Еще раз поклонившись, он закрыл дверь, медленно и почти бесшумно, и удостоверился, что защелка встала на место, прежде чем сплюнуть. Круг соберется после ужина у Буревестника, и Древогубец обещала показать всем чудеса, которые ей удалось сделать со старым носильщиком; он — как она по секрету сказала патере Чесуча[59] — по команде поклоняется ей, как Ехидне, Сцилле, Молпе, Фелксиопе, Фэа или Сфингс, и все после изменений в трансляторе. Наковальня хотел (и сейчас больше, чем когда-либо) это увидеть. Он очень хотел увидеть носильщика с удаленными лицевой и черепной панелями. Он страстно хотел (как он зло сказал себе) увидеть собственными глазами технику Древогубец и сравнить ее со своей.
Неужели каждый может загрузить в хэма новую программу — и вообще все это намного легче, чем он считал? Было бы замечательно постичь искусство программистов Короткого Солнца и использовать его к своей выгоде; так опытный боец бросает чересчур тяжелого соперника, которого не в силах поднять, используя его же силу.
Сжав зубы и ударив маленьким кулаком по ладони, Наковальня постарался убедить себя, что сегодня вечером будет рейд, или какой-нибудь расположенный к нему бог сведет с ума старого Прилипалу, и тогда обойдутся без него; но это была чушь, и он это знал. У него есть право на эту ночь. Следующий раз Круг встретится только через месяц. Никто из черных механиков не работает усерднее, чем он — и никто более охотно не делится результатами; он заслужил эту ночь, по меньшей мере дюжину раз. На витке нет ни правды, ни справедливости. Боги равнодушны — или, скорее, враждебны. К нему, вне всяких сомнений, враждебны.
Зло упав на стул, он окунул ближайшее перо в чернильницу.
Мой дорогой друг Буревестник!
С глубоким сожалением должен сказать тебе, что старый осел придумал для меня еще одно совершенно смешное и бессмысленное занятие. Сегодня вечером — и никаким другим! — я должен ехать в Лимну. Там я должен договориться с рыбаками и найти женщину (да, я написал женщину), которую никогда не видел и которой, скорее всего, там вообще нет, и все только потому, что его никчемные шпионы опять подвели его.
Так погорюй, мой дорогой друг, за твоего коллегу Меня, который был бы с тобой этой ночью, если бы мог.
Меня здесь заменяет имя, и даже такой дурак, как Буревестник, деваться некуда, это поймет. Быстро, но с удовлетворением, Наковальня перечитал письмо, восхитился, чуть исправил и, наконец, одобрил; затем он разорвал его пополам и сжег остатки. Вероятность того, что старый Прилипала увидит письмо и идентифицирует его по почерку, была мала, но не настолько, чтобы забыть об осторожности и писать в такой манере. Свежий лист, еще больше чернил и перо, которое нарочно держал неправильно.
Мой Дорогой Друг!
Настоятельные обязанности заставляют меня воздержаться от восхитительной сегодняшней вечеринки, на которую ты так вежливо пригласил меня.
Характерное для него остроконечное М он заменил на новый символ, похожий на перевернутое двойное Е. Хорошо, хорошо!
Ты знаешь, мой друг, или, говоря более точно, ты не можешь не знать, как я жду отчет об этой вечеринке из первых рук, как предвкушаю чудесные приключения нашего общего знакомого Пчелы. Сам Пчела...
Нет, нехорошо. Мужской род собьет Буревестника со следа; надо просто остановиться около его дома и передать ему через слугу ясное, без всяких сложностей сообщение. Тогда он избежит любых неприятностей и почти не потратит времени; он, Наковальня, по меньшей мере получит удовлетворение, спросив, когда этот неудачливый слуга в последний раз получил зарплату, и увидев озадаченное непонимание хэма. Этот слуга был в высшей степени похвальным маленьким проектом, и Буревестник никогда бы не сумел успешно довести его до конца без его, Наковальни, помощи.
Встав со стула, Наковальня резко свистнул и сказал толстому нервному мальчишке, прибежавшему на его призыв:
— Мне нужны быстрые носилки и восемь носильщиков; они должны отнести меня на озеро. Какая-то дура... Не имеет значения. Его Высокопреосвященство не разрешил мне взять поплавок, хотя и настаивает на скорости. Скажи людям, что будет только один пассажир, я. Опиши им меня как следует, и не забудь сказать, что я вешу не слишком много. В Лимне они получат двойную плату, и там я их отпущу. Давай, сделай как можно лучше и побыстрее. Тем временем у меня есть еще сотня неотложных дел... Иди, я тебе сказал. Быстрее! Твой зад еще болит? Он заболит еще больше, если ты не полетишь.
— Да, патера. Сразу же, патера. Немедленно. — Поклонившись, толстый мальчишка захлопнул дверь, удостоверился, что защелка упала, и умело сплюнул в угол.
* * *
Шелк в полном восторге наблюдал, как дверь открывается в вихре лепестков, как будто создавая за собой высокий зеленый коридор.
— Мне понадобилось время, чтобы узнать ощущения, — признался он Мамелте, — но, в конце концов, я вспомнил. Я — маленький мальчик, мать держит меня на руках и спускается по лестнице вместе со мной. — Он замолчал, задумавшись.
