.
— Он сказал, что уже давно, лет сорок назад, знал, что умрет...
— Умрет? — недоверчиво переспросил Линзанг.
— Так он сказал. Он знал, что это произойдет, так что он вроде как взял маленькие кусочки себя и спрятал в разных био, где их не найдут. Потом он умер и какое-то время был мертв.
Наковальня прочистил горло:
— Вы все, и я, в том числе, должны понимать трудности, которые возникают у бога, пытающегося пообщаться с людьми. Он обязан говорить с нами словами, которые понимают смертные. Таким образом, своей смертью Отец богов указывает на свое же возрождение. Самое благородное из деревьев, ракитник, посвящено Великому Пасу. Вы не можете не знать этот элементарный факт.
Линзанг и некоторые из его труперов кивнули.
— Предположим, что лес из ракитника может говорить с нами. Разве он не скажет: «Чтобы я, священный лес, мог оставаться юным и сильным, мои старые деревья должны упасть, хотя они и пережили столетия. Пусть на их месте вырастут юные побеги. И я, лес, буду жить дальше». Кремень?
— Так точно, патера. Он сказал, что теперь, когда его План пришел в движение, он решил вернуться. И еще он сказал, что сейчас он — призрак самого себя, призрак Паса, но как только больше его кусочков будет найдено, он опять станет Пасом. Он хочет, чтобы мы помогли ему. В особенности Гагарка, но и любой другой может внести свой вклад. Мы должны найти одного особого био, патеру Тушканчика, потому как в нем есть кусочек, доверенный Вайрону. В мантейоне было, могет быть, пятьсот-шестьсот био, и патера объяснил им все это, но никто из них не знает этого патеру Тушканчика, и не знает, где мы можем найти его.
Так что патера сказал им не собираться толпой, а рассеяться и повсюду спрашивать, а потом, когда найдут, привести его к Гагарке. И еще он сказал Гагарке, что в капитуле есть записи, в которых написано, где находится каждый авгур и чем занимается, и эти записи находятся во дворце, и патера знает, где и как их прочитать. Он работал с ними много лет, правильно, патера? Так что он и Гагарка пошли искать, и вот мы здесь.
— Кремень, сын мой, твоей речи не хватает величественности, но ты верно изложил суть дела. — Наковальня внимательно посмотрел на Линзанга и его труперов. — А вы? Мы подчиняемся приказам Отца Семи. Вы можете помочь нам? Ни один святой авгур не может знать всех остальных. Нас слишком много. Вы знаете патеру Тушканчика? Кто-нибудь из вас? Говорите.
Молчание.
* * *
Майтеру Мята разбудили выстрелы. Сначала, моргая в темноте, она не поняла, что это за звуки; ее мучили голод и жажда, она смутно ощущала холод и сознавала, что ей холодно уже давно и во время сна она дрожала. Ягодицы и лопатки, прижатые ее маленьким весом к необработанному коркамню, закоченели; ноги замерзли.
Она села. В старой киновии на Серебряной улице ее комната была самой маленькой и скромной из всех, и потолок тек при каждом дожде; тем не менее, не настолько маленькой и скромной, чтобы в ней отсутствовало окно, и даже в самые темные ночи через изношенную штору в комнату вползали нити призрачного света.
Три резких громких удара, через неравные промежутки времени. Она вспомнила случай из детства: когда полностью сгнила пожелтевшая лента, на которой висела старая акварель, та упала и захватила с собой другую картину и маленькую вазу. Еще как-то раз она слышала, как лошадь пытается пробить копытами дорогу из стойла. Эти выстрелы звучали очень похоже.
— Э, генерал?
Голос Прилипалы; его гнусавый выговор привел ее в себя.
— Да, Ваше Высокопреосвященство.
— Вы, хм, знакомы со звуками выстрелов, а? Во время прошедших... э... боев.
— Да, Ваше Высокопреосвященство. Достаточно хорошо. — Против воли она спросила себя, сколько Прилипал, сколько авгуров и сивилл в ответ на теофанию Ехидны отправились бы в самое безопасное место, которое только смогли найти, и затаились бы там. Но не патера Шелк. (Он, кстати, и не мог). Патера Шелк был ранен в грудь, взят в плен, и сумел, каким-то образом, убедить Узика и всю Третью бригаду перейти на свою сторону; именно этот поступок, больше, чем что-либо другое, определил ход восстания. Но насколько больше...
— Э, генерал?
— Да, Ваше Высокопреосвященство. Я обдумываю ситуацию. Дверь очень толстая и достаточно плотно подогнанная, стены сделаны из коркамня. Все это довольно сильно искажает звук выстрелов, которые мы слышим.
— То есть вы... э... считаете, что это выстрелы?
— Сейчас я надену туфли, Ваше Высокопреосвященство. — В темноте она нащупала их. — Если нас куда-то поведут...
— Совершенно верно, — радостно сказал Прилипала. — Квезаль, а? Старый Квезаль. Его Святейшество, я должен был сказать.
Жажда накинулась с новой силой, и майтера Мята облизала сухие губы.
— Его Святейшество, Ваше Высокопреосвященство?
— Спасти, а? Он пришел за мной... э... за нами. Или... э... послал кого-то. Прозорливый, а? Играет в тонкую игру, старый Квезаль. Чувствует карту в обоих... хм... смыслах.
