Левый глаз Шелка открылся. Сталь, выкрашенная в серое, под цвет пепла. Он протер глаза и сел, голова болела, тошнило. Он находился в средних размеров комнате — серые стены, без окон. Шелк вздрогнул. Он сидел на низкой, жесткой и очень узкой койке.
— А, ты проснулся, — сказал голос, чем-то знакомый. — Мне надо с кем-то поговорить.
Он выдохнул и прищурился. Доктор Журавль, одна рука поднята, глаза сверкают.
— Сколько пальцев?
— Ты? Ты мне снишься...
— Тебя схватили, Шелк. Как и меня. Сколько пальцев ты видишь?
— Три.
— Хорошо. Какой сегодня день?
Шелк задумался; чтобы вспомнить, надо было напрячься.
— Тарсдень? — наконец сказал он. — Похороны Элодеи были в сцилладень; на озеро мы приехали в молпадень, и я спустился вниз...
— Да?
— В эти туннели. Я пробыл здесь очень долго. Сейчас может быть даже гиераксдень.
— Достаточно хорошо, но мы не в туннелях.
— Аламбрера?
Журавль покачал головой:
— Я расскажу тебе, но потребуются кое-какие объяснения, и я должен предупредить тебя, что они, скорее всего, заперли нас вместе, надеясь, что мы скажем что-нибудь полезное для них. Быть может, ты не захочешь помогать им.
Шелк кивнул и обнаружил, что этого не стоило делать:
— Я бы хотел немного воды.
— Она вокруг нас. Но ты должен подождать, пока они не дадут тебе, если когда-нибудь дадут.
— Советник Потто ударил меня кулаком. — Шелк осторожно пощупал шишку на голове. — Это последнее, что я помню. Когда ты говоришь они, ты имеешь в виду Аюнтамьенто?
— Верно. — Журавль сел на койку рядом с ним. — Надеюсь, ты не возражаешь. Пока ты был без сознания, я сидел на полу, очень холодно и жестко. Почему ты поехал на озеро? Сможешь рассказать?
— Не помню.
Журавль одобрительно кивнул:
— Вероятно лучшая линия защиты.
— Никакая не линия. У меня... у меня были очень странные сны. — Шелк оттолкнул в сторону ужасные воспоминания о Потто и Песке. — Об обнаженной женщине, которой тоже снились странные сны.
— Тише, тише!
— Я уже говорил, что мне все равно. И я победил беса. Ты не веришь мне, а, доктор?
— Да, не верю, — весело ответил Журавль.
— Но я верю. Я призвал к богам, к каждому по очереди. Но она испугалась только Гиеракса.
— Женщина-бес. Она выглядела вот так? — Журавль оскалил зубы.
— Да, немного похоже. — Шелк замолчал, потирая голову. — И это был не сон — он не тает. Ты знаешь ее. Должен.
Журавль поднял бровь:
— Я знаю бесовку, которую ты прогнал? Признаюсь, у меня очень широкий круг знакомств, однако...
— Это Мукор, дочь Крови. Она может вселяться в людей, и она овладела женщиной, с которой я был.
Журавль, внезапно став серьезным, тихонько присвистнул.
— Так это ты сделал ей операцию?
Журавль покачал головой:
— Тебе рассказал Кровь?
— Он мне сказал, что в доме жил нейрохирург, еще до тебя. Когда я узнал, что может делать Мукор, я понял, или, по меньшей мере, думал, что понял. Ты мне можешь что-нибудь рассказать об этом?
Журавль погладил бороду, потом пожал плечами.
— Хуже не будет, по-моему. Аюнтамьенто и так знает все важное, а мы, таким образом, убьем время. Если я тебе отвечу, ты ответишь на мои вопросы? Честные, полные ответы, если, конечно, ты не хочешь что-нибудь скрыть от них?
— Я вообще не понимаю, что хочет узнать от меня Аюнтамьенто, — заявил Шелк, — и я уже ответил на все вопросы, которые советник Потто задал мне. Я расскажу тебе все, что касается меня, и все, что я знаю о других людях, если узнал это не под печатью.
Журавль усмехнулся:
— В таком случае я начну с главного. На кого ты работаешь?
— Я уже сказал, что отвечу тебе после того, как ты ответишь на мой вопрос о Мукор. Это наше соглашение, и я хотел бы помочь ей, если смогу.
Бровь опять взлетела вверх:
— Включая мой первый?
— Да, — сказал Шелк. — Включая этот. И этот — раньше всех. Мукор действительно дочь Крови? Так она сказала мне.
— С точки зрения закона. Приемная дочь. Обычно холостому мужчине не разрешают удочерять, но Кровь работает на Аюнтамьенто. Ты об этом знаешь?
Шелк вовремя вспомнил, что не надо качать головой.
— Нет, не знал. И сейчас не верю. Он — преступник.
— Как ты понимаешь, они платят ему не слишком много карт. Но разрешают действовать без помех, пока в его заведениях не происходят серьезные беспорядки, и благоволят ему. Как будто он — один из них. Так что слова судье от одного из советников оказалось вполне достаточно. Кровь удочерил ее и имеет право управлять ее жизнью вплоть до совершеннолетия.
— Понимаю. А кто ее настоящие родители?
Журавль опять пожал плечами:
— У нее их нет. По меньшей мере, на нашем витке. И, кто бы они ни были, они встретились в чашке Петри. Она — замороженный эмбрион. Могу себе представить, сколько Кровь заплатил за нее. И я точно знаю, что он заплатил небольшое состояние тому нейрохирургу, о котором ты упомянул.
