Следующие два дня, пятница и суббота, прошли как обычно. Тропы оставались такими, какими он их знал. Он решил, что в тот день на него повлияла жара. Может, он пил мало воды, его восприятие времени или пространства затуманилось. Так уже раз бывало, когда он пробовал курить травку на вечеринке в первый и последний раз. Он проверил шагомер вечером в пятницу и увидел, что сделал не больше шагов, чем обычно. То есть ему это пригрезилось.
Митио ждал этого воскресенья все лето. Отец взял лодку и отправился порыбачить на три дня на Громовом озере, а Итан собирался наконец-то приехать в Ривер-Мидоуз. Остаток дня и всю ночь они будут только вдвоем.
Рано утром в воскресенье Митио написал Итану и пожелал ему хорошей дороги. Итан не ответил сразу, что было для него необычно. Митио завтракал, а телефон лежал рядом с ним. Все это время он не звонил. Митио решил, что Итан уже выехал. Но все равно позвонил чуть позже, и Итан не ответил. Около полудня, когда Митио уже начал по-настоящему беспокоиться, телефон наконец-то пиликнул.
«Я не могу больше работать с тобой над этим проектом. Не пиши мне больше».
В понедельник утром Митио позвонил Рэю и сказал, что не придет из-за личной проблемы, которую ему нужно решить.
Он едва мог уснуть после сообщения Итана. Хотел просто бросить работу, но после второй бессонной ночи подряд, пялясь в потолок спальни, он понял, что ходьба – единственное, что ему осталось. Он печатал ответ за ответом, но ничего не отправлял. Нельзя было рисковать: если он напишет то, что действительно чувствует, что ему требовалось сказать, это может испортить отношения Итана с родителями, но Митио не мог и поддерживать ложь, будто речь только об учебном проекте.
Во вторник он заявился на работу рано, дождался, пока приехали Лорна и Тед, присоединился к ним, когда они вышли на тропу. Если бы те странности произошли, когда они вместе, он бы понял, что дело не только в нем. Он держался этой пары так настойчиво, что очень скоро ребята начали переглядываться, словно спрашивая: «Да что с ним такое сегодня?»
В конце концов он сбавил темп и позволил им уйти вперед. Они быстро скрылись из виду. Он шел один, стараясь не думать об Итане, и ему это совершенно не удавалось. Слова этого невозможного сообщения всплывали в его разуме снова и снова, как бы он ни пытался их отогнать. Не пиши мне больше.
Должно быть, родители Итана стояли над ним, следили, как он пишет то, что они велят. Убеждались, что он тот сын, каким они и хотят его видеть, а не тот, кто он на самом деле. Гребаные нетерпимые сволочи. Что именно показалось им непростительным – что их сын гей или что у него парень японец? Но Итан мог бы воспротивиться им, если бы захотел. Если бы они действительно друг для друга что-то значили, как верил Митио. Но нет. Он подыграл им. Как Итан мог позволить им победить? Как мог он сидеть там, печатать эти слова? Не пиши мне больше. Митио раскладывал эту фразу, крутил ее так и этак, смотрел на нее с разных сторон, словно это одна из старых папиных задачек на логику, только у нее не было решения. Видимо, это какая-то ошибка, даже шутка. Но Итан так не шутил. И как это могло быть ошибкой?
Нет, убеждал он себя. Итан сделал это по какой-то причине. Веской причине. Митио в итоге решил, что сообщение в действительности было призвано его предостеречь, потому что родители Итана либо узнали, либо заподозрили правду и теперь постоянно следили за сыном, чтобы у него не возникло даже возможности отправить Митио сообщение. Должно быть, так и есть. Итан напишет ему, когда станет безопасно. После того как родители решат, что победили, и спадет накал страстей. Через несколько дней или через неделю, может, даже месяц Итан найдет способ связаться. Он попросит у Митио прощения, скажет, что у него не было выбора, но ничто никогда не помешает им быть вместе. Лучшее, что Митио может пока делать, – ждать. Никаких сообщений. Не пытаться связаться. Просто ждать и верить.
К пятнице от Итана все еще не было никаких вестей.
В тот день Теду пришлось поехать в Эдмонтон, чтобы навестить маму, которая то ложилась в больницу, то выписывалась из-за какой-то проблемы с желудком, так что Лорна приехала на работу одна. Сначала она вроде была рада, что Митио идет с ней, но он был слишком встревожен, чтобы поддерживать беседу, и держался так близко к ней, что спустя три часа она начала поглядывать на него косо. Когда они остановились на ланч, он быстро съел свой и сказал Лорне, что попробует идти быстрее, чтобы проверить, сможет ли он побить свой рекорд до следующего перекрестка. Когда он помахал ей и сказал: «Увидимся позже», она, казалось, почувствовала облегчение.
Очень скоро Митио так глубоко задумался, что перестал следить за дорогой. Время шло, но он не смотрел на часы или на положение солнца в небе. Наконец он вырвался из урагана своих мыслей и увидел, что вновь подошел к еловому перелеску. Была середина дня.
Он проверил телефон. Связь здесь была ненадежной, но порой ему удавалось поймать сеть и отправить сообщение. Телефон показывал слабый сигнал, но новых сообщений не было.