Она попыталась представить себе, как престарелый Пролокьютор сражается, с карабином в руке, с Пауком и его ловцами шпионов, и не сумела.
— Я бы скорее подумала, что на этот раз Бизон послал в туннели разведчиков, Ваше Высокопреосвященство. Если нам повезло, мы слышали некоторых из них. Но даже если они и заметят эту дверь, быть может они не смогут открыть ее.
Еще один выстрел, без всякого сомнения, выстрел.
— Они заметят ее, генерал. Даю... э... слово. Мой гаммадион, э?
— Ваш гаммадион, Ваше Высокопреосвященство?
— Не вы, э, сивиллы. Но мы, авгуры. Святые авгуры, а? Носим пустой крест Паса. Разделяется на части. Используем, чтобы проверить Окно, э? Укрепляет соединения, служит для настройки, для всех подобных, э, операций. Золотой, эй? Мой. Коадъютора, э? Камни. Не как у старого Квезаля, хм, но геммы. Аметисты, по большей части. Золотая цепь. Под моей туникой, обычно. Наружи, во время жертвоприношения, эй?
— Я знакома с ними, Ваше Высокопреосвященство.
— Я... э... суну его под дверь, майтера. Потом вытащу, э? Потом опять вставлю. Движущийся предмет, хм? Ловит свет, а, привлекает внимание.
Она подошла к двери (едва не споткнувшись о Прилипалу) и резко стукнула по ней каблуком.
— Превосходно... э... превосходно. Грубо, а? Тем не менее... ах!
Наружная задвижка заскрежетала, и дверь распахнулась, наткнувшись на Прилипалу.
— Что за шум? — проворчал дородный Паук.
Огоньки в туннеле горели так тускло, что майтера Мята даже не мигнула.
— Я ударила в дверь туфлей. Мы услышали выстрелы и понадеялись, что мы свободны.
— Пошли. — Паук махнул дулом игломета.
— Нам, хм, нужна еда, — рискнул Прилипала. — Вода или... а... что-нибудь, э, годное для питья.
— Не понадобится, если вы не пойдете.
— Ты не осмелишься стрелять в нас, — объявила майтера Мята. — Мы — ценные заложники. Что ты скажешь...
Он схватил ее за руку и выбросил наружу через дверной пролет.
— Я сильный, поняла?
— Никогда не сомневалась. — Она повела плечом, опасаясь, что оно вывихнуто.
— Сильный, как хэм. Не как один из этих солдат, могет быть, но обычный хэм. Ты со мной, сив? Я не буду стрелять в тебя. Но есть куча всего, что я могу с тобой сделать. — В туннеле сидел, небрежно развалившись, один из людей Паука. Его карабин светился. — И я готов попробовать пару из них, — продолжал Паук. — Помнишь чайник советника Потто? Так это ерунда. Он только играл с тобой, он такой. Я не дурак. Мы много раз ловили шпионов.
— Очень рада услышать. — Майтера Мята испугалась, что он не разрешит ей надеть туфлю; она наклонилась, согнувшись как лук, и выпрямилась со странным маленьким торжеством.
— Я многому научился, работая с ними. И никогда не видел кого-нибудь настолько крутого, кто не сказал бы мне то, что я хотел у него узнать. Сюда, и не останавливайся.
— Я, э, слаб. Жажда, а? Что один физически… о!
Это Прилипалу толкнул в спину человек с карабином, который сказал:
— Однажды я бил ногой мертвого парня до тех пор, пока он не встал и не понесся, как угорелый.
— Боги... а... Пас. Тартар, э? — Прилипала быстро, хотя и неровными шагами, пошел вперед, обгоняя майтеру Мята.
— Медленнее!
— Я... э... молился. Четки, а? Пока, хм, генерал спала.
— Вы должны были разбудить меня, — запротестовала она, и Паук подтолкнул ее.
— Никогда! И не, хм, думал... — Прилипала застыл, пока его опять не пихнули в спину. Слегка близорукая, майтера Мята замигала, пытаясь в водянистом свете разглядеть, что находится впереди.
— Мертвый бык, — сказал ей Паук. — Один из моих.
— Те самые выстрелы, которые мы слышали?
Паук толкнул ее вперед.
— Ага. — Еще один толчок. — Он следил за вашей дверью. Сив, твою мать, ты бы лучше научилась нести побыстрей свой хреновый зад, или я научу тебя хреновой куче вещей, которых ты не захочешь узнать.
Она резко повернулась и посмотрела ему в лицо:
— Я уже выучила кое-что, но есть еще кое-что другое, что я хочу узнать. Очень хочу узнать, на самом деле.
Он стукнул ее по лицу ладонью; удар, такой же громкий, как выстрел из карабина, закружил ее и сшиб с ног.
— Подними ее, — приказал он Прилипале.
Прилипала так и сделал и, неся ее, как ребенка, шатающейся походкой пошел по туннелю. Когда они дошли до трупа, человек с карабином схватил Прилипалу за руку и приказал остановиться; Прилипала поставил ее на ноги.
— Ты плачешь, — сказал ей Паук.
— Да. Но больше не буду, — она вытерла глаза, — потому что знаю: наш час придет. Возможно, вместо этого я должна плакать по тебе, но это время придет позже, если придет вообще.
Прилипала опустился на колени рядом с трупом; потом встал, качая головой.