Колонны кариатидного типа – имеются в виду декоративные колонны, как часть декора, в том числе весьма изощренного, когда колонна как бы вырастает из стены. Кариатиды в узком смысле, то есть колонны в виде полноростовых статуй людей, в китайском искусстве не использовались.
Живописный стиль эпохи Хань, конечно, уже не восстановить, и потому мы можем только представить себе его богатство и зрелость по грубо обработанным камням захоронения семьи Ву в Шаньдуне, гробницы провинциальной знати, относящейся к последнему периоду правления династии Хань. Находящиеся там фрески и скульптуры представляют собой сюжеты китайской мифологии и истории, а также рассказывают о жизни и обычаях Древнего Китая.
Чтобы увидеть образцы замечательных ремесел этой эпохи, нам придется отправиться в Японию и обратиться к коллекциям императорской семьи, к сокровищницам синтоистских храмов и находкам из раскопок в дольменах. Ведь искусство Хань, а возможно, даже и китайская литература появились у нас задолго до того, как Вани Хакуси, корейский ученый, привез нам конфуцианские сочинения и начал их толковать. О том, что и до этого существовал более ранний поток влияния, свидетельствуют многочисленные записи на китайском языке, показывающие легкость, с которой этот язык был усвоен нами вскоре после его появления. Таким образом, в Японии, как и в Китае, конфуцианство подготовило почву, на которую впоследствии упали семена буддизма.
Вани Хакуси, Ваникиси, кореец-писец, прибывший в Ямато в 285 году; с его именем связывают распространение китайской письменности в Японии.
Подавляющее большинство китайских и корейских иммигрантов были художниками и ремесленниками, которые работали в традициях Хань, о чем свидетельствуют изготовленные ими зеркала, конская сбруя, орнаменты на мечах и прекрасные доспехи из бронзы и золота. Так, усвоение основ художественного образования в Японии было почти завершено к тому времени, когда буддизм призвал к новому великому творчеству в период Асука. Гений Торибуси, нашего великого скульптора, родился не в одну ночь, не на пустом месте, а был результатом давно существовавших причин; и его творения – только первый урожай могучей культуры, которой засеивали пашни в течение очень долгого времени.
Торибуси – Тори, прозванный Бусси («создатель Будд», «создатель изображений Будды»), – японский скульптор начала VII века, из клана Курацукури, изготовителей сёдел. Ему приписывались многие бронзовые скульптуры того времени.
Однако конфуцианский идеал с его симметрией, рожденной дуализмом, и его стремлением к покою – результату инстинктивного подчинения части целому – неизбежно ограничивал свободу искусства. Будучи поставленным на службу этике, искусство естественным образом стало ремесленным. В действительности китайское художественное сознание всегда тяготело бы к декоративности (как это видно на примере его необычайного мастерства в области текстиля и керамики), если бы даосизм не привнес в него свой игривый индивидуализм и если бы позже не пришел буддизм, чтобы поднять его до высот своих идеалов. Но даже если бы оно осталось декоративным, то никогда не могло бы опуститься до буржуазного уровня, поскольку азиатскому искусству не грозит даже малейшая опасность этого благодаря его теснейшей связи с Всеобщим и Безличным.
И Цзин, или Книга перемен. Древнее китайское сочинение, которое составлялось постепенно во времена правления династий Гха (Шань) и Инь и достигло своей нынешней формы при Вун Но – первом правителе династии Чжоу. Конфуций добавил комментарий к этому труду, который конфуцианцы считают неотъемлемой частью И Цзин. Здесь много говорится о Человеке как о центральной точке столкновения противоборствующих сил Неба и Земли, таким образом, принцип коллективизма и общинности осмысляется с философской точки зрения. Даосы же обычно предпочитают игнорировать комментарий Конфуция и толкуют И Цзин по-своему. Для сторонников даосизма его великая нота раскрывается в высказывании: «Раскрой сущность и создай вещь». Эту древнюю китайскую Веду можно с уверенностью назвать философией Природы, а не историей Творчества. В ней говорится об имманентности Единого во всей двойственности и о связи четырех времен года, или Неба, с восемью элементами, или Землей. Она состоит из четырех книг или разделов.
Вун Но – Окакура имеет в виду Чжоу Цзычана, известного как Вэнь-ван, который был отцом У-вана, основавшим саму династию Чжоу; считается, что царем, то есть «ваном», Вэнь-вана уже назвали посмертно.
Древние времена Тайко-бо (Тай-гуна). Тай-гун был главным советником первого правителя Чжоу, когда тот отнял трон у династии Инь. Этот великий министр в награду получил назначение правителем области Шэй (Шаньдун).
Лаоизм и даосизм – Южный Китай
Китай никогда не смог бы принять индийский идеализм, если бы лаоизм и даосизм, начиная с конца правления династии Чжоу, не подготовили бы психологическую основу для сосуществования этих двух полюсов азиатской мысли.
