Шелк мрачно кивнул:
— Я не видел портрета с птицей, но, как мне кажется, я знаю, кто нарисовал его. И я ей скажу пару ласковых.
Официант поставил на стол три запотевших бутылки с желтой, коричневой и прозрачной жидкостями, четыре стакана и отметил их счет на маленькой грифельной доске.
Нутрия потрогал коричневую бутылку и улыбнулся:
— В сцилладень здесь полно народу, и все вокруг довольно теплое. Эти бутылки, вероятно, остудили внизу.
Шелк кивнул:
— Под землей всегда холодно. Я думаю, что ночь, которая окружает виток, должна быть зимней ночью.
Нутрия, открывавший бутылку с померанцевой водой для жены, удивленно посмотрел на него.
— Ты когда-нибудь думал о том, что лежит за витком, сын мой?
— Ты имеешь в виду, патера, если рыть и рыть вниз? Разве там не просто земля, сколько ни копай?
Шелк покачал головой и открыл свою бутылку:
— Даже безграмотные горняки знают, что это не так, сын мой. Даже могильщик — вчера я говорил с некоторыми из них, и они ни в коем случае не были невежественными — скажет тебе, что на глубине человеческого роста земля становится намного плотнее. Дальше идет глина и гравий, а под ними камень или коркамень.
Шелк налил холодной воды в стакан для Орева, одновременно собираясь с мыслями:
— За слоем камня и коркамня, который не так толст, как ты, может быть, считаешь, виток переходит в пустоту — в ночь, которая безгранично простирается во всех направлениях. — Он замолчал, вспоминая, пока наполнял стакан. — Однако она украшена цветными искрами. Мне сказали, что они есть, хотя сейчас я не помню этого.
— По-моему, это только от того, что тепло не может проникать вниз.
— Оно проникает, — сказал ему Шелк. — Оно уходит вниз глубже этой бочки и глубже колодца в моем мантейоне, из которого всегда можно накачать холодной воды. На самом деле оно доходит до самого внешнего камня витка и только потом теряется в бездушной ночи. Если бы не солнце, самый первый и величайший из даров Паса, мы бы все замерзли. — Какое-то мгновение Шелк смотрел, как Орев пьет из своего стакана, и сделал хороший глоток из своего. — Спасибо вам обоим. Вода просто великолепна.
— Я не буду спорить с Пасом или с тобой о важности солнца, патера, — сказала Кервель, — но оно может быть очень опасным. Если ты на самом деле хочешь увидеть святилище, ты мог бы перенести паломничество на вечер, когда не так жарко. Ты помнишь последний раз, Нутрия?
Ее муж кивнул:
— В первый раз мы были там прошлой осенью, патера. Тогда мы насладились прогулкой, и из святилища открывается великолепный вид на озеро, вот мы и решили пойти туда в этом году. В конце концов, мы собрались, когда уже созрели фиги, но еще не было так жарко, как сейчас.
— Даже близко, — вставила Кервель.
— Мы вышли, и, постепенно, становилось все жарче и жарче. Расскажи ему, дорогая.
— Он сошел с дороги, — сказала Кервель Шелку. — С Пути Пилигрима, как ее еще называют. Я видела впереди следующую пару камней, но он повернул направо, в эту маленькую... не знаю, как она называется. Такая каменистая маленькая долина между двух холмов.
— Лощина? — предположил Шелк.
— Да, верно. В лощину. И я сказала: «Куда ты идешь? Здесь нет пути». А он ответил: «Идем, идем вдоль нее, иначе мы никогда не попадем туда». И я побежала за ним и догнала его.
«В следующем году у них будет ребенок», — подумал Шелк. Он представил себе, как они, все трое, ужинают в маленьком дворике, разговаривают и смеются; Кервель была не такой прекрасной и очаровательной, как Гиацинт, но он обнаружил, что от всего сердца завидует Нутрии.
— И она закончилась. Лощина. И за ней начался очень крутой подъем, невозможно влезть; и он не знал, что делать. В конце концов я спросила: «Как ты думаешь, куда мы идем?», и он ответил: «К тете».
— Понимаю. — Шелк осушил стакан и вылил в него все, что осталось в бутылке.
— Мне потребовалось много времени, чтобы вернуться вместе с ним обратно на дорогу, и когда я так сделала, то увидела человека, идущего к нам из святилища. Я позвала его и попросила помочь мне. Он остановился и спросил, в чем дело, и помог мне провести Нутрию немного дальше, туда, где была небольшая тень и мы смогли уложить его.
— И это, конечно, было в разгар жары, — сказал Шелк.
— Да! В точности.
Нутрия кивнул:
— У меня в голове все перемешалось, и я почему-то решил, что мы в городе и идем к дому моей тети; и я спрашивал себя, что произошло с улицей. Почему она так изменилась.
— В любом случае этот человек оставался с нами, пока Нутрии не стало лучше. Он сказал, что у Нутрии был тепловой удар, не самый сильный, и сейчас главное не выходить на солнце, лежать, есть соленую пищу и пить холодную воду, если сможет. Только мы не могли, потому что не принесли с собой ничего, и мы находились слишком высоко, чтобы можно было спуститься к озеру. Оказалось, что он — доктор.
Шелк изумленно уставился на нее:
— О, великие боги!
— Что случилось, патера?
— И тем не менее, некоторые люди не поверят. — Он допил воду. — Я — даже я, который должен знать лучше, чем любой другой, — часто веду себя так, как будто в витке нет других сил кроме моей, весьма слабой. Наверно, я должен спросить у тебя имя этого доктора, для проформы; но я не буду. Я его знаю.