— И сейчас мы находимся в совершенно другом месте, намного глубже под землей. Совершенно удивительно! Можно ли как-то помешать Кремню последовать за нами вниз в этой штуке?
Мамелта покачала головой, то ли отрицательно, то ли для того, чтобы очистить ее, этого Шелк не смог бы сказать.
— Так странно... Еще один сон?
— Нет, — уверил он ее и встал с сидения. — Нет, не сон. Выбрось эту мысль из головы. Ты видела сны, там, наверху?
— Я не знаю, сколько это продлилось. Может ли быть, что я видела сон раз в сто лет?..
Шелк шагнул в коридор. Недалеко от лепестковой двери находился колодец: по полутемной шахте шла вниз винтовая лестница.
Он пошел по коридору, чтобы проверить его, почувствовал что-то через изношенную подошву ботинка, наклонился и подобрал.
Карта.
— Взгляни, Мамелта! — Он поднял ее вверх. — Деньги! С того мгновения, как я встретил тебя, мне начало везти. Какой-то бог улыбается тебе — и мне тоже, потому что я с тобой.
— Это не деньги.
— Нет, деньги! — сказал он ей. — У вас были какие-то деньги в Витке Короткого Солнца? Вот эти мы используем в Вайроне, и купцы из других городов принимают их, так что, мне кажется, они тоже используют карты. На эту можно купить, например, прекрасного козла для Паса, или даже белую овцу, если рыночная цена на них упадет. Разруби ее на сто частей, и каждая часть — один бит, на который можно купить два больших кочана капусты или полдюжины яиц. Ты собираешься выходить? Не думаю, что эта движущаяся комната опустится еще ниже.
Она встала и пошла за ним по коридору.
— Майтера Мрамор помнит Короткое Солнце. Я постараюсь представить тебя ей. У вас найдется много общего, я уверен.
Мамелта не ответила.
— Ты не хочешь рассказать мне о твоих снах? — спросил он. — Это могло бы помочь. Что ты видела во сне?
— Людей вроде тебя.
Шелк наклонился над огораживающей шахту плитой и глянул вниз. Первые семь ступенек несли слова:
ЛУЧШЕ ВСЕХ ПОСЛУЖИТ ПАСУ ТОТ, КТО СПУСТИТСЯ
— Взгляни на это, — сказал он; она не ответила, и он спросил: — Кем были люди в твоих снах?
Она молчала очень долго, и Шелк решил, будто она не собирается отвечать; он прошел через отверстие в закрывающей плите и спустился на первую ступеньку.
— Там повсюду надписи, — сказал он ей. — Следующая серия говорит: «Я научу моих детей, как исполнять План Паса». И у подножия лестницы должно быть святилище Паса. Ты хочешь увидеть его?
— Я пытаюсь... найти способ говорить с тобой. Мы не говорим. Словами. Я должна вспомнить, как говорить словами. Я что-то говорю. Но ты не слышишь, если я не двигаю губами. Но двигать губами и языком... и делать шум в горле...
— Ты все делаешь очень хорошо, — тепло сказал ей Шелк. — Скоро мы вернемся обратно наверх, но не в этой маленькой комнате, потому что, как мне кажется, она привезет нас туда, откуда мы уехали. А я хотел бы вернуться в туннели под Лимной и найти пепел от мантейона. Я совсем не уверен, что нам надо тратить время на поиски этого святилища, чтение молитв и все такое. Что думаешь?
— Я... — Мамелта замолчала, уставившись на него.
— Патера Щука — мой предшественник и очень набожный человек — имел привычку звать во сне, — сказал ей Шелк. — Иногда он будил меня, хотя я спал в соседней комнате. Мне кажется, что ты боишься говорить, думая, что еще не проснулась и можешь разбудить других спящих. Это не так, так что тебе нечего бояться.
Она кивнула, едва уловимое движение головы:
— Быть может, вначале я тоже звала. Вторую дочку Монарха, маленькую. Ту, которую обычно видят танцующей.
— Молпу? — предположил Шелк.
— Я помню, что часто видела ее дома, танцующей в моих снах. Она была замечательной танцовщицей, но мы аплодировали главным образом потому, что боялись. Ты видел голод в ее глазах, голод и зависть к тем аплодисментам, которые получали другие.
— Быть может, к тебе благоволит Пас, — решил Шелк. — И это очень вероятно, потому что движущаяся комната принесла нас прямо к его святилищу. Если так, то он, безусловно, оскорбится, если мы не посетим его после того, что он сделал для нас. Ты идешь со мной?
Она присоединилась к нему на самой верхней ступеньке, и они, бок о бок, стали спускаться по спирали, глядя на следы, оставленные на тонкой пыли теми, кто прошел здесь до них, и дрожа от холодного воздуха шахты, которая становилась уже и темнее.
Они прошли меньше полпути, когда слабый душок разложения заставил дернуться ноздри Шелка; как будто алтарь плохо почистили, и он (предполагая, что в святилище вообще есть алтарь) решил почистить его сам, если понадобится.
Мамелта, которая отстала на несколько ступенек, коснулась его руки.
— Это кремень?
Шелк оглянулся:
— Кремень? Где?
— Внизу. — Она неопределенно махнула на дно шахты. — Стон? Кто-то стонет.