Дзен-буддизм, как и даосизм, поклоняется Относительности. Один из уважаемых авторов определяет дзен как искусство чувствовать Полярную звезду на южном небе. К истине можно прийти только через понимание противоположностей. Опять же дзен, как и даосизм, является ярым сторонником индивидуализма. Ничто не реально, кроме того, что касается работы нашего собственного ума. Эно, шестой патриарх, однажды увидел двух монахов, наблюдающих за развевающимся на ветру флагом над пагодой. Один из них сказал: «Это ветер движется», другой возразил: «Это флаг движется»; но Эно объяснил им, что реальное движение – это не движение ветра и не движение флага: движется нечто внутри их собственного разума. Хякудзё гулял по лесу с учеником, когда заяц убежал прочь при их приближении. «Почему заяц бежит от тебя?» – спросил Хякудзё. «Потому что он боится меня», – последовал ответ. «Нет, – возразил мастер, – это потому, что у тебя инстинкт убийцы». Этот диалог напоминает беседу Соши (Чжуан Чжоу), даосиста. Однажды Соши гулял по берегу реки с другом. «Как весело рыбам плавать в воде!» – воскликнул Соши. Его друг сказал ему так: «Ты не рыба; откуда ты знаешь, что рыбам весело?» «Ты не я, – не замедлил с ответом Соши. – Откуда ты знаешь, что я не знаю, что рыбам весело?»
Относительность – так Окакура называет отказ от разделения субъекта и объекта по свойствам, когда ставятся под сомнение и познавательные свойства субъекта, и устойчивые свойства объекта: объект может обладать настроением и другими субъективирующими качествами, а субъект может и должен обретать покой и признание пустотности, то есть чистой открытости, любых своих состояний.
Дзен часто противостоял заповедям ортодоксального буддизма, так же как даосизм противостоял конфуцианству. Дзен видит в словах лишь помеху для мысли в попытке достичь сверхчеловеческого прозрения; вся власть буддийских писаний есть лишь комментарии к личным размышлениям. Последователи дзен стремились к прямому общению с внутренней природой вещей, считая их внешние характеристики лишь препятствиями для ясного восприятия Истины. Именно эта любовь к абстрактному привела к тому, что дзен предпочел черно-белые наброски тщательно раскрашенной, вычурной живописи школы классического буддизма. Пытаясь обнаружить Будду в себе, а не через образы и символику, некоторые из представителей учения дзен даже заняли позицию борцов с традиционными доктринами. Нам известно о том, как Танкавошо разрубил деревянную статую Будды, чтобы развести огонь в ненастный день. «Какое кощунство!» – сказал охваченный ужасом прохожий. «Я хочу достать шафи из пепла», – спокойно возражает последователь дзен. «Но тебе, конечно, не получить шафи из этой статуи!» – последовал гневный ответ, на который Танка возразил: «Если я не могу получить шафи отсюда, то это точно не Будда, и я не совершаю никакого кощунства». Затем он отвернулся, чтобы погреться над разведенным огнем.
Анекдот о Танкавошо и добыче шафи (драгоценностей), вероятно, составляет устное предание, известное автору. Сходных примеров иконоборчества найти не удалось, и сам анекдот кажется несколько циничным для традиции дзен.
Особым вкладом дзен в восточную мысль было признание мирского, светского равноценным духовному. Его приверженцы утверждали, что в великой связи вещей не существует различия между малым и великим, и атом обладает равными возможностями с Вселенной. Ищущий совершенства должен найти отражение внутреннего света в своей собственной жизни. В этом отношении организация монастыря дзен и распорядок жизни в нем приобретали большое значение. Каждому члену общины, за исключением настоятеля, поручалась своя, особая, работа по уходу за монастырем, и, как ни странно, у новичков были более легкие обязанности, в то время как наиболее уважаемые и известные монахи выполняли самую утомительную и черную работу. Такое распределение заданий являлось составной частью дисциплины дзен, и каждое малейшее действие надлежало выполнять абсолютно идеально. Таким образом, во время прополки сада, чистки репы или подачи чая возникало множество серьезных бесед. Все идеалы чаизма являются результатом дзен-учения о величии в самых незначительных моментах жизни. Даосизм заложил основы эстетических идеалов, а дзен-буддизм вдохнул в них жизнь.
IV. Чайная комната
Европейским архитекторам, воспитанным на традициях возведения сооружений из камня и кирпича, наш японский метод строительства из дерева и бамбука едва ли покажется достойным того, чтобы причислить его к архитектуре. Только совсем недавно один компетентный исследователь западной архитектуры обратил внимание на совершенство наших величественных храмов и отдал ему должное. Но если так обстоит дело с нашей классической архитектурой, то мы вряд ли можем ожидать, что чужестранец оценит тонкую красоту чайной комнаты: ее принципы строительства и украшения полностью отличаются от западных.
