Они не выговорились и к утру.
Рассвет заглянул к ним через недосягаемо высокое палубное оконце, забранное кованой решеткой, высветил убогую тесную тюрьму: неровные стены, обитые потертым и отсыревшим войлоком, приколоченный к полу ящик, который, должно быть, находился здесь в качестве стола, два соломенных тюфяка, поганое ведро, прикрепленное к стене особым хомутом.
Наверху кто-то надрывно завывал – то ли пел, то ли молился. Гремели подбитые железом сапоги тралланов, скрипел такелаж, хлопали паруса, ловя новый, изменившийся с рассветом ветер.
А пленники все говорили и говорили, не подозревая, что каждое их слово слышит разбойник Ферб, лежащий на узком топчане возле запертой на засов двери.
Четыре дня просидели в трюме Тильт и Далька.
Первый день только и делали, что разговаривали.
Второй день придумывали себе развлечения: вспоминали детские игры, боролись на пальцах, учились жонглировать, пытались выдрессировать пойманного таракана, рисовали водой на грязном полу орнаменты, выдумывали разные начертания букв.
Третий день весь проиграли в «угадай слово», да, фыркая от сдерживаемого смеха, спели три раза подряд «Балладу о гусаке».
А день четвертый провели лежа на тюфяках, страдая от тошноты и головокружения, давясь пустой отрыжкой и с замиранием сердца слушая, как бьют в стонущий корабль тяжелые водяные валы.
Еду приносили дважды в день. Утром это были каравай хлеба, два куска солонины, миска квашеной капусты и бутыль воды. Вечером – странного вкуса похлебка, то ли рыбная, то ли из водорослей, соленый огурец, ломоть сыра и кружка отвратительного вонючего пойла, которое разбойник Ферб отчего-то называл пивом. Впрочем, оно помогало пленникам забыться и уснуть хотя бы на несколько часов, хотя выпить его и удержать в себе было делом сложным.
Тильт мясо не ел, предполагая, что оно может быть человечиной. Далька же в это не верил. «Зачем, – говорил он, – солить человечину, если ее можно возить живой и свежей?»
В этом был резон, но Тильт все равно отдавал свой кусок товарищу. И отворачивался, когда тот с аппетитом вгрызался в скользкую, словно мыло, солонину.
Еду обычно передавал Ферб. Он криком предупреждал о своем намерении войти, велел почтенным мастерам отступить к дальней стене, потом отпирал дверь и заглядывал внутрь. Только убедившись, что пленники не думают прорываться наружу, в лапы к тралланам-людоедам, он одной рукой брал с топчана тяжелый поднос и ставил его за порог.
– Приятного аппетита, – говорил он, ухмыляясь. И порой добавлял: – Пиво сегодня отменное. Кажется, его забыли разбавить.
Он вообще любил поговорить, этот разбойник. Только собеседников на борту корабля у него не было.
– Эй, почтенные мастера! – кричал он из-за двери, услышав, как пленники играют в загадки. – Что такое: круглое, как щит, каждой ночью спит, бегает весь день, догоняя тень?
И сам же отвечал:
– Солнце это. А вот вам еще загадка…
Однажды в клеть к пленникам вошел знакомый человек с изуродованным лицом. Он принес еду, но не только: на подносе рядом с тарелками стояла каменная чернильница, лежали очиненные перья и два лоскута серой бумаги.
– Не видел ли ты больше странных снов, молодой мастер? – сразу же, не здороваясь, обратился он к Тильту.
– Нет.
– Если будут тебе видения, сообщи мне. И постарайся подробно их запомнить, чтобы потом пересказать.
Тильт сдержанно кивнул, глядя в красные, лишенные век глаза.
– А теперь позвольте, почтенные мастера, изложить вам мою просьбу. Вот чернила, бумага и перья. Прошу вас начертать всеми известными вам способами, на всех известных вам языках одно только слово – «тень». Приступайте…
Он стоял и смотрел, как пленники, одинаково прикусив кончики языков, усердно выводят одинаковые на первый взгляд буквы. Он видел, что у Дальки букв получается больше, чем у Тильта. Но он знал, что мастерство этим не измеряется.
Когда пленники закончили работу, человек забрал исписанные листы и вышел из тесной каморки.
С этого самого момента к нему приклеилось прозвище «Тень»…
Четыре дня провели в трюме Тильт и Далька.
А на пятый день, когда унялся ветер и улеглись волны, их вывели на палубу.
Тильту не доводилось бывать на морских просторах, и от открывшейся картины у него перехватило дыхание. Кругом – насколько хватал глаз – была свинцовая вода. Она отличалась от вод рек и озер – в ней ничего не отражалось. Грозно ворочались тяжелые валы, стряхивая со спин клочья пены.
– Поздравляю, – сказал страшный человек, прозванный Тенью. – Мы почти прибыли.
Он поднял руку, указывая на что-то. И низкие тучи, словно подчинившись его властному жесту, разошлись на миг.
Впереди были скалы. Черные острые пики, тонущие в седой мгле.
