Сэссю обязан своим успехом той прямоте и самообладанию, которые так характерны для сознания дзен. Стоя перед его картинами, мы ощущаем уверенность и спокойствие, которых не дает нам ни один другой художник.
Сэссон, с другой стороны, обладает свободой, легкостью и игривостью, которые составляют еще одну существенную черту идеала дзен. Создается впечатление, будто для него все жизненные испытания – это всего лишь развлечения и его сильная душа могла наслаждаться всем буйством мужественной натуры.
Вслед за этими имемнами можно назвать и другие: Ноами, Гэйами, Соами, Сотан, Кэйсёки, Масанобу, Мотонобу и целая плеяда знаменитых имен, которые прославили период, не имеющий в этом отношении себе равных. Дело в том, что сёгуны Асикага являлись великими покровителями искусства, и жизнь той эпохи способствовала развитию культуры и утонченности.
Ноами (1397–1494) – японский живописец, поэт и художественный критик, был первым светским художником, кто работал в технике суйбоку (водяные чернила).
Сингэй Гэйами (1431–1485) – японский живописец в стиле суми-э, родился в семье известных художников Ами.
Огури Сотан (1413–1481) – японский художник, ученик и преемник Тэнсё Сюбуна.
Кано Масанобу (1434?–1530?) – японский художник, основатель школы живописи Кано.
Кано Мотонобу (1476–1559) – японский художник и каллиграф, сын Кано Масанобу.
Невозможно закончить рассмотрение эпохи Асикага, не упомянув о ее музыке, поскольку ничто другое так не показательно в отношении духовности художественного импульса, и именно в эпоху Асикага наша национальная музыка достигает своей зрелости.
До этого, за исключением простых старых народных песен, у нас была только музыка бугаку конца периода Шести династий, которая хотя и пришла из Индии и Китая, во многом походила на греческую. И это естественно, поскольку все подобные вещи, должно быть, являлись ответвлениями от общего ствола древней азиатской песни и мелодии. Музыка бугаку не забыта. Мы до сих пор можем слышать, как ее исполняют в Японии – в древних костюмах, как сопровождение старинных танцев: ее сохранила наследственная каста. Сейчас эта музыка стала, возможно, менее механической и более выразительной, но гимн Аполлону, например, музыканты бугаку до сих пор могут исполнить в традиционной форме.
Походила на греческую… – Окакура имеет в виду общую гомофонию, в противоположность полифонии новоевропейской музыки, и своеобразную ладовую систему, способную доводить до экстаза.
В соответствии с потребностями военного века эпоха Камакура породила бардов, которые декламировали эпические баллады о славе героев. Маскарады эпохи Фудзивара также получили дальнейшее развитие в драматургическом искусстве, например в представлениях Ада, исполнявшихся речитативом под простой аккомпанемент. Эти два жанра постепенно слились и прониклись историческим духом, так что в начале эпохи Асикага появились те самые танцы но, которые, вероятно, навсегда останутся одним из самых значительных явлений японской музыки и драмы, быть может, из-за того, что они посвящены великим национальным темам войн и исторических событий.
Сцена, на которой исполняют танцы но, изготавливается из твердого, неокрашенного дерева, на заднем фоне обычно помещают условное изображение одной сосны. Все это настраивает на монотонность. В драматургическом действии три главные части: актерский ансамбль, небольшой хор и оркестр. Хористы и оркестранты находятся с одной стороны сцены. Главные герои, которых лучше было бы назвать рассказчиками, носят маски и помогают в создании общей идеализации. Поэтическая пьеса затрагивает исторические темы, всегда интерпретируя их через буддийские идеи. Образец совершенства предполагает бесконечные намеки, а вот натурализма быть не должно.
Натурализма быть не должно – Окакура имеет в виду, что театр но как театр масок не подражает повседневной речи и повседневным движениям, наоборот, необычной речью, музыкой и танцами актеры-рассказчики удерживают внимание зрителей, примерно так, как это происходит в кукольном театре. Далее он говорит о принципиально условном музыкальном аккомпанементе, сильнее воздействующем на сознание, чем любые натуралистические звуки.
Напряженность действия разбавляется легкими комическими интермедиями, и зрители могут зачарованно наблюдать за театральным действием целый день. Короткая эпическая драма, которая составляет основу танца но, полна едва различимых звуков. Здесь присутствуют шепот ветра в ветвях сосны, звук падающей капли воды или звон далеких колоколов, глухие рыдания, звон и стук оружия войны, шум работы ткачих, ударяющих новый рулон о деревянную балку, стрекот сверчков и все многообразные голоса ночи и природы, и пауза имеет большее значение, чем звук. Этот неясный гул, как эхо, отражающееся от вечной мелодии тишины, может показаться невежественным, странным или даже варварским. Но не может быть никаких сомнений в том, что он указывает на присутствие великого искусства. Он никогда не позволяет нам забыть ни на мгновение, что танец но – это прямое обращение разума к разуму, способ передачи невысказанной мысли, рождающейся у актера, неслышимому и невысказанному пониманию, которое возникает в сердце того, кто слушает.
