Сидзё (по названию улицы в Киото) – японская художественная школа, зародившаяся в XVIII веке, стремилась к некоторому натурализму.
Будь у нас время, мы бы с интересом более полно, чем это возможно сейчас, могли бы вникнуть в законы композиции и детализации, сформулированные различными мастерами цветов этого периода, рассказав о фундаментальных теориях, которыми руководствовались декораторы периода Токугавы. Мы обнаружили, что они опираются на Ведущий принцип (Небо), Подчиненный принцип (Земля), Примиряющий принцип (Человек), и любая цветочная композиция, которая не воплощала эти принципы, считалась бесплодной и мертвой. Флористы уделяли много внимания важности обращения с цветком в трех различных аспектах: формальном, полуформальном и неформальном. Можно сказать, что первый представляет цветы в величественном костюме бального зала, второй – в ненавязчивой элегантности дневного платья, третий – в очаровательном дезабилье будуара.
Период Токугава – период Эдо, время правления клана Токугава.
Что касается моих личных предпочтений, то они скорее на стороне цветочных композиций чайного мастера, а не флориста. Первый творит искусство в соответствующем окружении, и он привлекает нас своей подлинной близостью к жизни. Мне бы хотелось назвать эту школу естественной в отличие от натуралистичной и формалистичной школ. Чайный мастер считает, что его работа заканчивается выбором цветов, и предоставляет им рассказывать свою собственную историю. Войдя в чайную комнату в конце зимы, вы, например, можете увидеть тонкую веточку дикой вишни вместе с распускающейся камелией: это эхо уходящей зимы в сочетании с предвестием весны. А если вы придете на полуденный чай в какой-нибудь невыносимо жаркий летний день, то, возможно, обнаружите в темной прохладе токонома одинокую лилию в подвесной вазе: капельки росы почти соскальзывают с нее, и она, кажется, улыбается глупости жизни.
Соло цветов интересно и само по себе, но участие цветов в общем концерте с живописью и скульптурой становится завораживающим. Однажды Секисю поместил несколько водных растений в плоскую вазу, чтобы вызвать ассоциации с растительностью озер и болот, а на стене над ним повесил картину Соами с изображением диких уток, летящих в вышине. Соха, другой мастер чайной церемонии, создал композицию, состоящую из поэмы «Красота одиночества у моря», бронзовой курильницы в форме рыбацкой хижины и нескольких диких цветов с морского берега. Один из гостей писал, что, глядя на нее, он чувствовал дыхание уходящей осени.
Истории о цветах бесконечны. Но мы расскажем еще одну. В XVI веке ипомея считалась у нас еще редким растением. У Рикю был целый сад, засаженный этими цветами, за которым он ухаживал особенно тщательно. Слава об этих вьюнах достигла ушей Тайко, и тот выразил желание увидеть цветы, и потому Рикю пригласил его на утренний чай в свой дом. В назначенный день Тайко прошел по саду, но нигде не заметил никаких следов вьющейся ипомеи. Земля была выровнена и посыпана мелкой галькой и песком. С угрюмым выражением лица вошел мастер в чайную комнату, но ожидавшее его там зрелище полностью вернуло ему хорошее расположение духа. На токонома, в редчайшей бронзовой вазе эпохе Сун, находилась одна-единственная ипомея – королева целого сада!
Ипомея (яп. асагао) – цветок семейства вьюнковых, частый символ верности и неприкосновенности в традиционной поэзии хайку.
Такие случаи показывают всю значимость цветочного жертвоприношения. Возможно, цветы и сами осознают всю его важность. В отличие от людей, они не трусливы. Некоторые цветы даже гордятся смертью – к таким определенно можно отнести бутоны японской вишни, поскольку они свободно отдают себя во власть ветра. Любой, кто стоял перед благоухающей лавиной в Йосино или Арасияме, наверняка понимает это. Лишь мгновение они парят, подобно жемчужным облакам, и танцуют над кристальными потоками, а затем, уплывая по смеющимся водам, они словно шепчут: «Прощай, о весна! Мы уходим в вечность».
Йосино – одно из самых красивейших мест в самом сердце Центральной Японии во время цветения сакуры.
Гора Арасияма на окраине Киото издавна знаменита красотой своих пейзажей, именно здесь в X веке зародились традиции любования цветущей весенней сакурой.
VII. Чайные мастера
В религии будущее находится позади нас. В искусстве настоящее вечно. Мастера чайной церемонии считали, что истинное понимание искусства возможно только для тех, кто видит в нем связь с жизнью. Так, они стремились подчинять свою повседневную жизнь высоким стандартам утонченности, которую они обретали в чайной комнате. При любых обстоятельствах следует поддерживать душевное спокойствие, а беседу надлежит вести так, чтобы никогда не нарушать гармонию с окружающим. Покрой и цвет платья, осанка и походка – все это может стать выражением художественной индивидуальности. Такими моментами невозможно пренебрегать, ибо пока человек не сделает себя красивым, он не имеет права приближаться к красоте. Таким образом, чайный мастер стремился стать чем-то большим, чем художник, а именно: самим искусством. Это отвечало пониманию эстетизма дзен-буддистами. Совершенство повсюду, если только мы способны замечать его. Рикю любил цитировать старинное стихотворение, в котором говорится: «Тем, кто жаждет цветов, я с радостью покажу цветущую весну, что лишь пробивается в почках среди покрытых снегами холмов».
