Джайл куда-то исчез – может быть, навещал своих родичей, но иногда Гаю казалось, что он попросту сбежал. Конечно, у него здесь не было иных друзей, но Джайл… Джайл куда хуже Лори. Джайл – хитрый, подумал Гай, еле успев уступить дорогу двум конникам в тяжелых латах. Один из них спешился, лязгнув железом, снял блестящий шлем, открыв узкое, гладко выбритое лицо. Многие из окружающих поспешили поклониться, в толпе зашептали: «Герцог! Сам герцог!» Не обращая внимания на поклоны, герцог поднялся на ступени и спросил бургомистра:
– Как продвигаются дела, Снейр?
– Скоро все раздадим, почтенный герцог.
– Я распорядился собрать весь свинец и олово к стенам, сняли даже оловянную крышу с церкви… Каждый, кто способен держать оружие, кипятить свинец и воду, бросить камень, – все должны выйти на стены. Старики, дети, женщины, калеки…
– Все уже знают, почтенный герцог. Все понимают, что может случиться, если город падет.
Гай, стоявший совсем рядом с довольно обалдевшим, наверное, видом, слышал каждое слово. Конечно же, его заметил герцог и окликнул:
– Эй, ты! Почему не берешь меч или копье? Ты уже не мал для них!
– Я с «Цветка», почтеннейший… – пробормотал Гай, забыв даже поклониться. – Я…
Он хотел объяснить про пушечное дело и реестр, но герцог кивнул:
– А, парень Скайвира… Думаю, в море вам уже не выйти. Я велел снять пушки с кораблей и…
– Вот еще! Прежде я помру, меня бросят в воду, а потом рыбы, раки и морские демоны обожрут мои кости, и только тогда с «Цветка» снимут пушки!
Так мог рявкнуть, к тому же перебив герцога, только капитан Хрюк. Это и был он – ощутимо благоухая вином и пивом, с двумя огромными тесаками на поясе, с арбалетом за спиной, в похожей на кастрюлю войлочной шапке, обшитой металлической чешуей.
– Я собираюсь выйти в море и потопить этих дикарей, – заявил он. – Это будет замечательное сражение, о котором сложат прекрасные песни и напишут живописные полотна.
– Но их слишком много! – воскликнул бургомистр.
– Послушайте, э-э… Снейр… – Капитан явно был пьян; он пошатнулся, и Гай поспешил поддержать толстяка. – Никогда не бывает слишком много врагов. Их всегда столько, сколько… сколько достаточно… Я имел в виду, что настоящий боец, пусть даже он чщи… чи… человек жизнерадостный и чадолюбивый… должен…
Тут капитан окончательно утратил равновесие и, не приди Гаю на помощь какой-то горожанин, позорно грохнулся бы вместе со всем своим вооружением. Вдвоем они аккуратно отвели Хрюка к колонне, где он сел прямо на гранитный пол и захрапел. Герцог улыбнулся и вернулся к беседе с бургомистром, а горожанин, так удачно случившийся рядом, спросил веселым голосом:
– Это, никак, твой хозяин?!
– Почтенный Скабби! – обрадовался Гай. Да-да, это был тот самый белобрысый крестьянин, который подобрал его после встречи с троллями на большой дороге, привез в Дил и угостил сочной брюквой. Он, как и в тот раз, одет был в чешуйчатый нагрудник, старый боевой топор висел в веревочной петле на поясе, только лоб пересекал плохо заживший шрам.
– Какой я почтенный! Ты теперь куда почтеннее меня – морской воитель!
– Но как ты сюда-то попал – из Дила?!
– Долгая история, – помрачнев, сказал Скабби. – Разбойники на нас с Буффином напали. В аккурат как назад ехали, с прибылью-то… Навел, верно, кто-то. Я отбился, ушел в лес, а Буффина сразу убили… Деньги у него были, я голый, как лягушка речная, один топор при мне да сухарей несколько. В город возвращаться – кому я там нужен? Домой было пошел, да встретил по пути деревенских, тоже с брюквой… Тут история такая, писец, – я старосте нашему денег задолжал, с торгов хотел отдать, да он еще долг в рост поставил – получается, одна дорога, только к нему в рабы. Плюнул я – что жалеть, хибарка у меня слова доброго не стоит, от бабки осталась, родичей – никого, вот сюда и направился. Как раз купеческий обоз шел, я охранять его подрядился, за кой-какие харчи и место в повозке. Да вот опять мне не повезло – война тут, видишь…
– И что ты будешь делать? – спросил Гай.
– Воевать, – развел руками Скабби. – Тут ведь как: если я, положим, дам деру отсюда, мне и перед собою стыдно станет, и к тому все идет, кажется, что особенно нигде и не схоронишься. Видал, силища какая прет?!
– Видал, – согласился Гай и рассказал о коротком плавании «Цветка». Капитан тем временем несколько раз просыпался и порывался встать, но тут же вновь засыпал, беспокойно всхрапывая и бормоча себе под нос.
– Сам-то что теперь думаешь? – спросил Скабби, внимательно выслушав Гая.
– Как капитан скажет, так и делать буду, – Гай кивнул на ворочающегося Хрюка.
Скабби покачал головой:
– Капитан твой и двух слов связать не сможет. Ты лучше вот что… Держись пока со мной рядом. А уж командира мы себе сами выберем.
На том и порешили. Гай получил от потеющего бургомистра короткий простенький меч с рукоятью, обмотанной пеньковой веревкой, и, еще раз оглянувшись на мирно посапывающего Хрюка, отправился вслед за старшим товарищем.
