которые защитили бы тебя от меня?". Затем он велел посадить Мухаммада в сундук (клетку?), повез его с собой в Ирак, и не выпустил бы его из рук, если бы ему не нанес поражение ал-Муваффак[901]. У Йакуба на жизненном пути был [успех], к которому, как известно, привела его молодость его державы и счастье, сопутствовавшее его делу; об этом говорит тебе [также] история его брата Амра. Воцарившись после Йакуба, он передал своему доверенному лицу для отправки в Багдад много денег и приказал ему истратить их на драгоценные хрустальные сосуды и [сам] выбрал их. А тот человек наслышался рассказов наподобие тех, что были приведены [здесь] и сердце не позволило ему погубить золото; тогда он отлил из него сосуды, чаши и кувшины. И когда он доставил их, Амра огорчило нарушение приказа, и он велел во время приема дать этому человеку пить в одной из тех чаш, под видом благоволения. Виночерпию же он приказал поместить в чашу крестовую змею, что тот и сделал, а эта змея имела обыкновение прыгать на голову человека. Она прыгнула на него и укусила его в кончик носа, и человек тут же упал замертво»[902].
Большая часть версий смерти халифа, равно как и случай с горным хрусталем из казнохранилища Мухаммада ибн Тахира, описывают фигуру поверженного правителя, царствующего в призрачном мире сокровищ. Священный царь и должен был обладать предметами, недоступными простым смертным. Сокровища подчеркивают его божественный статус и никак не связаны с такими прозаическими вещами, как выплаты войскам. Что касается заключения халифа в клетку, то обещание посадить в железную клетку было обычной угрозой в отношениях между правителями Ближнего Востока[903].
Следует различать простые вещи: из того обстоятельства, что в книги Марко Поло и Жана де Жуанвиля включены сведения о трагической участи последнего халифа, вовсе не следует, что версии событий принадлежат этим авторам. Жан де Жуанвиль называет свой источник: рассказы купцов, приехавших из Багдада в Египет. Марко Поло сам вращался в среде персидских торговцев. Ясно, что версия смерти халифа, запертого в сокровищнице, имеет «багдадское» происхождение, а не европейское. Настаивать на обратном — это просто не понимать суть вопроса[904].
Аббасидский халифат, т. е. вторая династия халифов (749-1258), прямых потомков Аббаса, дяди пророка Мухаммада, был уничтожен в 1258 г. Мамлюкский правитель Египта Бейбарс (1260–1277) счел необходимым для придания авторитета своей власти восстановить Аббасидский халифат и формально признать себя его вассалом. Некий беглец из Багдада, выдававший себя за одного из членов фамилии Аббасидов и пребывавший в Дамаске, был приглашен в Каир и в начале 1261 г. в торжественной обстановке провозглашен халифом под прозванием Мустансир. Бейбарс торжественно принес присягу новому халифу; со своей стороны халиф Мустансир утвердил Бейбарса султаном (светским правителем) всех мусульманских областей.
В армии Хулагу, осаждавшей Багдад, были и отряды Берке, поскольку поход против Ирана был общим мероприятием Чингизидов. Когда же между Хулагу и Берке произошел разлад, то последний приказал своим отрядам в армии Хулагу уйти в Египет в 1261 г.
Первое посольство Бейбарса к Берке было снаряжено с большой пышностью, а отправка сопровождалась поразительной церемонией. На торжественное собрание прибыл халиф, была зачитана его родословная, якобы восходящая к Пророку, что было подтверждено главою казиев Тадж-ад-Дином. Поскольку родословную составили специально для отправки Берке, она была раззолочена[905]. Неизвестно, чему стоит поражаться: почти мгновенному воскрешению халифа, либо тому, что мнимая родословная халифа вручается Чингизиду. Врагом Египта и Золотой Орды был объявлен многобожник, т. е. покровитель буддистов, Хулагу.