Янцзы не является притоком Хуанхэ, и всепоглощающего коллективизма земледельческих татар, поселившихся на берегах Желтой реки, никогда не было достаточно для того, чтобы увлечь дикие души их братьев, детей Голубой реки. Среди непроходимых лесов и туманных болот великой долины обитал народ, свирепый и свободолюбивый, не имеющий никакого чувства верности царям Чжоу северных провинций. В дни существования феодальных царств вожди горцев не допускались на собрания знати Чжоу, а их неотесанная внешность и грубый язык, которые северяне сравнивали с карканьем воронов, служили предметом насмешек еще в период династии Хань. Но этот южный народ, впитав постепенно культуру Чжоу, нашел свое собственное художественное выражение любовных чувств и идеалов в формах, значительно отличающихся от искусства их северных соотечественников.
Каркание воронов – в самых разных языках горских народов Европы и Азии часто встречаются гортанные согласные, цокающие согласные, привычка к крику и растягиванию гласных – жителями долин такие речевые привычки могут восприниматься как хищный или птичий говор.
Их поэзия, образцом которой считается творчество Цюй Юаня, которого вспоминают со скорбью, наполнена глубочайшим обожанием Природы, поклонением великим рекам, восторгом перед облаками и озерными туманами, любовью к свободе и утверждением собственной личности. Последнее потрясающе ярко передано в Дао Дэ Цзин, или Книге Благодати, созданной Лао-цзы – великим соперником Конфуция. В этом сочинении, состоящем из пяти тысяч иероглифов, мы узнаем о величии ухода в себя и освобождения своего «я» от пут условностей.
Цюй Юань, Цюй Пин (340–278 гг. до н. э.) – первый китайский поэт, чье существование засвидетельствовано письменными источниками; день ритуального самоубийства поэта (Дуань-у по китайскому календарю) отмечается как Праздник драконьих лодок.
Лао-цзы родился в тогдашней южной провинции Чу и являлся хранителем архивов династии Чжоу; несмотря на различие их учений, Конфуций почитал его как учителя и называл его «драконом», говоря: «Я знаю, что рыбы умеют плавать, я знаю, что птицы умеют летать, но силу дракона я не могу оценить». Преемник Лао-цзы, Соши (Чжуан Чжоу), тоже южанин, пошел по его стопам и расширил учение размышлениями об относительности вещей и изменчивости форм.
Книга Соши, богатая великолепными образами, резко контрастирует с конфуцианскими работами, состоящими из сухих и прозаических изречений. Соши повествует о волшебной птице, чьи крылья длиною в девяносто тысяч миль, чей полет затемняет небо, которому требуется полгода, чтобы осветиться вновь. Тем временем дрозды и воробьи весело щебечут: «Разве мы не взлетаем мгновенно с травы на верхушки деревьев? Какая польза от столь долгого полета?» Или вот, например: «Ветер, флейта Природы, проносясь над деревьями и водами, напевает много мелодий. Точно так же Дао, великий Дух, выражает Себя через различные сознания и возрасты, всегда оставаясь при этом Собой». Или еще: «Секрет искусства жизни заключается не в противостоянии или в критике, а в умении проникнуть в щели, существующие повсюду». Последнее изречение он иллюстрирует примером искусного мясника, которому никогда не нужно было точить нож, потому что он резал между костями, вместо того чтобы пытаться перерубить их. Так он высмеивает конфуцианскую политику и условности, которые приводят лишь к промежуточным успехам и никогда не способны охватить все обширные направления безличного Духа.
Даосизм противопоставляет строгим регламентам конфуцианства харизматическое вдохновение, импровизацию, использование возможностей, которые дает сама природа. Можно сопоставить это с термином христианского богословия и церковного права «икономия» – то есть использование существующих «экономических» возможностей, даже если при этом приходится нарушать правила. Например, лгать нельзя, но выдавать беженца преследователям тоже нельзя, поэтому здесь допустима ложь «по икономии». Подробнее об этом термине см.: Марков А. В., Штайн О. А. Визуальная теология икономии // Визуальная телогия. Т. 6. № 1.
Говорят, что когда Соши попросили занять государственную должность, он отказался, указав на быка, украшенного для жертвоприношения, и сказал: «Неужели ты думаешь, что животное, пусть даже усыпанное драгоценностями, будет счастливо, когда его атакует топор?» Этот дух индивидуализма потрясал конфуцианский социализм до самых основ, и потому жизнь Мэн-цзы, второго великого конфуцианца после Учителя, была посвящена борьбе с теориями даосизма. Следует отметить, что эта восточная борьба двух сил – коллективизма и индивидуализма – шла на почве соперничества не в экономике, а в интеллектуальной и творческой области. Никто не жаждал защищать великие моральные достижения, которых добился Конфуций для общественного блага, более чем Лао-цзы – его соперник в философии.