Никко – город в префектуре Тотиги в Японии, недалеко от современного Токио.
Простота и пуризм чайной комнаты возникли в результате следования правилам устройства монастыря дзен. Такой монастырь отличается от монастырей других буддийских ответвлений тем, что он предназначен только для проживания монахов. Его молельня не является местом поклонения или паломничества, а больше напоминает аудиторию в колледже, где студенты собираются для дискуссий и практики медитации. Комната пуста, за исключением центрального алькова, в котором за алтарем находится статуя Бодхидхармы – основателя этой школы, или Шакьямуни, которому служат Кашьяпа и Ананда, два самых ранних патриарха дзен. В память о великом вкладе, который эти мудрецы внесли в учение дзен, на алтарь возлагают цветы и жгут благовония. Мы уже говорили, что именно установленный дзен-монахами ритуал употребления чая из чаши перед изображением Бодхидхармы заложил основы чайной церемонии. И хотелось бы добавить здесь, что алтарь молельного места в дзен-монастыре стал прообразом токонома – почетного места в японской комнате, где размещаются картины и цветы, призванные наставлять гостей.
Пуризм – стилистическая чистота, отсутствие инородных стилистических элементов. Аудитория в колледже – имеются в виду тогдашние японские школы, созданные по образцу западных, где на стенах аудитории не было никаких украшений, а по английскому образцу поощрялись дискуссии на уроке.
Все наши великие мастера чая были учениками дзен и пытались привнести дух дзен-буддизма в реальную жизнь. Таким образом, комната, как и другие детали и части чайной церемонии, во многом отражает доктрины дзен. Размер классической чайной комнаты, которая составляет четыре с половиной татами, или десять квадратных футов, определяется отрывком из сутры Викрамадитьи. В этом интересном произведении рассказывается, как Викрамадитья приветствует святого Манджушири и восемьдесят четыре тысячи учеников Будды в комнате такого размера, – пред нами аллегория, основанная на теории несуществования пространства для истинно просветленных.
Викрамадитья – легендарный индийский царь, персонаж множества сказок и легенд. Здесь он перепутан с Вималакирти – учеником Будды Шакьямуни, буддийским городским отшельником, которого при жизни считали мудрейшим из людей. Имеется в виду Вималакирти нирдеша сутра (сутра «Поучения Вималакирти») – единственная сутра, в которой поучает не монах, а мирянин, Сократ Индии; она была популярна в китайском буддизме. Вот один из эпизодов этой сутры: «Анируддха ответил: “Благороднейший Мира, я не в состоянии к нему обратиться и спросить о его здоровье, ибо как-то раз, когда я прогуливался, чтобы противодействовать сонливости во время созерцания, Брахма, называемый «Великолепно Чистый», вместе со свитой из десяти тысяч дэвов послали лучи света, приблизились ко мне, склонили головы в знак приветствия и спросили: «Как далеко простирается твое божественное видение?» Я отвечал: «Добродетельный, я вижу землю Будды Шакьямуни в великом космосе как плод амала в своей руке»”. Внезапно появился Вималакирти и сказал: “Анируддха, когда твой дэва-глаз видит, видит ли он форму или бесформенное? Если он видит форму, ты не лучше тех еретиков, что достигли пяти сверхъестественных способностей. Если же ты видишь бесформенное, твой дэва-глаз недейственен и, следовательно, – не видящий”». И другой эпизод: «Шарипутра сказал Вималакирти: “Досточтимый Упасака, это не видано прежде; такая маленькая комната может вместить эти большие и высокие троны, которые ничего не загораживают в Вайшали и не являются помехой большим и малым городам и деревням в Джамбудвипе, а также дворцам дэвов и небесных нагов и жилищам призраков и духов”». И еще: «Шарипутра, когда Индра, Брахма, четыре махараджи четырех небес, наги и призраки, духи и прочие вступили в эту комнату и услышали этого упасаку, разъясняющего правильную Дхарму, все они, почуяв аромат просветленных заслуг, испытали восторг и прежде чем вернуться в свои миры, развили ум Махаяны» (пер. А. М. Донца).
Опять же, например, родзи, садовая дорожка, ведущая от макиаи к чайной комнате, указывает на первую стадию медитации, – переход к самопросветлению. Изначально родзи была предназначена для того, чтобы разорвать связь с внешним миром и создать свежее чувство, способствующее полному наслаждению эстетикой в самой чайной комнате. Тот, кто ступал по этой садовой дорожке, не может не помнить, как в сумерках он, пробираясь сквозь вечнозеленые заросли и встречая на своем пути заросшие мхом фонари, ступал по правильно отесанным камням, уложенным на сухие сосновые иглы, а духом возносился над земными мыслями. Можно пребывать в центре города и все равно чувствовать себя так, будто находишься в лесу вдали от пыли и шума цивилизации. Мастера чая проявили большую изобретательность в создании этих эффектов спокойствия и чистоты. Природа ощущений, вызываемых во время движения по родзи, у каждого мастера чая была своя. Некоторые, как Рикю, стремились к полному одиночеству и утверждали, что секрет устройства родзи раскрывается в старинной песенке:
Мой взгляд блуждает вдали:
Нет нигде ни цветов,
Ни ярко блестящей листвы,
На морском берегу
Одинокий домик стоит,
Утопая в гаснущем свете
Сумерек, тихих, осенних.
