На меня накатила паника, как будто змея ползла по позвоночнику из живота в мозг, превращая мои мысли в испражнения. Я дико забился, и с моих уст сорвался вопль — пронзительный, как крик зарезанного ребенка. Так кричала моя мать в ночных кошмарах. От этого вопля грязь под моими ногами пошла трещинами.
Мой крик неизбежно привлек нежелательное внимание тех, кто стоял неподалеку и знал, откуда исходит звук. Люди отшатнулись от меня. В их глазах, где до этого момента светился лишь тусклый отблеск невежества и вырождения, засверкал суеверный ужас.
— Гляньте, земля трескается у него под ногами! — взвыла какая-то женщина.
— Его ноги! Боже милосердный, поглядите на его ноги! — завопила другая.
Грязь густо облепила мои ноги, но все-таки не могла скрыть правду.
— Это не человек!
— Ад! Это тварь из ада!
Отчаянный страх обуял толпу. Женщина, с которой началась суматоха, снова и снова выкрикивала одно и то же слово: «Демон! Демон! Демон!» — а другие бормотали молитвы и крестились.
Воспользовавшись их оцепенением, я испустил еще один вопль из маминых кошмаров, такой громкий, что из ушей близко стоявших крестьян заструилась кровь. Потом я устремился к той женщине, которая все это начала. Она все еще голосила про демона, когда я подбежал к ней. Я схватил эту женщину за шею и бросил на растрескавшуюся землю, поставил облепленную грязью когтистую ногу на ее лицо, чтобы утихомирить и удушить. Она уже задыхалась, потратив слишком много сил на свои обличительные выкрики. Жизнь покинула ее за полминуты.
Сделав дело, я углубился в толпу. На моих устах еще не замер разрывавший уши крик, и люди расступались передо мной. Я шел, опустив голову и не разбирая дороги, я не сомневался, что если двигаться вперед, неизбежно доберешься до открытого пространства перед зрителями. Когда гул голосов вокруг меня внезапно стих, я решил, что толпа осталась позади. Но народ рассеялся не потому, что я выбрался из его гущи, а потому что два солдата, в шлемах и при оружии, подошли и направили на меня алебарды. Я поскользнулся и резко затормозил в грязи, в считаных сантиметрах от клинков. Последний отголосок крика моей матери захрипел и смолк.
Первый солдат был почти на полметра выше своего товарища. Он поднял забрало шлема, чтобы получше меня рассмотреть. Лицо солдата было таким же тупым, как у окружавших меня крестьян. В его глазах я видел только одно: как он собирается сбить меня с ног, пригвоздить к земле и оставить на растерзание толпе.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Джакабок Ботч, — ответил я. — Пожалуйста, поверьте мне…
— Ты демон?
Чернь разразилась обличительными криками: я убил невинную женщину, из-за меня ей уготована дорога в ад! А еще я издавал звуки, от которых многие люди оглохли!
— А ну все заткнитесь! — рявкнул солдат.
Шум утих, и он повторил вопрос. Нелепо было отрицать то, что стало бы явным, если бы он заставил меня раздеться. Поэтому я признался.
— Да. — Я поднял руки, словно решил сдаться. — Я демон. Но меня выволокли сюда обманом.
— Ох, бедненький, — отозвался солдат. — Несчастного маленького дьявола обманули.
Он ткнул в меня концом алебарды, целясь в кровавое пятно над раной, нанесенной прежним хозяином моей одежды. Рана была невелика, но от удара снова открылась. Я не издал ни единого стона. Из подслушанных досужих разговоров папаши Г. и его друзей я знал ничто не приносит палачу большего удовлетворения, чем крики и мольбы тех, чьи нервные окончания они терзают тупыми клинками и раскаленным металлом.
К сожалению, мое молчание подвигло солдата на поиск новых способов добиться ответа. Он вонзил алебарду поглубже и повернул клинок. Кровь хлынула потоком, но я сдержался и не вымолвил ни слова.
Солдат снова ткнул и повернул лезвие; снова полилась кровь; снова я молчал. Мое тело сотрясала дрожь, так упорно я подавлял в себе желание закричать. Люди из толпы, по большей части ведьмы лет двадцати и моложе, приняли эти спазмы за агонию и осмелели. Они приблизились ко мне и вцепились в мою одежду, чтобы сорвать ее.
— Давай-ка посмотрим на тебя, демон! — завопила одна из женщин. Она ухватилась за мой воротник и оторвала его.
Шрамы от ожогов на моей груди были неотличимы от таких же на человеческом теле; но моя спина выдавала истину рядами желтых и матово-алых чешуек, посреди которых вдоль позвоночника до самого затылка тянулся черный гребень.
Вид чешуи и гребня вызвал у людей крики отвращения. На этот раз солдат уперся кончиком алебарды мне в горло, откуда тоже потекла кровь.
— Убей эту тварь! — заорал кто-то из толпы. — Отпили ему голову!
Призывы казнить меня множились, и солдат перерезал бы мне глотку на месте, если бы другой стражник, пониже ростом, не подошел к нему и не прошептал что-то на ухо. Видимо, он взял верх, потому что мой мучитель поднял руку с оружием и прокричал толпе:
— Тихо! Я говорю, замолчите, или мы арестуем всех!
