Оказывается, что это опера на основе сборника древних легенд под названием «Альманах песка», которые явно имеют статус национальной мифологии. Опера исполняется на родном для островитян языке, и, как ни обидно, английских субтитров не предполагается – только короткое либретто в программке. Один из ведущих артистов – знаменитый местный дрэг-исполнитель и поп-певец Афродэдди Элеганза. Густой белый грим, выгнутые брови, бирюзовые губы – если фото в программке соответствует, этому человеку лет шестнадцать максимум, он совсем молод.
Занавес поднимается, и Клэр изо всех сил пытается понять, что происходит на сцене. Все начинается со шторма на море, и жутковатые голоса за сценой поют, возвышая голос над ревом ветра и волн. Появляется пережившая кораблекрушение путешественница, Одиссей женского пола, как догадывается Клэр, ее прибивает к берегу, и коренные островитяне, у’Йой, относят ее к себе в деревню. Старшая из них, слепая старуха, рассказывает путешественнице истории своего народа, которые разыгрываются другими актерами. В остальном Клэр мало что понимает. Дух воды пойман и приручен, предполагает она, идет борьба между братьями и сестрами за трон, и бог моря заводит интрижку со смертной женщиной. Ученые – или волшебники – строят механизм, который приводит в движение корабли и делает их броню неуязвимой, но это явно злит дух вулкана, и группа повстанцев, похоже, договаривается разрушить механизм, пока не стало слишком поздно. Часто несколько персонажей говорят или поют одновременно или стонут и жестикулируют по углам, пока более важные вещи требуют внимания на авансцене. Некоторые актеры кажутся главными в саге, но потом исчезают и больше не возвращаются. Места в зале, выбранные для них Андросом, расположены довольно далеко от сцены, из-за чего еще труднее разобрать, что происходит.
– Это Афродэдди, – шепчет ей в ухо Андрос.
Она видит фигурку, которая пересекает сцену в длинном пурпурном одеянии, лысую, руки расставлены, она поет одну высокую ноту. Другие актеры расступаются перед ней.
– Кого он играет? – спрашивает Клэр тоже шепотом.
– Океан, – отвечает Андрос.
Как раз перед антрактом какое-то морское чудище с щупальцами, возможно, гигантский кальмар, поднимается на сцену из люка и обвивается вокруг мужчины и женщины, которые стоят одни, взявшись за руки. Существо выглядит до бесстыдства фальшивым, его механизм громко скрипит. Актеры медленно исчезают из виду в его глубоких иссиня-черных складках, все еще декламируя свои реплики, будто не замечая, что с ними происходит. Абсурдная смесь Шекспира и ужастиков пятидесятых годов, Клэр едва подавляет смешок. То же самое было с ней, когда она услышала, как дива мяукает, словно кошка, в традиционной опере в Шанхае.
Она оглядывается на Андроса и потрясена, увидев слезы, которые катятся по его щекам. И он не одинок. Она слышит всхлипы, видит ошеломленные лица, замечает, как люди достают платочки и салфетки, а потом и сама ощущает эту почти физическую силу: прилив глубоких чувств прокатывается по залу собравшихся вроде бы здравомыслящих людей. Андрос поворачивается к ней, улыбается, словно говоря: «Все хорошо», – и берет ее за руку.
А потом странности нарастают. В третьем акте, в разгар музыкального номера, огромный кусок задника сцены, разукрашенный под фасад древнего храма, внезапно опрокидывается назад, сбивая подвешенный экран, и с грохотом падает на помост. Клэр ахает от этой катастрофической поломки, но актеры продолжают, не сбиваясь. Она оглядывается на Андроса. Он все еще захвачен действом, заворожен.
Клэр чувствует холодную каплю на запястье, запрокидывает голову и вглядывается в сводчатый потолок. Неужто эта чертова крыша протекает или это часть представления?
Больше не капает, но на сцене происходят еще более странные вещи. Однако лишь Клэр находит их странными. Приглушенные удары крыльев. Появляются непонятные части сценического оборудования – края механизмов, которые на мгновение зависают или скользят поверх декораций и исчезают. Шевеление каких-то тел – их едва видно за полупрозрачными занавесками, изображающими вздымающиеся волны. И фоном ко всему этому, Клэр уверена, она слышит еще один слабый звук: низкий скрежет и гул, словно какой-то огромный механизм тяжело вращается, – он ей знаком, но она не помнит откуда. А потом вспоминает: это звук из подземного бункера в исследовательской лаборатории, где Андрос показывал ей волновой эксперимент.
Клэр чувствует вибрации в полу, в подлокотниках своего кресла. А другие слышат? Актеры и зрители – все эти люди пребывают в забытьи, ведут себя так, будто не существует границы между сценой и залом. Они все увлечены сюжетом, каким бы он ни был. Но она все больше убеждается, что помимо этого спектакля происходит еще один, гораздо более масштабный, что она видит лишь отголоски, намеки, смутные подсказки о более важном событии, идущем своим чередом, постепенном, неотвратимом процессе или о чем-то, что вот-вот настанет, – так нарастает ледяной покров, и никто здесь не может уловить это явление в его целостности или признать, что оно происходит. Она единственная, кто, наблюдая это представление, видит, что вершится на самом деле.