Действительно, вклад чайных мастеров в искусство был велик и многообразен. Они полностью изменили классическую архитектуру и внутреннее убранство, создав новый стиль, который мы описали в главе о чайной комнате, стиль, влиянию которого подверглись даже дворцы и монастыри, построенные после XVI века. Разносторонний в своих талантах Кобори Энсю оставил замечательные свидетельства своего гения на императорской вилле Кацура, в замках Нагоя и Нидзё и монастыре Коя-сан.
Кацура – императорский дворец, который считается образцом традиционного японского стиля сёин с его минимализмом и естественностью.
Замки Нагоя и Нидзё – древние японские замки в городах Нагоя и Киото.
Коя-сан – горная местность к югу от Осаки. Здесь находятся многочисленные храмы и монастыри, которые славятся архитектурой и садами.
Все прославленные сады Японии были разбиты чайными мастерами. Наша керамика, вероятно, никогда бы не достигла высочайшего совершенства, если бы мастера чайной церемонии не вдохновлялись ею; более того, изготовление посуды, используемой в чайной церемонии, потребовало от наших специалистов по керамике невероятной изобретательности. Семь печей Энсю хорошо известны всем тем, кто изучал японскую керамику. Многие из наших образцов текстиля носят имена мастеров чайной церемонии, которые придумали их цвет или дизайн. И правда, невозможно найти ни одной области искусства, в которой мастера чайной церемонии не оставили бы следов своего гения. Думаю, что почти излишне упоминать об их огромных заслугах в живописи и искусстве лакирования. Одна из величайших школ живописи обязана своим происхождением мастеру чайной церемонии Хонъами Коэцу, который прославился также как художник по лаку и гончар. В этой связи нельзя не упомянуть о великолепных творениях его внука, Кохо, и его внучатых племянников, Корина и Кэнзана, которые часто остаются в его тени. Вся школа Корина, как ее обычно называют, является выражением чаизма. Кажется, что в широких и размашистых линиях этой школы мы видим жизненную силу самой природы.
Семь печей Энсю – канон печей для обжига японской керамики, определенный еще Кобори Энсю.
Хонъами Коэцу (1558–1637) – поэт и художник, родился в семье полировщиков мечей, работавших на высшее сословие самураев, и сначала помогал отцу, но потом прославился оформлением книг со стихами и живописных свитков.
Братья Огата – Корин (1659–1716) и Кэнзан (1663–1743) – известные японские мастера живописи, также работали по дереву и керамике; Корин является основателем жанра римпа в живописи.
Как бы ни было велико значение чайных мастеров в области искусства, оно ничто по сравнению с тем, какое влияние они оказали на наш образ жизни. Не только в обычаях проявления вежливости, характерной для нашего общества, но и во всем домашнем обиходе мы ощущаем присутствие мастеров чая. Многие из наших изысканных блюд, а также сам способ подачи еды и сервировки стола являются их изобретениями. Они приучили нас носить одежду только сдержанных тонов. Они привили нам правильный дух, который следует проявлять по отношению к цветам. Они подчеркнули нашу естественную любовь к простоте и показали нам красоту смирения. На самом деле именно благодаря их учению чай вошел в жизнь людей.
Те из нас, кому неведом секрет упорядочения собственного существования в этом бурном море пустых проблем, которое мы называем жизнью, постоянно находятся в состоянии несчастья, тщетно пытаясь казаться счастливыми и довольными. Нас бросает из стороны в сторону в попытках сохранить моральное равновесие, мы видим предвестников бури в каждом облаке, плывущем на горизонте. Однако есть радость и красота в потоке катящихся волн, когда они устремляются к вечности. Почему бы нам не проникнуть в их дух или, как Ле-цзы, не оседлать сам ураган?
Ле-цзы – философ, поэт и писатель Древнего Китая, подвижник учения Дао.
Только тот, кто жил в окружении прекрасного, способен и умереть красиво. Последние мгновения великих мастеров чайной церемонии были полны изысканной утонченности, как и вся жизнь. Всегда стремясь быть в гармонии с великим ритмом Вселенной, они пребывали в постоянной готовности уйти в неизведанное. «Последний чай Рикю» навечно останется вершиной трагического величия.
Дружба между Рикю и Тайко Хидэёси длилась долго, и великий воин высоко ценил мастера чайной церемонии. Однако дружба деспота всегда несет опасность. Это был век, полный предательства, и люди не доверяли даже своим ближайшим родственникам. Рикю не отличался характером подобострастного придворного и часто осмеливался расходиться во мнениях со своим свирепым покровителем. Пользуясь холодностью, которая некоторое время существовала между Тайко и Рикю, враги последнего обвинили его в заговоре с целью отравить деспота. Кто-то шепнул Хидэёси, что смертельное зелье подадут ему в чашке зеленого напитка, приготовленного мастером чайной церемонии. Для Хидэёси одного подозрения было достаточно для немедленной казни, оспорить волю разгневанного правителя было невозможно. Только одну привилегию предоставили осужденному – честь умереть от собственной руки.