хож на старую кость: потрескавшийся, пористый, местами прогнивший, из него пробиваются пучки травы, молодая поросль и даже небольшие деревья. Солнце встает над черными столбами вечнозеленых деревьев. Похоже, будет чудесный осенний день. Алекс напоминает себе сверяться с ощущениями. Что меняется вокруг него? Свет. Тепло. Пение птиц и ветер в листве.
Затем до него доходит: как здесь мирно.
Он сбрасывает куртку, дышит глубоко, чувствует свои шаги по земле. Вспоминает виртуальный мир Сикандара, неожиданную боль возвращения домой, которую он ощутил там, и думает, что, пожалуй, теперь понимает Эмери чуть лучше.
– Я слышал про призраков, – говорит Алекс. – Мы их увидим?
– Это не призраки, – отвечает Митио. – Здесь нет призраков, только руда. Мы зовем их посетителями, но Эмери никогда не нравилось это название. Она говорит, что посетители не они, а мы. Как бы то ни было, они похожи на людей или животных, но у них нет физических тел, как у нас. Они ведут себя как какая-то форма энергии, которую мы пока еще не понимаем.
– Кто другой сказал бы, что это и есть призраки.
– Что ж, этого я не знаю. Верно, что посетители порой напоминают умерших. Но мы с Эмери видели несколько посетителей, похожих на людей, что жили здесь до эвакуации города и еще живы.
– Они ведь опасны? Я так слышал. Даже если это тот, кого ты знаешь, он может быть враждебным.
– «Враждебный» – неподходящее слово. Обычно они просто бродят без цели, появляются и исчезают из виду очень быстро. Но порой один из них идет прямо на тебя, будто заметил и хочет от тебя что-то. Может, так и есть. А может, им просто любопытно и они не желают нам зла. У меня есть версия о том, кто они.
– Какая?
– Я думаю, они наше творение. Это одичавшие облака.
– В смысле, сбежавшие облака, предположительно мыслящие?
– Это лишь версия. Даже Эмери не верит, что я прав. Но кем бы они ни были, те, что подходят к людям, опасны, даже если не намереваются причинить вред. Нельзя подпускать их к себе близко, даже если они похожи на кого-то, кого знаешь. Одно их прикосновение – и твое сердце может остановиться.
Алекс идет дальше, обдумывая сказанное. Настороженно оглядывается. Он изучал карту, но пока не сориентировался, где находится.
– А Эмери показывала тебе, где наш дом?
– Показывала, – отвечает Митио. – Она была ужасно неорганизованной, ей тяжело давались записи, кроме дневниковых, так что я завел архив. Я помещал туда каждую крупицу информации, которую мы находили, на случай если однажды кто-то сможет увидеть в них систему. Я происхожу из древнего рода одержимых хранителей записей. Собирателей бумаг. Я думал, возможно, однажды нам удастся осмыслить все это, если только в этом есть хоть какой-то смысл. Как бы то ни было, на наших картах мы даем каждому дому имя тех, кто там жил до того, как его оставили. Так что ваш дом называется домом Хьюиттов. Обычным шагом по прямой до него примерно тридцать минут. Мы пойдем в этом направлении, но не обычным шагом и не по прямой.
– Ты провел тут много времени.
– Я начал заниматься этим до того, как место закрыли. Работал здесь летом, когда обогатительная промышленность еще процветала, протаптывал тропы в местном лесу. Уже тогда все становилось странным. Как-то я потерялся на тропе. Я знал ее как свои пять пальцев, но все равно потерялся.
– Надолго?
– На семь дней.
– Боже. Может, это случилось и с Эмери.
Митио качает головой.
– Нет. В этом я уверен. С тех пор мы с ней часто ходили по этим тропам. Что бы ни случилось там тогда, это произошло лишь со мной и только однажды. Никогда больше. Дело в том, что это место порой будто бы реагирует на человека. Загадки, ловушки… Заповедник словно защищает себя, как наше тело, когда в него проникает что-то инородное. Звучит безумно, наверно.
Алекс вспоминает вечер в «Звездной забегаловке».
– Нет, – говорит он. – Вообще-то нет.
Митио останавливается, поднимает руку. Алекс замирает.
Митио делает медленный оборот вокруг себя. Похоже, он приходит к выводу, что все хорошо, и продолжает путь.
– Со временем узнаешь, – говорит он, – что, даже когда что-то здесь прилипает к тебе, или следует за тобой, или изгибается вокруг тебя, все это не про тебя. Вот главная опасность Заповедника – в непонимании этого. Мы приносим с собой свои истории, мы не можем иначе. Кто мы, чего хотим, чего боимся. Потом все, что ты видишь, что происходит, становится частью истории, которую ты рассказываешь себе на протяжении всей своей жизни, о том, кто ты и куда идешь. Легко поверить, будто то, что Заповедник показывает тебе, предназначается именно для тебя, что в нем скрывается послание одному лишь тебе. Тут-то ты и попался. Как бы то ни было, на этих тропах больше нельзя потеряться. Я проверял их недавно, когда искал Эмери, на всякий случай. Не нашел ничего особенного. Я знаю, что с ней случилось что-то другое.
– Как ты выбрался после того, как потерялся?
– Просто вышел. Внезапно я вновь оказался на парковке, с которой уходил. Будто бы тропы просто… закончили со мной.
– И ты продолжил приходить сюда.
