– Такой цвет.
– Да, неброско. Мы же по делу.
– Пепел и вода.
– Нет, – Док застегнул ремень и покрутился, проверяя свободу движений. – Не понимаю, что ты говоришь. У меня ком в горле от твоего голоса, и если бы ты был Клемсом, я бы сейчас тебя обнял. Но ничего у нас не выйдет, так что пойдем, вытащим Рея. Что нам еще остается. Оружия я тебе не дам, извини, и так выходит какой-то гребаный зомби-апокалипсис. Убить тебя могут? Нет. Я так и думал. Ну, пойдем.
По ночному городу доехали быстро, оставили машину недалеко, но так, неочевидно. Мертвому удивительно легко подчинялись замки, сигнализация на него не реагировала, система наблюдения не замечала – и Док шел словно в тени его несуществования, невидимый, как будто и сам не существовал. Пустынные лестницы, длинные коридоры, резкий свет, железные двери, тишина везде. Мертвый владел всеми навыками живого Клемса. Все па бесшумного танца, все плавные скольжения, четкие паузы, мгновенные броски. Жуть подкатывала, как тошнота, но Док уже включился, работал, на этом многое можно вынести, вообще всё, так уж оно устроено, специально. Они спустились в подвал, проникли в царство диковинных аппаратов, листов черной пленки, просвинцованной резины. Док нашел подходящую перчатку и взял ее с собой наверх. Он помнил дорогу, хотя уходил с девочками в тот раз какими-то нездешними путями. Понимал, что шли они не на самом деле здесь, а дорогу помнил эту, другой никакой как будто и не было. Мертвый шел, кажется, на каком-то своем, неживом чутье. Доку стало легче, когда он заметил, что уже не пытается назвать напарника тем, живым именем. Не Клемс. Во всяком случае – не его Клемс. Ну, значит, не ему и разбираться. Хоть что-то.
Потому что вот уже нужная дверь, и если Рей за нею, то выносить его придется на руках, и с этим разбираться должен Док, больше некому.
На самом деле Док не знал, кто из них сейчас он сам – тот, кто лежит, накрытый до подбородка гладко расправленной простыней, или тот, кто стоит над лежащим и видит в нем себя. Разница, конечно, была: щетина, отечная припухлость бледного лица, темные тени вокруг глаз, болезненно сухие губы – и та пустота, которую сегодня Док уже видел во взгляде своего спутника. В зеркале никогда не случалось видеть свое лицо таким – застывшим без всякого выражения. Надо же, подумал Док, вот какой я буду покойник. Но Рей, конечно, был жив – простыня едва заметно поднималась и опускалась от дыхания. Работать, работать. С ума сходить – потом, когда от этого уже ничего не будет зависеть. Сейчас – работать, иначе положат в соседней палате, и отличить вас друг от друга можно будет только по чипу. Да и то, небось, не поскупятся, пометят и тебя для верности. Док стянул простыню с лежащего, распустил ремни: на лбу, на груди, на бедрах; освободил руки и ноги. Скользнул взглядом по исколотым венам. Тут же стылый голос упырицы зашептал в уши, по спине продернуло горячим и ледяным, все поплыло перед глазами. Не смотри, одернул себя Док, не надо, ты там был, а теперь ты здесь. А это Рей, его надо забрать оттуда, его, не тебя.
Док надел ему на руку тяжелую зеленую перчатку, аккуратно завернул его в две простыни, выдернул ремни из креплений, затянул получившийся сверток, взвалил на плечо. Вот и всё, теперь только уходить.
– Ты неправильно понял.
Мертвый шагнул навстречу, заступая путь.
– Что?
– Не надо никуда его.
Док нетерпеливо дернул головой.
– В чем дело? Мы же за ним пришли. Ты сам сказал: пойдем, вытащим.
– Мы его вытащим. Не так.
– А… как?
– Его теперь. Не сюда.
– А куда?
Мертвый смотрел на Рея – так же, как на красное одеяло, из той же пустоты, из того же неутолимого одиночества. Перевел взгляд на Дока.
Док отодвинулся, увеличивая промежуток между.
– В смерть? Нет уж. Давай, дверь открой.
– Надо ждать здесь.
– Чего ждать? – зарычал уже Док. – Чего?!
– Она придет. Она заберет его отсюда. Сама.
– Ох, господи… – выдохнул Док, вспомнив собственные слова, произнесенные здесь же, вспомнив сегодняшнее пробуждение. – Нет, не придет. Я знаю. Я видел: они там. Они сами не выберутся оттуда. Так что на нее сегодня не рассчитывай, понял? Придется нам самим справиться с этим делом.
Мертвый выслушал его, кивнул и сказал:
– Убей.
И тогда Док пошел на него, просто шагнул вперед, сокращая промежуток, тот, непреодолимый, между мертвым и живым, и мертвому некуда было деваться – он отступил, уперся лопатками в дверь, толкнул ее, вышел в коридор; и Док поднял руку и показал знаками – вперед и направо, ты первый, пошел.
И они отработали отход чисто, как на тренировке, вышли к машине – все трое: живой, мертвый и тот, спеленатый, как младенец, ни мертвый, ни живой.
Док не стал зажигать свечи на алтаре. Просто оставил перчатку на руке спящего, устроил его на диване, накрыл пледом.
– Если я уйду, ты сможешь остаться здесь с ним?
Мертвый кивнул.
– Ты… – Док запнулся. – Ты ведь не можешь убить его?
– Я не убью.