Он сфотографировал тропу и отправил отцу, подписав: «Глухой темный лес». Через несколько минут отец ответил: «Берегись говорящих волков».
Отец знал, кем был его сын, и ни разу не выказал неодобрения. Может, он не мог сейчас поддержать его и сказать, что любит и принимает своего сына, но Митио никогда в этом и не сомневался.
Вдруг он заплакал. Упал на колени, задыхаясь, глотая воздух. Никогда больше не придут сообщения от Итана. Он был так же уверен в этом, как при решении уравнения на занятиях по математике.
Не пиши мне больше = 0. Никаких скрытых переменных.
Он встал, вытер слезы и пошел дальше, опасаясь, что другие могут нагнать его и обнаружить в таком виде.
Он прошел через еловый перелесок, пересек ручей, и все было хорошо. Остался только последний отрезок в двадцать минут, ровный и легкий, и он вернется на парковку. И хватит с него на сегодня. Лучше уйти пораньше, вернуться домой, помочь отцу в саду.
Когда он подошел к повороту, то увидел красную хонду «Сивик» Шона в конце тропы, на семнадцать минут раньше, чем следовало. Он посмотрел на часы.
Половина шестого.
Когда он оставил Лорну, лишь несколько минут назад, было всего три с хвостиком.
Когда он дошел до парковки, его ноги дрожали, ему трудно было дышать. Тайлер и Шон как раз садились в машину. Шон весело показал ему средний палец, и они отчалили, разбрасывая из-под колес грязь и щебень. Маленького белого хюндая Лорны уже не было. Даже Рэй с бригадой уехали.
Митио открыл дверцу водителя в минивэне отца, залез внутрь и посидел немного. Вставил ключ в зажигание, но не повернул его. Наконец вынул ключ, вышел из машины и постоял во дворе. Поднялся ветер, потревожил дрожащую листву тополей, и та зашумела, словно необъятный океан, – звук, который Митио так любил. Сегодня казалось, будто деревья передают сообщения друг другу, втайне что-то замышляют.
Ну и пусть. Он хочет это понять. Решить эту задачку.
Неважно, сколько это займет.
Вынув записную книжку, он написал сообщение Рэю, вырвал страницу и положил ее под камень на ступени деревянного особняка. Потом подошел к бытовке, ввел код, забрал свой паек на день и еще три бутылки воды, пяток протеиновых батончиков и набор первой помощи, в который входило (он проверил) спасательное одеяло на случай, если он застрянет в лесу без укрытия ночью.
Он подошел к началу тропы и постоял там немного, глядя в небо, думая, что неплохо еще чуть-чуть понежиться в этой безоблачной синеве, прежде чем нырнуть в тень деревьев. Было неясно, сколько времени это займет, но он будет ходить, пока все не выяснит. Пока не сделает эти тропы своими. Северное лето достигло макушки, и Митио решил, что у него есть еще добрых пять часов, а может, и больше – до наступления темноты.
Алекс
– Здесь в самый раз, – говорит Митио водителю – долговязому мужчине в бейсболке и джинсовой куртке, чье имя Алексу не назвали. С тех пор как водитель посадил их в свою неприметную машину последней модели, затемно забрав их от гостиницы Алекса, он не произнес ни слова, разве что мурлыкал себе под нос старые песни в стиле кантри. Митио тоже не разговаривал. Алекс решил, что это молчание намеренное: чем меньше он знает о людях, вовлеченных в это дело, тем лучше для всех.
Водитель замедляет ход и притормаживает у обочины, у начала тропы.
– Завтра в десять утра, у железнодорожного переезда, – говорит Митио.
– У переезда в десять, – повторяет водитель. – Не опаздывайте.
– Мы не опоздаем.
– Ты всегда так говоришь.
Алекс с Митио вылезают из машины, забирают рюкзаки из багажника. Потом Митио дважды стучит по капоту, и машина уезжает.
Еще не рассвело. Мир блекл и холоден, но в тополиной роще у тропы слышна птичья трель. Алекс различает далекий гул и фырканье полуприцепов, набирающих скорость на объездной дороге.
– Здесь мы и зайдем, – говорит Митио.
– А как же забор?
– Тут есть проход. Эмери его нашла.
Облака краснеют снизу, в воздухе стоит влажная прохлада. Алекс помнит такие раннеосенние утра, он ведь жил здесь. Вылезаешь из постели в сумерках, собираешься в школу в полусне. У него кружится голова, когда он вспоминает рассогласования в те годы – что они делали с ним. Но до конца непонятно: то, что он чувствует сейчас, приходит к нему извне или всплывает из памяти, спрятанной глубоко в его нейронах и теперь оживающей?
Прежде чем выдвинуться, Митио заставляет Алекса вытрясти на землю рюкзак и исследует содержимое с карманным фонариком. Берет пистолет, который Алекс взял с собой из дома, провез в багаже надежно запертым в металлическом кейсе. Впервые Алекс наблюдает, как маску холодной отстраненности Митио нарушает чувство: гнев.
– Это не поможет.
– Но и не повредит.
– Оружие здесь – ошибка. С ним ты будешь чувствовать себя в большей безопасности, чем на самом деле. Он заряжен?