Эпоха Тоётоми и начало эпохи Токугава (1600–1700)
Правление Асикага, ослабленное соперничеством и борьбой двух семей, Ямана и Хосокава, каждая из которых доминировала во время своего регентства при сёгунах, постепенно уступило возрастающей мощи феодальных князей. Страна находилась в состоянии непрерывной войны с постоянными конфликтами между соседствующими даймё, среди которых иногда появлялся великий ум, у которого рождался план объединения империи, для чего требовалось получить власть над столицей, где жил император. История всего периода – это просто повествование о многочисленных попытках добраться до Киото.
Выполнить задачу выпало Оде Нобунаге, который вместе с Тоётоми Хидэёси и Токугавой Иэясу составлял три силы, каждая из которых по очереди поднималась на самый верх. Именно Нобунага благодаря своему place d’avantage в центральной Японии смог вклиниться между конфликтующими домами и сместить сёгунов Асикага, заняв место военного диктатора над более чем половиной княжеств Японии. Хидэёси, величайший военачальник Нобунаги, продолжил его дело и подчинил остальных соперничающих даймё, оставив страну после своей смерти под строгим контролем осторожного и хитроумного государственного деятеля Иэясу, которому удалось объединить страну.
Place d’avantage (фр.) – выгодное положение.
Таким образом, центральной фигурой этой эпохи является Хидэёси, человек, который поднялся из самых низов до высшего положения в империи в 1586 году; для его непомерного честолюбия Япония оказалась слишком маленькой территорией, что побудило его попытаться завоевать Китай – эта идея привела к катастрофическому опустошению Кореи, а затем к унизительному отзыву японских войск с полуострова после его смерти в 1598 году.
Как и их прославленный лидер, новоиспеченная знать этого времени состояла из людей, создавших свою родословную с помощью меча; некоторые были когда-то придорожными разбойниками, другие плавали капитанами пиратских судов, которые наводили ужас на жителей китайского побережья; естественно, что, будучи некультурными людьми, они с отвращением воспринимали торжественную и строгую утонченность принцев Асикага: она была им непонятна. Подражая Хидэёси, они часто предавались изящным удовольствиям чайной церемонии, но они скорее наслаждались демонстрацией своего богатства, чем истинной утонченностью.
Искусство этого периода более примечательно, следовательно, роскошью и богатством красок, чем внутренним смыслом. Украшение дворцов в стиле династии Мин, отличавшееся изысканностью декаданса, появилось в результате общения с корейцами и китайцами во время войн на континенте.
Новоиспеченным даймё требовались новые дворцы, которые своими размерами и великолепием затмевали бы более скромные жилища сёгунов Асикага. Наступило время каменных замков, в проектировании которых участвовали португальские инженеры. Самым выдающимся стал спланированный самим Хидэёси замок Осака, в строительстве которого участвовали даймё со всей страны; замок остался неприступным даже для военного гения Иэясу.
Замок Момояма (Фусими), недалеко от Киото, также был шедевром среди сооружений такого рода: весь народ восхищался его великолепием и роскошью. Богатство художественного убранства здесь было доведено до предела, так что если бы он пережил ужасное землетрясение 1596 года и последующий разрушительный огонь войны, то слава Никко померкла бы перед ним, потому что Никко – это всего лишь подражание тому, что художники сейчас называют стилем Момояма. Замок Момояма был Версалем, которому подражали все князья или даймё: любой провинциальный замок страны стремился казаться миниатюрным Момоямой.
Никко Тосё-гу – огромный комплекс храмов, посвященный военачальнику Иэясу.
В этот период большую популярность приобрело сусальное золото, которое с того времени начало часто использоваться для украшения стен и ширм. Некоторые ширмы из знаменитого «комплекта из ста», находившегося в дворце-замке, сохранились до сих пор, как и кое-какие из тех, что украшали обочины дорог на протяжении многих миль на пути следования процессий Хидэёси. На полотнах сорока-пятидесяти футов в ширину, покрывавших стены приемных залов, красовались огромные сосны. Горящие нетерпением даймё буквально обрушивали заказы на уставших художников, порой даже требуя, чтобы дворец с украшениями был возведен и закончен за день. Кано Эйтоку со своими многочисленными учениками продолжал работать, рисуя необъятные леса, птиц с великолепным оперением, львов и тигров, которые символизировали мужество и верховную власть, среди этой невероятной суматохи в жизни покровителей.