Она шепотом извиняется перед Андросом и спешит вверх по проходу, проталкиваясь мимо капельдинера, который смотрит на нее осуждающе, будто она выходит в разгар священного ритуала. Клэр пересекает фойе и выходит в моросящую темноту, ходит туда-сюда по двору, потирая плечо с пластырем и шепча про себя, что она ведет себя глупо и ей надо вернуться. Прекрати привлекать к себе внимание, идиотка!
Она возвращается внутрь, заказывает скотч в баре, быстро опрокидывает в себя бокал. Андрос находит ее. Он робко улыбается ей, но катарсис, или что там переживают все эти люди, все еще заметен в его глазах.
– Видимо, это не то, что ты ожидала? – спрашивает он, касаясь ее плеча. – Все хорошо?
– Все нормально. Но думаю, мне стоит вернуться в гостиницу.
– Позволь тебя проводить. Я могу рассказать больше про представление, если…
Она берет его за руку.
– Нет, спасибо. Давай не будем говорить об этом. О чем угодно, только не об этом.
Клэр просыпается перед рассветом. Возле нее еще спит Андрос. Они оба лежат голые поверх одеял. Несмотря на бурю, в комнате всю ночь было тепло, и они провели большую ее часть в объятиях друг друга.
Она касается серебряного квита, свисающего с цепочки на его шее. Если она его откроет, что там найдет? Что он хранит так близко к сердцу?
В темноте она выскальзывает из постели и шлепает в ванную принять душ. Уже заворачиваясь в полотенце, вновь изучает пластырь. Пытается подцепить его ногтями, потом отпускает. Ей, похоже, не снять его, остается ждать, пока слезет сам. Он может делать с ней что угодно. Но она не позволит ему победить.
Когда она возвращается в спальню, Андрос говорит:
– Это секрет.
– Что?
– Ты гадала, что я храню здесь, – говорит он, поигрывая квитом.
– Правда?
Он улыбается.
– Может, расскажу как-нибудь.
– Ладно. У каждого должен быть хоть один секрет.
Они завтракают вместе в ресторане гостиницы, почти не разговаривая – да и не чувствуя в этом особой необходимости, после чего Андрос целует Клэр в щеку и уезжает в исследовательскую лабораторию, где пробудет весь день.
Клэр поднимается в номер, чтобы забрать записную книжку и фотоаппарат. Когда она вновь спускается к стойке, портье подзывает ее и советует не выходить без крайней надобности. Прошлой ночью улицы сильно подтопило, по ним практически не пройти.
Она гадает, как Андрос добрался до работы. У нее есть его номер, и она могла бы написать ему сообщение с одного из одноразовых телефонов, но это будет на нее не похоже. На заданиях она обычно избегает пользоваться телефоном. Даже не звонит домой проверить, как там мать. Все это связи, которые можно отследить, нанести на карту, исследовать в подробностях – изучить всю затейливую паутину ее путешествий. Ее жизнь. И вообще, что она вообразила, позволив себе сблизиться с Андросом? Ей могут позвонить в любую минуту. Сообщить новый план. Указать место встречи. Все это может случиться, пока он с ней, и тогда она снова облажается.
Ты развлеклась. А теперь пора покончить с этим.
У выхода из гостиницы в центре города будто река разлилась. Она колеблется, затем возвращается в номер. Постояв несколько минут у окна и посмотрев в пустоту, включает лампу и раскладывает на столе свои заметки и карты. Пытается поработать над уточнениями путеводителя, но очень скоро понимает, что не может достаточно сосредоточиться, чтобы собраться с мыслями. За окном бушует буря. Балконная дверь плотно закрыта, но Клэр все равно слышен стон ветра и дребезжание рамы.
Что ей делать, сидеть в номере весь день? Пластырю, похоже, нет дела, снаружи она или внутри. И она знает, что контакт не постучит в ее дверь. Возможно, он сейчас внизу, в фойе, притворяется, будто читает журнал, гадает, куда она запропастилась.
Она смотрит на часы, не отмечая времени, потом смотрит снова.
Возможно, Андрос знает, зачем она здесь, его поставили следить за ней. Арестовать, когда она заберет сумку. Нет. Тут не сходится. Он появился и помешал ей перед самой передачей. Если он работает на спецслужбы, он бы не допустил такого, верно? Он подкатил к ней до того, как она взяла вещь. Да, прямо перед этим.
Слишком дерганая, чтобы сосредоточиться, она ложится в постель и включает плоский телевизор на стене напротив.
Находит канал на английском, где только начинается документалка про эволюцию и генетику, которую ведет ученый с тонкими седыми волосами, он держится так, словно глубоко убежден в своей правоте.
Человеческое существо, заявляет ученый, это лишь система, призванная поддерживать жизнь сложной молекулы, дезоксирибонуклеиновой кислоты, чья единственная цель – повторять себя. Хотя, разумеется, добавляет он, у этой молекулы в действительности нет никакой цели как сознательного намерения, ведь она лишь бездумный химический процесс, который сам всего лишь часть другого бездумного процесса – естественного отбора, который происходит так долго, что и не вообразить. За этим следует панорамный снимок тюленей или морских львов, или кто они там, большой колонии на забытом богом сером берегу, они жмутся друг к дружке под проливным дождем. Затем камера делает крупный план одного из них: морда поднята к небу, он скорбно ревет. «Это и есть жизнь? Это отстой», – словно говорит эта сцена.