— Я забыл его, — признался Нутрия, — хотя он провел с нами часа два, как мне кажется, и мы много разговаривали.
— У него была борода, — сказала Кервель, — и он был только чуть-чуть выше меня.
— Его зовут Журавль, — сказал им Шелк и махнул официанту.
— Да, точно, — кивнула Кервель. — Он твой друг, патера?
— Не совсем. Знакомый. Хотите еще, вы оба? Я собираюсь выпить еще одну.
Они кивнули.
— Я заплачу за наши первые бутылки и за эти тоже, — сказал Шелк официанту.
— Пять битов, если хочешь заплатить сейчас, патера. А не знаешь ли ты что-нибудь о патере Шелке, из города?
— Немного, — ответил Шелк. — И, безусловно, не так много, как должен.
— В его Окно явилась богиня, верно? И он вроде как чудотворец?
— Первое — правда, — сказал ему Шелк, — а второе — нет. — Он повернулся к Нутрии и Кервель. — Вы сказали, что доктор Журавль разговаривал с вами какое-то время. Надеюсь, я не буду слишком фамильярным, если спрошу, о чем вы говорили?
— Он и есть патера Шелк, — сказала Кервель официанту. — Разве ты не видишь его птицу?
Шелк положил на стол шесть картбитов.
— Он хотел знать, здоровы ли мои отец и мать, и он продолжал ощупывать мою кожу, — сказал Нутрия. — И от чего умерла бабушка. Это я помню.
— Он задавал много вопросов, — сказала Кервель. — И он заставил меня обмахивать его — Нутрию, я имею в виду.
Орев, который внимательно слушал, помахал здоровым крылом.
— В точности, птичка. Именно так, только я махала шляпой.
— Мне тоже нужна одна, — пробормотал Шелк. — Еще одна, я бы сказал. К счастью, у меня есть деньги.
— Шляпа? — спросил Нутрия.
— Даже комиссар носил... не имеет значения. Я не знаю этого человека и не хочу, чтобы вы подумали, будто я его знаю. И достаточно об этом. Но перед тем, как идти в святилище, я хочу купить шляпу с широкими полями. Я знаю, что видел такую в окне лавки, где-то неподалеку.
Официант принес три запотевших бутылки и три чистых стакана.
— Они продаются в половине местных лавок, — сказал Нутрия. — Можно получить ужасный солнечный ожог, если плавать на лодке по озеру без них.
— Или просто плавать, потому что люди главным образом сидят на камнях, — засмеялась Кервель; у нее был привлекательный смех, и Шелк почувствовал, что она это знает. — Они приезжают из города, потому что озеро красивое и холодное, и они думают, что это то, что им надо. Но как только они прыгают в него, они тут же очень быстро выпрыгивают обратно, большинство из них.
Шелк кивнул и засмеялся:
— Я сам должен попытаться, как-нибудь. А вы помните какие-нибудь другие вопросы доктора Журавля?
— Кто построил святилище, — сказал Нутрия. — Советник Лемур, примерно двадцать пять лет назад. Там есть бронзовая пластинка, которая говорит об этом, но, похоже, доктор не заметил ее, когда там был.
— Он хотел знать, не родственник ли он Нутрии, — сказала Кервель. — Не думаю, что он знает, что такое нутрия. И еще знаем ли мы советника Лемура, или кого-нибудь из них, и сколько им лет. Он сказал, что большинство из них стали советниками больше сорока лет назад, так что тогда они были довольно молоды.
— Не уверен, что это правда, — сказал ей Нутрия.
— И знаем ли мы, насколько плохо жить в некоторых других городах, и не думаем ли, что должны им помочь. Я ответила, что первым делом надо удостовериться, что всякий получает справедливую долю еды — столько неприятностей происходят только из-за того, что люди скупают зерно и ждут повышения цен. Я сказала, что в Вайроне и так все достаточно дорого, хотя мы и не посылаем рис в Палустрию.
Она опять засмеялась, Шелк рассмеялся вместе с ней и положил нетронутую бутылку воды в карман сутаны; но мысленно он уже шел по пути, отмеченному белыми камнями, по Пути Пилигрима, который тянулся из Лимны к святилищу Сциллы на скалах над озером — святому месту, которое посетили как доктор Журавль, так и комиссар Мошка.
Когда, почти час спустя, он отправился в путь, солнце стало его злейшим врагом, огненной змеей, протянувшейся через небо, могущественной, ядовитой и враждебной. Путь Пилигрима мерцал от жары, и третий белый камень, на который он сел, чтобы наполнить энергией повязку Журавля, был горячим, как крышка кипящего на плите чайника.
Вытерев лоб рукавом, он попытался вспомнить, было ли так же жарко два-три месяца назад, когда Мошка совершал паломничество, и решил, что нет. Да, было жарко — на самом деле настолько жарко, что все непрерывно жаловались. Но не так, как сейчас.
— Сейчас разгар жары, — сказал он Ореву. — Жарче уже не будет. Самое правильное — подождать до вечера, как и предлагала Кервель; но сегодня вечером мы ужинаем с Гагаркой. Мы будем утешать себя мыслью, что если мы сможем это вынести — а мы сможем, — значит, мы можем вынести самое худшее из того, что может сделать нам солнце, и с этого мгновения дела пойдут только лучше. Возвращаться нам надо будет вниз, и будет намного холоднее.