— Состояние, чтобы уничтожить то, за что он так много заплатил, — горько сказал Шелк, вспомнив пустую и грязную комнату, в которой он впервые повстречал Мукор.
— На самом деле нет. Он хотел сделать ее управляемой. Судя по тому, что я слышал, она была исчадием ада. Но когда нейрохирург — кстати, он из Палустрии, — вскрыл ее череп, только тогда стало понятно, что происходит. Он нашел там новый орган. — Журавль хихикнул. — Я читал его отчет. На вилле есть полная история ее болезни.
— Новый орган? Какой?
— Я не имел в виду, что это был не мозг. Нет, мозг. Но он не походил ни на один мозг, с которыми он имел дело раньше. С медицинской точки зрения это был не мозг человека и не мозг животного. Хирург должен был действовать наугад и, как говорится, положиться на богов. В результате он сделал свою работу не слишком умело. Насколько сам признался.
Шелк вытер глаза.
— О, перестань. Это было десять лет назад, и, как предполагается, мы, шпионы — крепкий народ.
— Кто-нибудь плакал по ней, доктор? — спросил Шелк. — Ты, Кровь, Мускус или нейрохирург? Вообще кто-нибудь?
— Нет, насколько я знаю.
— Тогда дай мне поплакать по ней. Дай ей хоть это, по меньшей мере.
— Я и не пытался остановить тебя. Кстати, ты не спросил, почему Кровь не избавился от нее.
— Ты сам сказал, что она была его дочкой — юридически, по меньшей мере.
— Это бы его не остановило. Но тот хирург сказал, что ее способности вселяться в других могут регенерировать только спустя какое-то время после того, как он убрал их. Это была только догадка, но, судя по твоей истории о бесовке, они вернулись. И теперь Аюнтамьенто знает об этом, благодаря тебе. И, значит, Вайрон стал еще более опасным городом, чем раньше.
Шелк опять вытер глаза кончиком сутаны и высморкался.
— Более грозным, ты имеешь в виду. Это может встревожить твое правительство в Палустрии, но не меня.
— Я тебя понял. — Журавль заскользил по койке назад, пока не уперся спиной в стальную стену. — Ты обещал рассказать мне, на кого ты работаешь, если я расскажу тебе о Мукор. И сейчас ты собираешься сказать, что работаешь на Его Святейшество Пролокьютора, или что-то вроде этого. Верно? Я бы не назвал это честной игрой.
— Нет. Или, в некотором смысле, да. Прекрасный этический вопрос. Безусловно, я делаю то, что Его Святейшество хотел бы, чтобы я делал, но, должен сказать, я никогда не сообщал об этом ни ему, ни Капитулу. На самом деле у меня просто не было времени, старая отговорка. А ты бы поверил мне, если бы я сказал, что шпионю на Его Святейшество?
— И да, и нет. У Его Святейшества полно шпионов. Но никто из них не является священным авгуром. Он не настолько глуп. И кто это?
— Внешний.
— Бог?
— Да. — Шелк почувствовал, как бровь Журавля опять поднялась, хотя и не видел его лицо; он глубоко вздохнул и медленно выдохнул через рот. — Никто не верит мне — только майтера Мрамор, чуть-чуть, — и я не ожидаю, что ты поверишь мне, доктор. Ты — меньше всех. Но я уже сказал советнику Потто и сейчас скажу тебе. Внешний говорил со мной в последний фэадень на площадке для игры в мяч нашей палестры. — Он ожидал от Журавля недоверчивого хмыканья.
— Вот теперь стало интересно. Мы можем говорить об этом очень долго. Ты видел его?
Шелк как следует обдумал вопрос:
— Не так, как вижу тебя, и на самом деле я уверен, что таким образом увидеть его невозможно. Любые визуальные представления богов в высшей степени лживы, как я и сказал Крови несколько дней назад; они больше или меньше соответствуют, а не больше или меньше похожи. Но Внешний показал мне свою душу — если вообще можно говорить о душе бога, — показав бесчисленные предметы, которые он создал, людей, животных, растения и мириады других вещей, о которых он очень заботится, и не все они покажутся красивыми или привлекательными тебе, доктор, или мне. Огромные огни вне витка, и жук, который выглядит как драгоценный камень, но откладывает яйца в навоз, и мальчик, который не может говорить и живет… ну, как дикий зверь.
Я видел голого преступника на эшафоте, и мы вернулись в то мгновение, когда он умер, и потом, когда уносили его тело. Его мать смотрела на все это вместе с группой его друзей, и, когда кто-то сказал, что он подбивал к мятежу, она сказала, что он никогда не был плохим человеком и она всегда будет любить его. И я видел мертвую женщину, которую бросили в переулке, и патеру Щука, и все они были связаны, как если бы были частями чего-то большего. — Шелк замолчал, вспоминая.
— Давай вернемся к богу. Ты слышал его голос?
— Голоса, — сказал Шелк. — Почти все время они говорили мне в уши, каждый свое. Один — мужской, не притворно глубокий, но твердый, как если бы заговорила каменная гора. Другой — женский, что-то вроде нежного воркования; но оба голоса принадлежали ему. Когда просветление закончилось, я понял — и намного лучше, чем когда-либо раньше, — почему художники рисуют Паса с двумя головами, хотя, как мне кажется, у Внешнего гораздо больше голосов. Иногда я слышу их внутри себя, хотя и невнятно. Как если бы за мной ждала толпа, пока ее предводители шептали мне в уши, но толпа, состоявшая только из одной личности: Внешнего. Хочешь прокомментировать?