Угроза подействовала. Все мужчины и женщины, кольцом окружавшие меня, закрыли рты.
— Так-то лучше, — сказал солдат. — Теперь отойдите все назад и освободите место, потому что мы отведем демона к его преосвященству архиепископу, а он сам решит, каким способом казнить это существо.
Другой солдат, чье лицо скрывало забрало, подтолкнул товарища. Тот на пару секунд умолк, слушая его слова, а потом ответил достаточно громко, чтобы я расслышал.
— Я как раз к этому подхожу, — сказал он. — Я знаю, что делаю!
Потом он снова обратился к толпе:
— Мы официально арестовали этого демона именем его преосвященства. Если кто-нибудь встанет у нас на пути, он будет противостоять воле архиепископа, а значит, и воле самого Господа. Вы поняли? Будете гореть в вечном адском пламени, если помешаете нам отвести эту тварь к его преосвященству.
Толпа разорвала бы мой труп после казни на мельчайшие кусочки, и каждый взял бы с собой лоскуток в качестве сувенира, если б им дали волю. Но они поняли стражника и стихли. Родители закрывали рты детям, чтобы никто не издал ни единого лишнего звука.
Нелепо гордый после этой жалкой демонстрации силы, солдат оглянулся на товарища. Они обменялись кивками, после чего второй стражник вытащил меч (явно краденый, потому что клинок был необычайной величины и красоты), обошел меня с тыла и ткнул острием меча в спину, прямо над луковицей моих хвостов. Ему не нужно было приказывать — я шагнул вперед, едва не упав, и пошел за первым солдатом. Тот сначала пятился, не отворачиваясь от меня, все еще держа оружие у моей шеи. Чернь притихла, было слышно лишь шарканье ног, когда люди отступали, чтобы пропустить стражников. Самодовольно радуясь тому, что его угрозы подействовали, и убежденный в том, что бояться теперь нечего, мой мучитель развернулся и двинулся сквозь толпу.
Он вышагивал уверенно, не сомневаясь, что выбрал правильную дорогу. Но он ошибся, и вскоре, когда толпа поредела, мы вышли по другую сторону поля Иешуа. Там возвышался еще один холм, пониже того, с которого я спустился. Он так же густо порос лесом, как и на другой стороне долины.
Наш предводитель замер, обдумывая свою ошибку, а я почувствовал, что второй солдат уколол меня несколько раз в спину, но не больно, а чтобы привлечь внимание. Я повернулся. Солдат поднял забрало, чтобы я мог разглядеть часть его лица. Потом, опустив меч, так что клинок едва не уткнулся в грязь, он кивнул в сторону холма.
Я понял намек и в третий раз за день бросился бежать. Задержался я лишь на миг, чтобы ткнуть своего мучителя его же алебардой. Он потерял равновесие и со всего маху шлепнулся в грязь.
Тогда я помчался по краю поля и вверх по склону к деревьям.
Всплеск криков донесся из толпы позади меня, но их перекрыл голос моего спасителя, приказавшего простолюдинам не вмешиваться.
— Это дело архиепископа — крикнул он. — Не вмешивайтесь!
Почти добравшись до вершины холма, я обернулся и увидел, что не все люди выполнили приказ. Несколько мужчин и женщин бросились за мной по склону, на пару-тройку шагов отставая от солдат.
Я добежал, до деревьев и нырнул в чащу. Перепуганные птицы, тревожно крича, снимались с ветвей над моей головой, чтобы укрыться в глубине леса, а грызуны и змеи прятались в норы. Даже дикие кабаны с визгом разбежались.
Теперь слышался только шум моего хриплого натужного дыхания и треск выдираемых из земли кустов — тех, что вставали у меня на пути.
Но в тот день я слишком много бегал, при этом ничего не ел и не выпил даже пригоршни дождевой воды. В голове у меня было пусто, в глазах темнело. Я больше не мог бежать. Пора было обернуться и встретиться с преследователями лицом к лицу.
Так я и поступил. Остановился посреди небольшой прогалины, освещенной светлеющим небом. Сделав последние несколько шагов по усыпанной цветами траве, я прислонился усталым телом к древнему-древнему дереву, наверняка помнившему времена Великого потопа. Я с достоинством ждал того, что уготовили мне солдаты и идущая по их стопам толпа линчевателей.
Первым появился солдат, в грязи и в доспехах. Он снял шлем, чтобы лучше меня разглядеть, и открыл свою грязную, потную и свирепую физиономию. Волосы его были сострижены настолько, что от них осталась лишь тень; темной бороде было позволено прорасти.
— Ну, ты преподал мне урок, демон, — сказал он. — Я ничего не знал о твоем народе.
— Демонация.
— Чего?
— Мой народ. Мы — демонация.
— По названию больше похоже на болезнь, чем на народ — Он презрительно скривил губы. — К счастью, у меня есть от этого средство. — Направив на меня алебарду, он отшвырнул шлем и вынул меч из ножен. — Даже два средства. Чем тебя пронзить сначала?
Я поднял взгляд от корней деревьев, отвлеченно размышляя о том, глубоко ли они уходят в землю, достигают ли до самого ада. Солдат прошел половину прогалины.
— Чем же тебя пронзить, демон?
Мой усталый взгляд скользнул от одного оружия к другому.
— Твой меч…
— Ладно. Ты сделал выбор.