Никогда не умирать. Ах, какая чепуха! Разве такое бывает? Мы убьем несколько дней, чтобы выяснить все до конца. Приключение в невменяемом состоянии. Черепа на дороге. Кактус. Жара. Жажда. Двое должны умереть, если двоим суждено жить. Вся та мистическая бредятина, которую изливал на нас Эли, вдруг воплотилась для меня в виде шара из грубого черного камня, такого массивного, такого неопровержимого. Я влез во что-то такое, что абсолютно за пределами моего понимания, и здесь может скрываться опасность для меня. Но назад уже не повернуть.
22. ЭЛИ
А что, если здесь никогда в не было никакого Дома Черепов? И мы прошли до конца тропы лишь для того, чтобы наткнуться на непроходимую стену шипов и колючек? Могу признаться, что ожидал этого. Что вся экспедиция станет еще одной неудачей, еще одним фиаско шмеггеге Эли. Череп возле дороги окажется ложной наводкой, рукопись — сказкой о мечте, газетная статья — фальшивкой, а крестик на карте — лишь бесцельной насмешкой. А перед нами только кактусы и мескитовые деревья, скудная почва, задворки пустыни, где даже свиньи не захотели бы гадить. И что же тогда я сделаю? Я с величайшим достоинством обращусь к трем своим товарищам и скажу: «Джентльмены, я был введен в заблуждение, и ваши ожидания также обмануты. Мы гонялись за призраками». При этом извиняющаяся полуулыбка будет играть в уголках моих губ. И тогда они хладнокровно, без всякой злобы, схватят меня, зная с самого начала, что этим все и кончится, разорвут на куски, вгонят деревянный кол мне в сердце, пригвоздят меня к высоченной сагуаре, завалят плоскими камнями, вотрут чольи мне в глаза, сожгут меня заживо, закопают по грудь в муравейник, кастрируют ногтями, мрачно напевая при этом: «Шмеггеге, шлемиль, шлемазель, шмендрик, шлеп!» Терпеливо снесу я заслуженную кару. Я знаю, что такое унижение. Несчастья никогда не удивляют меня.
Унижения? Несчастья? Как в случае с Марго? Самое недавнее из моих крупных поражений. Рана еще не зажила. Дело было в начале семестра в октябре прошлого года, в один из дождливых, туманных вечеров. У нас имелась первоклассная травка, предположительно «красная панамская», попавшая к Неду по подпольным гомосексуальным каналам. Закрутка ходила между Тимоти, Тедом и мной, а Оливер, естественно, воздерживался и блаженно потягивал какое-то дешевое красное вино. Музыкальным фоном служил один из квартетов Разумовского, заглушавший барабанную дробь дождя: когда мы воспарили высоко, мистическими звуками одарял нас Бетховен, и казалось, что вторая скрипка необъяснимым образом влилась в нашу компанию, а иногда — даже гобой и сверхъестественный фагот за звуками струнных. Бер-серкское пятимерное музыковедение для ребят под кайфом. Нед не надул: дурь качественная. И я незаметно для себя поплыл, разговорился, разоткровенничался, начал облегчать душу и неожиданно признался Тимоти, что больше всего в жизни жалею о том, что ни разу не имел по-настоящему, на мой взгляд, красивой девушки.
Тимоти сочувственно, озабоченно спросил, какую девушку я считаю по-настоящему красивой. Я помолчал, обдумывая свои предложения. Нед, решивший помочь, называл имена: Речел Уэлч, Катрин Денев, Лейни Казан. Наконец меня озарило. «Марго я считаю по-настоящему красивой девушкой», — выпалил я. Марго, принадлежавшую Тимоти. Гойскую богиню Тимоти, золотую шиксе. Сказав это, я почувствовал быстро набросанную серию реплик диалога, резонирующего в моем затуманенном коноплей мозгу, продолжительный поток слов, а потом время, как это бывает под влиянием наркотика, преобразовалось, и я услышал исполнение всего своего сценария, причем каждая строчка строго соответствовала репликам. Тимоти вполне честно спрашивал, волнует ли меня Марго. Так Же честно я его заверил, что волнует. Затем он пожелал узнать, буду ли я чувствовать себя менее неполноценным, более удовлетворенным, если займусь с ней этим. Уже не так уверенно, не понимая, к чему он клонит, я ответил довольно туманно, чтобы услышать от него, к своему изумлению, что он обо всем договорится на завтрашнюю ночь. О чем договорится, спросил я? О Марго, ответил он. В качестве акта христианского милосердия он сведет меня с Марго.
— А она…
— Конечно, согласится. Ты ей нравишься.
— Ты нам всем нравишься, Эли. — Это подал голос Нед.
— Но я не могу… она не станет… как… а что…. .
— Жалую ее тебе, — величественно сказал Тимоти. Знатный сеньор, делающий благородный жест. — Я не могу позволить, чтобы мои друзья находились в подавленном состоянии и носили в себе неудовлетворенные желания. Завтра в восемь у нее. Я скажу ей, чтобы она тебя ждала.
— Это выглядит какой-то насмешкой, — сказал я, помрачнев. — Слишком просто. Нереально.
— Не будь задницей. Считай это компенсаторным опытом. Вроде кино, но только более интимно.
— И более ощутимо, — добавил Нед.
— Наверное, ты меня все-таки разыгрываешь, — буркнул я.
— Честное скаутское! Она твоя!