Египетский халифат просуществовал до 1517 г.; но в мамлюкском государстве аббасидские халифы, действительные или мнимые, не обладали властью. Однако, по мусульманским представлениям, халиф оставался единственно законным главой всех мусульман, источником всякой власти в мусульманском мире, и признание египетского халифа считалось наиболее ярким признаком разрыва с монгольскими традициями. Из вассалов монгольских ханов, кто одним из первых обратился к египетскому халифу с просьбой об инвеституре и принес ему присягу был Мубариз-ад-Дин Мухаммад (ум. 1359), основатель династии Музаффари-дов в Южной Персии, эмир ильханов и муж монгольской царевны.
Юрий Константинович Гугуев«Половецкий пассаж» Жана де Жуанвиля
В «Книге благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика» есть любопытное сообщение, касающееся куманов. Со слов очевидца, рыцаря Филиппа де Туей, Жуанвиль рассказывает о заключении Латинской империей договора с ханом куманов, приводя детали совместной клятвы сторон, а затем подробно описывает похороны знатного кумана. Оба эпизода неоднократно пересказывались или цитировались византинистами и специалистами по истории средневековой Европы. Хорошо известны они и тюркологам, приводившим в своих работах как описание похорон комана на старофранцузском языке[906], так и его перевод на английский[907]. Питер Голдин указал на ряд тюрко-монгольских параллелей некоторым реалиям половецкой культуры и погребального ритуала, упомянутым Жуанвилем[908]. На мой взгляд, лаконичные замечания П. Голдина далеко не в полной мере раскрывают богатый информативный потенциал источника: в них, например, совсем не затронуты археологические аспекты эпизода о похоронах. Тем не менее содержательная статья видного тюрколога о религии кипчаков послужила основой и одним из стимулов исследования, результаты которого отражены в этом кратком комментарии «половецкого пассажа» Жуанвиля.
§ 495. Пока король отстраивал Цезарею, к нему прибыл монсеньор Наржо де Туей. И король говорил, что он приходится ему кузеном, так как ведет происхождение от одной из сестер короля Филиппа, которую взял в жены император Андроник.
Людовик IX (1226–1270) находился в Цезарее с мая 1251 г. по май 1252 г. после того, как был выкуплен из мусульманского плена[909]. Говоря о Наржо де Туей, Жуанвиль ошибается. На самом деле, речь идет о Филиппе де Туей. Наржо де Туей, с которым Жуанвиль перепутал Филиппа, являлся отцом последнего и был сыном сестры Филиппа II Августа (1180–1223), Агнессы. Андроник I Комнин, император Византийской империи (1183–1185). Император Константинопольский — Бодуэн И, император Латинской империи (1228–1261). Иоанн III Дука Ватац — император Никейской империи (1221–1254).
Король оставил его с десятью рыцарями на год; а потом тот уехал и возвратился в Константинополь, откуда прибыл. Он рассказал королю, что император Константинопольский и прочие знатные люди, находившиеся тогда в Константинополе, отправились к народу, коего называют куманами, дабы заручиться их помощью против Ватаца, который был тогда императором греков.
В отечественной и зарубежной исторической и археологической литературе, в основном, принято отождествлять куманов с половцами русских летописей, а последних считать западной ветвью кипчаков. Иной точки зрения придерживается С. Г. Кляшторный[910]. Однако мы следуем общепринятому отождествлению, употребляя слова «куманы», «половцы», «кипчаки» в качестве синонимов.
К середине XIII в. контакты половцев с дунайскими и балканскими государствами уже имели длительную историю. Первое столкновение куманов с венграми относится к 1070 г. В дальнейшем (1091, 1124, 1228 гг.) венгерские короли не раз принудительно или добровольно расселяли этих кочевников на своих землях. Самое крупное переселение произошло в конце 30-х или начале 40-х гг. XIII в., когда в Венгрии с согласия короля Белы IV обосновывается 40-тысячная орда Котяна, бежавшая от монголов после похода последних в Дешт-и Кипчак и на Русь (1237 г.). В результате интриг венгерской знати против Котяна, завершившихся убийством хана и его семьи, эти половцы, разбив вышедшие против них венгерские войска и опустошив множество городов и деревень, уходят в Болгарию