– За стеллажом есть складное кресло – возьми себе. Мне надо вернуться. Девочки опять застряли там. Думаю, я смогу туда попасть, если займу место Рея. Во всяком случае, это самое близкое подобие того места. То есть географически ближе всего и доступнее. Ближайший аналог. Я не знаю, по каким законам здесь всё функционирует, но, судя по предшествующему опыту, если меня накачают какой-нибудь этой их дрянью, я попаду куда надо. А оттуда я – тоже непонятно как, но с большой вероятностью, – выберусь вместе с девочками. Не знаю, сколько времени это займет. Но здесь, наверное, время всё равно другое. Сюда никто не придет, но ты охраняй его. Если проснется, просто не давай ему уйти. Сможешь? Хотя, я думаю, ничего тут не произойдет, пока мы не вернемся. Оставайся с ним. Просто оставайся с ним – я сделаю всё остальное, а это придется сделать тебе. Я хотел бы обнять тебя… если бы ты был Клемсом.
Мертвый снова поглядел на него своим пустым, бесконечным взглядом. Док выдержал его, но после обнаружил, что смотрит сквозь выпуклые линзы слез. Коротко кивнул, отвернулся, поправил плед на спящем Рее. Надо было идти, всё равно – больше некому. Мертвый потащил кресло из-за стеллажа, толкнул его плечом, сверху опрокинулась картонная коробка, по полу рассыпались маленькие бумажные пакеты. Мертвый смотрел на них, как будто не знал, как за них взяться – и нужно ли. Док поймал себя на том, что обрадовался отсрочке. Наклонился, сгреб рукой сразу несколько – укололся – что это еще тут? Сквозь прорвавшуюся бумагу высунулся острый деревянный клювик. Зубочистки? Калавера участвует в арт-проектах Мадлен?
– Это какой-то очень особенный зомби-апокалипсис! – с чувством сказал Док. – Такого мы еще не видели.
– Не видели, – согласился мертвый. – Иди. Я соберу. Это зубочистки. Это как веретено. Это как спящая красавица. Только Рей.
– Погоди, укололся же я?
– Не имеет значения, – повторил мертвый. – Не имеет значения. Кем ты себя считаешь.
– Хм, – сказал Док. – А что имеет значение?
– Кто ты есть.
Остатка ночи как раз хватило. Самому, без всепокрывающей тени мертвого, пройти в палату было несколько сложнее, но на этот раз такая степень скрытности не была необходима. Док сбросил куртку, разулся и лег на голый матрас. Если их что-то не устроит, пусть сами раздевают, привязывают…
Он устал. С ума сойти, как же он устал. Как же он бесконечно, безнадежно устал. А надо работать. Что ж, в первый раз, что ли, или в последний? Док закрыл глаза, сложил пальцы, как выучено, сделал первый длинный-длинный выдох.
Второй.
Третий вырвался глухим стоном.
– Док, Док… Эй, Док…
– Да, девочка. Слышу. Давай выбираться отсюда.
Красные лепестки
Когда он проснулся, утренний свет едва брезжил за матовым стеклом. Ему было тепло и мягко: точно отмеренный угол подушки под щекой, одеяло обернуто коконом вокруг – всё как он любит. Одеяло? Прямо поверх свитера и брюк? Он спит в носках? Где он спит? Матовое стекло?
То самое, по которому он размашисто водил светло-сиреневой помадой Мадлен.
И наволочка пахнет дезинфекцией сквозь сладковатую отдушку. И одеяло такое же, как то, в которое он завернул Рея – вот накануне же. И сам он под таким лежал недавно, здесь же.
Как будто в коробку сложили кусочки от разных паззлов: одеяло, подушка, окно это от больницы, как раз куда он и планировал попасть и, насколько он помнил, действительно попал. Но не хватает ремней и трубочек с иглами, и почему он лежит, подогнув ногу, как цапля, и почему руки свободны и обнимают подушку, как будто он спит дома или на базе?
– Это почти незаметно, Док… – сказал кто-то. – Почти незаметно, но я вижу, что ты проснулся и растерян. Зачем гадать? Можешь спросить, я тебе отвечу.
Док приподнялся и поглядел на говорящего. Тот сидел в углу окна на подоконнике, спиной к свету, но Доку не нужно было видеть его лицо, чтобы узнать: это не Гайюс. Другой, его коллега из того варианта, который Док называл про себя «измерением Рея».
– И что ты хочешь, чтобы я у тебя спросил?
– Ага, – удовлетворенно сказал не-Гайюс. – Совсем проснулся.
– Как ты догадался, – проворчал Док.
– У меня в записях про Рея значится, что он редкий зануда и вредина. Я рискнул предположить, что на тебя это тоже распространяется, Док.
Док сел, потянулся, покрутил головой. Ботинки стояли рядом с кроватью, он сунул в них ноги и прошелся по палате, разминаясь.
– Значит, всё-таки Док?
– Ну, ты же написал: «разуй глаза». Чего ты ожидал после этого? Что ты будешь исчезать и появляться, то с чипом, то без чипа, то голый, то одетый… Пристегнутый к кровати – или сладко сложивший ладони под щекой, как дитя? И никаких чипов, никаких следов чипа – а это не шутки. И что, я должен списать это на бред? Так это у тебя бред, не у меня.
– Это почему? – возмутился Док.
– Так уж сложилось: пациент здесь ты, значит, и бред может быть только у тебя. И если я вижу, что ты не Рей, если замечаю разницу между вами…