ГАЙ. КАПИТАН ХРЮК И ЕГО КОМАНДА
От тягостных размышлений Гая отвлек порт. Доселе ему не приходилось видеть кораблей, кроме разве что речных ладей, которые кораблями и назвать-то смешно. Настоящие корабли с высокими мачтами, разноцветными парусами и флагами, со снующими по снастям матросами стояли в порту, покачиваясь на легкой волне. Битый час Гай просто ходил взад-вперед по набережной, разглядывая диковинки: то невиданного огромного зверя с хвостом вместо носа, привезенного на продажу, то стайки краснокожих рабов в набедренных повязках, то груды незнакомых овощей и фруктов, источающих сказочные ароматы… В одном месте Гай наткнулся на длинный низкий дом с вывеской «Морская услада», из окошек которого глядели на порт девушки. Он задумался, что бы это могло быть, а потом догадался: здесь продают за деньги плотские наслаждения. Одна из девушек показала на Гая пальцем и что-то сказала подругам, те засмеялись, и писец поспешил убраться из этого порочного места, ловя себя на дурной мысли, что неплохо бы узнать, сколько платят за посещение «Услады».
Устыдившись, Гай тут же решил заняться серьезными делами и отправился искать работу. Первый же матрос посоветовал ему зайти в портовую таверну для капитанов кораблей.
– Если где тебя и ждут, так это там, – гулко проговорил он, яростно скребя обеими руками густую черную бороду.
Таверна была поодаль, и Гай поспешил туда. На входе его остановил стражник-вышибала.
– Куда лезешь? – строго спросил он.
– Работу ищу. Я писец.
– Бумаги есть?
Гай послушно подал свои рекомендации. Вышибала оказался грамотный, он пробежал бумаги глазами, вернул и пожал плечами:
– Попробуй. Там, правда, сейчас народу не густо, но кто его знает…
В ярком трапезном зале, сплошь увешанном картинами и привезенными из-за морей диковинами, и впрямь почти никого не было. Двое расфуфыренных торговых капитанов вели тихую беседу да крупный толстяк в полосатом кафтане веселился в компании трех девиц, поглощая пиво и закуски. Завидев Гая, он показал на него пальцем и заорал:
– Парнишка! Парнишка, принеси мне еще окорок! Очевидно, капитан принял Гая за местную прислугу.
Гай не стал спорить и, подойдя к меланхолично чистившему ногти повару, сказал:
– Вон тот толстый господин просит еще окорок.
– Капитан Хрюк, что ли? – Повар, выглядевший немногим старше Гая, вздохнул. – Ох, чую я, будет сегодня безобразие. Напьется опять, станет посуду колотить, столы перевернет… А ты откуда взялся?
– Я писец. Работу ищу.
– А-а… Ну-ну. На-ка вот тебе окорок, писец, – повар снял его с балки, – отнеси капитану Хрюку и заодно насчет работы спроси. Он со странностями, может, ты ему чем и приглянешься.
– Это его зовут так – капитан Хрюк?
– Ага. У них, капитанов, имена и почище есть.
Гай с сомнением посмотрел на веселящегося капитана, взял окорок и осторожно приблизился.
– Давай сюда! – рявкнул капитан и развернулся на стуле, причем одна из помещавшихся у него на коленях девиц хлопнулась на пол. Это вызвало приступ громогласного смеха со стороны капитана и визг подружек упавшей. Гай подал капитану окорок.
– Садись! – велел Хрюк, не глядя на Гая и отпластывая ножом здоровенный пахучий кусок. – Жрать хочешь?
– Хочу, господин Хрюк, – смиренно сказал Гай. Капитан уставился на него, словно только что увидел, поморгал маленькими глазками, икнул и разразился новой порцией хохота. С балок тихонько посыпались хлопья копоти, под высоким потолком заметалась проснувшаяся летучая мышь.
Подруги капитана верещали на разные голоса. Гай обернулся и увидел, как повар зажимает руками рот, чтобы тоже не засмеяться.
– Как, как ты сказал? – переспросил капитан, утирая слезы. – Господин Хрюк? Понятно. Чтоб ты знал, парнишка, меня зовут Скайвир. Грант Деметриан дал-Скай-вир, капитан «Цветка». Но я не думаю, что ты об этом имел доселе хотя бы малейшее представление, как не думаю и то, что ты назвал меня Хрюком по собственному скудоумию и желанию повеселиться. На твое счастье, я человек жизнерадостный и чадолюбивый. А вот омерзительный Бун, который, несомненно, подсказал тебе эту глупость, сейчас же будет наказан. Эй, Бун!
Повар перестал хихикать и мелкими шагами подошел к столу. Сообразил, наверное, что его проделка против него же и обернулась. Двое расфуфыренных прекратили свою беседу и с любопытством наблюдали за происходящим – видимо, выходки Хрюка-Скайвира были здесь известны и популярны.
– Ну-ка, Бун, скажи мне, как звали твою почтенную матушку, – велел капитан, между делом поливая горчичным соусом и запихивая в рот большой пласт ветчины.
– Мою матушку звали Отилия, почтенный Скайвир.
– Твою матушку звали свинья, Бун. Потому что только такой гадкий поросенок мог подучить несчастного, невинного парня обозвать уважаемого человека. Я знаю о своем прозвище, мало того, я его люблю, но я не думал, что ты из-за злонравия своего пожелаешь неудачи вот этому молодому мастеру. Что мне сделать с тобой, Бун? Позвать твоего хозяина?
У повара затряслись губы.
– Или, может быть, мне заявить о публичном оскорблении? У меня и свидетели есть.
Девицы дружно закивали.
– Сам знаешь, что за это бывает. Скорее всего, я куплю тебя у города и продам потом на рынке в Мехальми или Бар-Калле, чтобы из тебя сделали евнуха.