Сэн-но Рикю (1522–1591) – мастер чайной церемонии, разработавший ее эстетику. Окакура всякий раз его цитирует как самого авторитетного поэта и мастера чайной церемонии.
Другие, как Кобори Энсю, пытались добиться других ощущений. Энсю утверждал, что идея садовой дорожки содержится в следующих стихах:
Роща цветущих деревьев,
Синего моря туманные сны,
В дорожке луны серебрятся.
Кобори Энсю (1579–1647) – выдающийся японский архитектор, садовод, художник-керамист, мастер чайной церемонии. Разработал стиль кирэй-саби, подражающий простоте рыбацкой хижины.
Идею Энсю понять нетрудно. Он хотел создать настроение недавно пробудившейся души, пока еще блуждающей среди смутных воспоминаний прошлого, но купающейся в сладкой бессознательности мягкого духовного света и тоскующей по свободе, которая лежит где-то в запредельном пространстве.
Подготовленный таким образом гость молча подходит к святилищу, и, если это самурай, то он оставит свой меч на решетке под стропилами, ибо чайная комната являет собой обитель мира. Затем он низко наклонится и буквально вползет в комнату через маленькую дверь высотой не более трех футов. Эта процедура являлась обязательной для всех гостей, как знатных, так и простолюдинов, и служила тому, чтобы призвать человека к смирению. Согласно порядку старшинства, о котором договорились заранее, во время отдыха в макиаи, гости один за другим бесшумно входят и занимают свои места, но сначала выражают почтение картине или цветочной композиции на токонома. Хозяин не входил в комнату, пока все гости не рассаживались по местам и не воцарялась тишина, которую ничто не нарушит, кроме звука кипящей воды в железном котелке-чайнике. Котелок будто поет, потому что пластинки железа так расположены на дне, что производят своеобразную мелодию, в которой можно услышать эхо водопада, окутанного облаками, шум далекого моря, разбивающегося о скалы, грохот ливня, проносящегося через бамбуковую рощу, или шелест сосен на каком-то неведомом холме.
Даже днем свет в комнате приглушен, потому что низкие стропила покатой крыши пропускают лишь малую толику солнечных лучей. Все – от потолка до пола – окрашено в сдержанные тона; гости тоже тщательно подобрали одежду неярких цветов. Спелость возраста, то есть старомодность, преобладает во всем, здесь не должно быть даже намека на новое, недавнее приобретение, за исключением одной контрастной ноты, которую вносят бамбуковый ковш и льняная салфетка – оба безупречно белые и новые. Какими бы выцветшими и тусклыми ни казались чайная комната и чайный сервиз, все отличается абсолютной чистотой. Ни одной пылинки не найти даже в самом темном углу, потому что если она вдруг обнаружится, это значит, что хозяина нельзя назвать мастером чайной церемонии. Чайный мастер обязан знать, как подметать, чистить и мыть, поскольку это целое искусство. На старинное изделие из металла нельзя нападать с беспринципным рвением голландской домохозяйки. Капающую воду из цветочной вазы не следует вытирать, ведь она напоминает о росе и прохладе.
В этой связи вспоминается история о Рикю, которая является хорошей иллюстрацией идей чистоты, высказываемых мастерами чайной церемонии. Рикю наблюдал за своим сыном (пасынком) Шоаном, пока тот подметал и поливал садовую дорожку. «Недостаточно чисто», – сказал Рикю, когда Шоан закончил работу, и попросил его начать все сначала. После часа утомительной работы сын обратился к Рикю: «Отец, больше нечего делать. Ступени помыты три раза, каменные башенки и деревья хорошо сбрызнуты водой, мох и лишайники сияют свежей зеленью; ни веточки, ни листочка я не оставил на земле». «Ты еще молод и глуп, – проворчал чайный мастер. – так садовую дорожку не подметают». Сказав это, Рикю вошел в сад, потряс дерево, разбросав повсюду золотые и багряные листья, лоскутки осенней парчи! Рикю требовал не просто чистоты, а еще и красоты во всей ее естественности.
Название «Обитель фантазии» подразумевает сооружение, созданное для удовлетворения индивидуальных художественных запросов. Чайная комната создается для чайного мастера, а не чайный мастер для чайной комнаты. Она не предназначена для потомков и поэтому недолговечна. Мысль о том, что каждый должен иметь свой собственный дом, основана на древнем обычае японцев – суеверии синто, предписывающем, что любое жилище следует освободить после смерти его главного обитателя. Возможно, в основе этой традиции лежат какие-то неосознаваемые санитарные нормы. Другой старинный обычай заключался в том, что каждая пара, вступающая в брак, должна была поселиться в новом доме. По всей видимости, в древние времена именно из-за таких обычаев императорские столицы так часто переносились с места на место. Перестройка каждые двадцать лет храма Исэ, главного святилища богини Солнца, является примером одного из древних обрядов, которые существуют и в наши дни. Соблюдение этих обычаев было возможно только в нашей деревянной архитектуре: строение легко разобрать, легко возвести заново. Более долговечный стиль, предполаг