– Недолго. Я уехал из города и вернулся в университет. Потом работал какое-то время в Калгари, преподавал в местном университете. Несколько лет назад появилась вакансия в Пайн-Ридже, и я откликнулся на нее. Я занимаюсь исследованием атмосферы, а здесь происходят странности с погодой. Я хотел быть к этому ближе. В свободное время я начал проникать в Заповедник. В основном ночью, что было неимоверной глупостью. Я и сам не знаю, что делал, о чем думал. Затем я встретил твою сестру. Она тоже сюда вернулась.
– Да, но я не понимаю почему. В смысле, я знаю, но все равно не понимаю.
– Могу лишь сказать, что мы оба еще не закончили с этим местом. Или оно не закончило с нами. Эмери все еще нужно было делать здесь что-то, что не собирался делать никто другой. Она попросила меня о помощи. Я согласился.
Алекс отпивает глоток воды и смотрит на часы. Его всепоглощающий ужас вернулся.
– Нам лучше заканчивать с болтовней, – говорит Митио. – Мне надо сосредоточиться на дороге.
Дом возвышается над ними, вырастает из травы, как всплывающий на поверхность кит. Большая часть крыши исчезла или обвалилась внутрь.
Алекс и Митио стоят рядом перед черным провалом, который когда-то был большим эркерным окном.
Верный своему слову, Митио привел их сюда чередой извивающихся тропок, часто останавливаясь и молча наблюдая, прежде чем двинуться снова, не сообщая Алексу, что он, возможно, увидел или почувствовал. На это у них ушло два часа. Митио, казалось, часто слышал что-то, что Алекс не различал, но пока им не встретилось ничего опасного в этой «природоохранной зоне». Внезапные порывы перегретого воздуха, обжигающего плоть. Невидимые узлы давления, порой столь мощного, что ломаются кости. Дыры в памяти, которые спутывают сознание на несколько часов, а может, и навсегда. Алекс не знает, что из этого – лишь интернет-слухи, а что – правда, и начинает гадать, не преувеличена ли опасность, чтобы держать людей подальше отсюда по другой причине, которую так и не раскрывают. Пока они с Митио не увидели ничего такого, что не ожидаешь найти в заброшке. Вдруг все это ложь, думает он. Какая-то безумная игра воображения, в которую нравится играть Митио и Эмери. Какие у него в действительности есть доказательства того, о чем ему рассказывал Митио?
За последний час начал накрапывать дождь. Митио подготовился, что неудивительно, и взял с собой легкие дождевики для них обоих.
На подходе к старому дому Алекса Митио говорит вполголоса:
– Эмери иногда тут ночевала, если задерживалась допоздна и не могла выбраться до темноты. Я искал здесь на днях.
Алекс пытается вообразить, как она остается в руинах их прошлой жизни. Одна, ночью. Речь о его сестре, так что это нетрудно. Он вспоминает разговор, когда они уже переехали из Ривер-Мидоуза. Он только придумал свою первую настолку – «Защитники времени», и Эмери даже пришла на презентацию в магазин игр в центре Ванкувера. После они вместе поели индийской кухни: баттер-чикен, панир-тикка, раджма-чаваль, чур-чур-наан – настоящее пиршество, на которое Эмери набросилась так, словно голодала несколько дней, и которое она без возражений позволила Алексу оплатить. Он завел разговор о доме в Фоксхейвене, о вещах, которые им пришлось бросить там из-за эвакуации: велосипедах, игрушках, памятных вещах, которые, как он решил, он уже никогда не увидит. И тут Эмери сказала ему, что теперь живет в Пайн-Ридже и совершает походы в Ривер-Мидоуз. Она призналась, что уже несколько раз была в «природоохранной зоне» и может найти его вещи, если он хочет. Он скрыл свой шок и попросил ее не беспокоиться об этом. Тогда он даже не вполне поверил ей. Вы проводите первые незабываемые годы своей жизни вместе, потом ваши пути расходятся, и однажды вы снова встречаетесь, думая, что остались прежними, но обнаруживаете, что вы друг для друга – незнакомцы.
– Ты же раньше боялась того дома, – сказал он ей в ресторане, пытаясь вызвать к жизни сестру, которую помнил. – Когда мы только переехали туда, ты каждую ночь звала маму.
– Я была напуганной малышкой, да, – признала она. – Но потом я встретила Девочку-Скелет.
– Девочку-Скелет?
– Не ты один изобретал супергероев, – сказала она и поведала ему историю о том, что случилось с ней той ночью.
И вот он стоит возле Митио перед своим старым домом, глотая слезы. Куда Девочка-Скелет забрала его бесстрашную сестренку на этот раз?
– Мы можем войти? – спрашивает он шепотом.
– Можем, но будь готов уходить быстро. И держись рядом.
Они поднимаются по влажным, осыпающимся бетонным ступеням крыльца. Алекс внезапно чувствует себя неловко рядом с этим человеком, которого в действительности не знает, будто они друг другу чужие и лишь случайно одновременно прибыли на вечеринку.
Дверь обросла ярко-зеленым мхом. Алекс вспоминает, что слышал где-то, что зеленый – единственная длина световой волны, которую растения не могут использовать для выработки энергии, поэтому отражают ее обратно. Мы видим свет, который им не нужен, и думаем, что это цвет жизни. Если бы растения поглощали весь спектр, они бы казались черными. Но, конечно, будь мир таков, никто бы не счел его странным.