Тимоти начал рассказывать о том, что Марго предпочитает в постели, о ее особых эрогенных зонах, об используемых ими маленьких знаках. Я проникся духом происходящего, взлетая все выше и выше, меня разобрал смех, и я начал дополнять наглядные описания Тимоти своими собственными скабрезными фантазиями. Конечно, стоило мне прийти в себя через час-другой, как я уже не сомневался, что Тимоти все-таки смеялся надо мной, и при мысли об этом я погрузился в самые мрачные раздумья. Ведь я всегда был уверен, что все марго этого мира не для меня. А Тимоти и ему подобные перетрахают полки марго, но мне не достанется ни одной. По правде говоря, я боготворил ее издали. Образчик шиксе, цветок женственности арийского типа, стройная и длинноногая, на два дюйма выше меня (но когда девушка выше тебя, то кажется, что намного больше!), шелковистые золотые волосы, лукавые голубые глаза, вздернутый нос-кнопка, полные подвижные губы. Сильная девушка, живая девушка, одна из лучших баскетболисток (сам Оливер уважительно отзывался о ее спортивных способностях), отличная студентка, гибкий и неоднозначный ум: да, она пугающе, ошеломляюще совершенна, она относится к тем безукоризненным особям женского пола, которых в таком множестве плодит наша аристократия, которые появляются на свет для того, чтобы безмятежно управлять загородными поместьями или горделиво расхаживать со своими пуделями по Второй авеню. Марго мне? Чтобы мое потное волосатое тело покрыло ее? Чтобы моя щетинистая щека терлась о ее нежную кожу? Да, и лягушки могут совокупляться с кометами. В глазах Марго я должен выглядеть чем-то грубым и неопрятным, жалким существом низшего порядка. Любые сношения между нами будут чем-то неестественным, сплавом серебра и меди, смесью алебастра и угля. Я выбросил эту затею из головы. Но за обедом Тимоти напомнил мне о свидании. Это невозможно, сказал я, подкрепив свои слова шестью сильными оправданиями: учеба, подготовка доклада, сложный перевод и тому подобное. Он отмел мои жалкие отговорки.
Придешь к ней в восемь, сказал он. Меня окатило волной страха.
— Не могу, — упирался я. — Ты из нее проститутку делаешь, Тимоти. Что я должен делать? Войти, расстегнуть ширинку и запрыгнуть на нее? Ничего не получится. Так не бывает, чтобы фантазия стала явью по мановению волшебной палочки.
Тимоти пожал плечами.
Я предположил, что вопрос исчерпан. В тот вечер У Оливера была баскетбольная тренировка. Нед ушел в кино. Около половины восьмого собрался и Тимоти.
В библиотеке надо поработать, сказал он, увидимся в десять. Я остался один в нашей комнате. Ничего не подозревая, засел за свои бумаги. Ровно в восемь в двери повернулся ключ и вошла Марго: очаровательная улыбка, чистое золото. Я в ужасе, в оцепенении.
— Тимоти здесь? — спрашивала она, небрежно запирая за собой дверь.
В груди у меня бушует буря.
— Библиотека, — выпалил я. — Вернется в десять.
Спрятаться некуда.
Марго надулась.
— А я думала, он здесь. Что ж, его проблемы. А ты очень занят, Эли? — Искрящееся голубоглазое подмигивание. Она непринужденно усаживается на диван.
— Я пишу доклад, — отвечаю я. — О неправильных формах глагола…
— Замечательно! А ты не хочешь покурить?
Я понял. Они все устроили. Заговор, чтобы сделать меня счастливым независимо от моей воли. Я чувствовал себя игрушкой в чужих руках, к которой относятся покровительственно, издевательски. Сказать ей, чтобы она ушла? Нет, шмендрик, не будь болваном. На два часа она твоя. К черту моральные выкрутасы. Цель оправдывает средства. Это твой шанс, а другого ты не получишь.
Развязной походкой я подошел к дивану. Да, именно Эли развязно подошел! Марго держала две толстые, умело свернутые самокрутки. Спокойно раскурив одну из них, она глубоко затянулась и подала мне; пальцы у меня дрожали, и я чуть не ткнул ее в руку горящим концом, когда брал сигарету. Крутая травка. Закашлялся, она похлопала меня по спине. Шлемилъ. Шлеп. Марго затянулась и взметнула брови с выражением полного кайфа. На меня же травка никак не подействовала: я был слишком напряжен, а излишек адреналина выжигал в зародыше ее возможный эффект. Я чувствовал, что покрылся вонючей испариной. Сигарета быстро прогорела. Марго, вид у которой был уже забалдевший, предложила другую. Я покачал головой.
— Потом.
Она поднялась и прошлась по комнате.
— По-моему, здесь ужасно жарко, тебе не кажется? До чего же дешевый номер! Умная девушка вроде
Марго могла бы придумать что-нибудь и получше. Она потянулась, зевнула. На ней были белые брюки в обтяжку и плотно облегающая короткая кофточка: плоский загорелый живот оставался обнаженным. Явно нет ни лифчика, ни трусиков: заметны бугорки сосков, а под обтягивающими небольшие округлые ягодицы брюками не видно рубчиков, выдающих наличие нижнего белья. Эх, Эли, созерцатель ты несчастный! Тоже мне, нашелся искушенный дамский угодник!
— Какая духотища, — сказала Марго полусонным-полупьяным голосом.
Кофточку долой. Я одарен невинной улыбкой, как бы говорящей: мы же старые друзья, так стоит ли волноваться из-за всяких глупых условностей, неужели сиськи — нечто более заветное, чем локти? Грудь у нее оказалась средних размеров, полная, высокая, восхитительно твердая, словом — полный класс. Это была самая роскошная грудь, что мне приходилось видеть до сих пор. Я смотрел на нее помимо своей воли. В кино все гораздо проще: у тебя нет личных отношений с происходящим на экране. Марго завела трепотню на астрологические темы, чтобы, как мне показалось, снять напря