Чайная комната (сукия) [или тясицу, или чашицу] не претендует на то, чтобы быть чем-то иным, кроме как просто домиком – соломенной хижиной, как мы его называем. Первоначальные иероглифы для слова «сукия» означают «обитель фантазии». В последнее время мастера чайной церемонии начали использовать различные китайские иероглифы в соответствии с собственными представлениями о чайной комнате, и слово «сукия» получило значение «обитель пустоты» или «обитель несимметричного». Обителью фантазии чайную комнату называют потому, что это – недолговечное сооружение, построенное для того, чтобы приютить поэтическое вдохновение. Это также обитель пустоты, потому что она лишена украшений, за исключением тех, которые могут быть помещены в нее для удовлетворения некоторой эстетической потребности момента. И это обитель несимметричного, поскольку она служит поклонению несовершенному: здесь царит незаконченность, призывающая к завершению и пробуждающая воображение. Начиная с XVI века идеалы чаизма оказывают влияние на нашу архитектуру в такой степени, что обычное современное японское жилище из-за крайней простоты и целомудренности своей обстановки кажется иностранцам почти пустым.
Сукия (или тясицу) – первоначально беседка в саду, значение «обитель фантазии» имеет в виду обустройство сада как изысканного, предназначенного для любования, в котором и стоит чайная беседка как обитель.
Первую собственно чайную комнату создал Сэн-но Соёки, известный под более поздним именем Рикю, величайший из всех чайных мастеров, который в XVI веке под покровительством Тайко Хидэёси установил обрядовые правила чайной церемонии и довел их до высокого уровня совершенства. Пропорции чайной комнаты были ранее определены Дзёо – известным чайным мастером XVI века. Первоначально чайная комната представляла собой всего лишь часть обычной гостиной, отгороженной ширмами для того, чтобы, собравшись там, можно было пить чай. Такая отгороженная часть называлась «какой» («отгороженное пространство»); это название до сих пор используется по отношению к тем чайным комнатам, которые находятся в доме и не являются отдельными постройками.
Тоётоми Хидэёси (1537–1598), имевший звание Тайко (регента в отставке), – японский военачальник и политик, объединитель японских земель.
Такэно Дзёо (1502–1555) – известный японский чайный мастер XVI века.
Сукия состоит из самой чайной комнаты, рассчитанной не более чем на пять человек (это число отсылает нас к изречению: «Больше, чем граций и меньше, чем муз»), прихожей (мидзуя), где моют и расставляют чайную утварь перед тем, как ее вынести на церемонию, портика (макиаи), в котором гости ожидают приглашения войти в чайную комнату, и садовой дорожки (родзи – росистая земля), которая соединяет макиаи с чайной комнатой. Внешний вид чайной комнаты очень прост. Она меньше самого маленького японского дома, а материалы, использованные при ее строительстве, призваны создавать впечатление утонченной бедности. Однако мы должны помнить, что все здесь отличается глубокой продуманностью художественного замысла и что детали были проработаны с особой тщательностью, возможно, даже большей, чем та, которой уделяют много внимания при строительстве самых богатых дворцов и храмов. Хорошая чайная комната стоит дороже обычного особняка, поскольку выбор материалов, а также ее создание требуют огромного внимания и точности. В действительности плотники, которых нанимают чайные мастера, образуют особый и пользующийся почетом класс среди ремесленников: их работа не менее тонкая, чем работа изготовителей лаковой мебели.
Мидзуя («водная комната») – подсобное помещение чайной церемонии, где кипятили воду и мыли посуду. Если чайная церемония проходила на открытом воздухе, все равно выделялась мидзуя как отдельное место для подготовки всего к церемонии.
Чайная комната не только отличается от западной архитектуры, но и значительным образом контрастирует с классической архитектурой самой Японии. Наши древние благородные сооружения, будь то светские или духовные, производили сильное впечатление хотя бы своими весьма внушительными размерами. Те немногие из них, которые уцелели в страшных пожарах столетий, все еще способны поражать величием и богатством своего убранства. Огромные колонны из дерева от двух до трех футов в диаметре и от тридцати до сорока футов в высоту поддерживали с помощью сложной сети подпорок громадные балки, которые стонали под тяжестью черепичных крыш. Материал и способ строительства, хотя и не могли противостоять огню, оказались устойчивыми к землетрясениям и прекрасно приспособлены к климатическим особенностям страны. Золотой зал Хорю-дзи и пагода Якуси-дзи представляют собой великолепные примеры долговечности нашей деревянной архитектуры. Эти здания простояли практически нетронутыми временем почти двенадцать столетий. Внутри древние храмы и дворцы отличались богатым убранством. В храме Хоодо в Удзи, датируемом X веком, мы и сегодня все еще можем видеть замысловатый купол и позолоченные балдахины, инкрустированные кусочками зеркала и перламутром, а также остатки изображений и скульптур, которые раньше покрывали стены. Что касается более поздних периодов, то в Никко и в замке Нидзё в Киото мы видим, как красотой архитектуры жертвуют ради богатого убранства, которое по цвету и изысканным деталям не уступает величайшей роскоши арабских или мавританских сооружений.