Скабби, кажется, на новом месте и в новых условиях уже освоился. Он не стеснялся заговаривать с мнущимися возле костров бойцами, расспрашивал их о том, как правильно вести оборону, и что полагается делать ополченцам. Те свысока посматривали на вооруженного топором крестьянина, но отвечали охотно. Из их рассказов следовало, что морского боя не будет, вход в гавань Уже перегорожен поднятыми со дна цепями, а бастионные батареи, простреливающие порт, усилены снятыми с судов пушками. «Будет осада, – уверенно говорили солдаты. – С моря к Гарде теперь не подступиться. Может, тралланы и рассчитывали взять город с ходу, но теперь уж это у них не выйдет. И за все надо благодарить капитана Хрюка. Если бы не он, то, как знать…»
Гай слушал эти рассуждения и боролся с соблазном признаться, что он тоже был на «Цветке», когда наблюдатель с «жабьей площадки» заметил на горизонте чужие флаги…
Обойдя пару площадей и узнав много нового, Скабби и Гай примкнули к довольно большой, человек в сорок, группе горожан-ополченцев. Отряд в основном состоял из мастеровых людей: были здесь и жестянщики, и кузнецы, и горшечники, даже один ювелир имелся. Держались они дружно, поскольку и раньше были меж собой знакомы. За командира у них был пузатый булочник с увесистой дубинкой в руке и огромным хлебным ножом за поясом.
– Вы кто такие? – сразу спросил он у прибившихся новичков.
Гай и Скабби назвались.
– А я Заза, – сказал булочник и потом долго представлял всех своих знакомых. Гай кивал и улыбался, переводя взгляд с лица на лицо, не пытаясь даже никого запомнить, кивал и улыбался – у него аж шея заболела и рот свело.
– Я надысь жену к тетке отправил, – жаловался кто-то тонким, плачущим голоском. – Теперь ни ей сюда, ни мне туда… Как-то она там?…
– Коли что, пересидят в подвале, – успокаивающе бухтел другой голос. – Им там легше, чем нам тут…
– Не скажи, – говорил третий. – Мы-то тут сами за себя, все видим, все знаем. Надо будет – поляжем да с собой утащим супостатов побольше, коли получится. А они в неведении, страшно им небось. Особливо у кого детки малые. Деткам-то поди объясни…
– Вы располагайтесь, – сказал Заза, угадав в Скабби старшего. – Поешьте, передохните.
Собравшиеся тесной кучкой люди начали двигаться, освобождая место возле костра.
– Премного благодарствую, – чуть смущенно забормотал Скабби. И умолк лишь тогда, когда ему в руки сунули глиняную миску с горячей фасолевой похлебкой, а рот заткнули куском подсушенного над огнем хлеба.
– Неплохо, кажется, устроились, – шепнул Скабби Гаю на ухо. – Поедим, послушаем, что тут к чему, погреемся. Биться коли и будем, все одно не скоро еще…
На улице действительно было зябко – с моря ощутимо тянуло сырым холодом. От костра же веяло приятным жаром, и Гай, мысленно согласившись со Скабби, принял из чьих-то рук еще одну обжигающе горячую миску.
– Откуда ты, парень? – спросили у него.
– Из Ан-Бранта, – поспешно ответил Гай. – И три года в Обители Трех Богов жил.
– Писец он, – с гордостью пояснил Скабби.
– Ишь ты! – восхитилось сразу несколько голосов.
– А мечом махать умеешь? – спросил булочник Заза.
– Не знаю, – смущенно сказал Гай. – Не доводилось пока.
– Ну, твои годы молодые… Да и разумения особого не надо, коли ты на стене, а он, скажем, снизу лезет. Грей его по черепу, и все дела, только руку не выверни с непривычки… Да ты ешь давай, ешь… Про меч потом объясню, тут таких, как ты, хватает.
Так и провели они остаток ночи: сидя в тесной компании у костра, слушая чужие, не всегда понятные разговоры, воюя с сонливостью, обсасывая обожженный хлеб и лелея на коленях оружие.
А утром перед самым рассветом кто-то принес слух, что на море у самого горизонта показались черные и оранжевые паруса.
ТИЛЬТ. ПЕРВЫЙ ГОД
Много времени прошло с того дня, как Тильт и Далька переступили порог своей тюрьмы. Но не так много событий произошло. Ну что может случиться в запертом на ключ охраняемом подземелье, где наступление дня и ночи показывает стрелка часов, а смену времен года можно лишь высчитать по черточкам на стене?
Каждый новый день был похож на предыдущий. Сутки незаметно складывались в недели. Потом подходил к концу месяц. И однажды выяснялось, что в большом мире сегодня осень сменилась зимой, зима – весной, весна – летом. Но для пленников все это различалось лишь некоторыми изменениями в пище: свежие овощи сменялись солеными, мочеными и квашеными, садовые фрукты – вареньями и повидлом, а потом – наоборот…
В дни, когда за стенами комнат наступало новое время года, Тильт особенно остро ощущал свою несвободу. Со страшной силой его тянуло на волю, на свежий воздух. Он хотел увидеть небо – пусть даже оно будет серое, низкое, словно потолок, пускай за тучами не будет видно солнца. Ему хотелось услышать голоса птиц – пусть даже это будет воронье карканье или квохтание куриц. Он желал увидеть горизонт – и восхититься безграничностью мира. Тильт жаждал простора, свободы…