Оба понимают, что пора идти дальше. На краю подъездной дорожки к дому они останавливаются, пока Митио осматривается. Алекс оглядывается. Он полагает, что больше никогда сюда не вернется. Но кто знает? Он воображает, как вновь заселяется в этот дом, живет здесь. Дом в центре собственного маленького смертоносного королевства, скрытый от остальных людей, где он может изобретать игры о своем прошлом, в которые никто никогда не сыграет.
– Мы сделаем круг по городу, а потом двинемся на северо-восток, – говорит Митио. – Можем переночевать в доме, который, как я знаю, безопасен. Завтра утром выйдем с другой стороны от входа, и водитель подберет нас у забора.
Улица мягко изгибается и ведет вверх, Алекс это помнит. Развалина без крыши была домом Хендерсонов. А пышная резиденция Флигеров, как отец насмешливо ее называл, уже не выглядит столь величественной. Дальше по улице едва заметный среди листвы дом, где жили Веласко. Мать, Рейна, порой заглядывала к ним и справлялась, как там Эмери. Алекс часто приходил к ним или приезжал на велосипеде, высматривал Корри, надеялся поговорить с ней. Часто вечерами, глядя в их окно, он видел, как ее младший братик усердно склоняется над пианино. Алекс пытается вспомнить имя мальчика, но затем понимает, что тот уже взрослый.
Они сворачивают с улицы – Митио находит едва заметную тропинку в лес. Та приводит их к другой дороге, пошире – как предполагает Алекс, к старому главному шоссе, которое проходило сквозь Ривер-Мидоуз. Асфальт блестит после недавней мороси. От него поднимаются легкие завитки пара.
Пройдя еще немного, Митио останавливается. Алекс брел, повесив голову, перебирая воспоминания и забывая сверяться с ощущениями или окружением. Он оглядывается и видит, что Митио стоит тихо, осматриваясь, как он часто делает в этом месте.
На обочине лежит скоростной катер, его корпус потрескался и облупился.
Алекс гадает, который час. Примерно после полудня, наверно. Он удерживается от того, чтобы вынуть телефон.
– Где мы? – спрашивает он, а затем узнает здание. Оно почти скрыто за деревьями и молодой порослью, а большой крутящийся знак упал со столба в высокую траву на обочине, но форма постройки впечаталась в его память. Это «Звездная забегаловка».
Рядом с ней все еще стоит билборд, который он заметил в вечер их приезда в город, но рекламы «Нортфайр» на нем уже давно нет. Поперек выцветшей, порванной бумаги кто-то написал краской из баллончика большими красными буквами: «НАСИЛЬНИКИ ПЛАНЕТЫ».
Алекс смотрит через дорогу на темную стену зелени. Если мотель «Сонный медвежонок» еще стоит спустя все эти годы, он где-то в глубине.
– Мы можем поискать в закусочной? – спрашивает Алекс.
– Не лучшая мысль. Прямо сейчас это одна из горячих точек.
– Прямо сейчас?
– Аномалии – самые нестабильные зоны… Они не всегда остаются на одном месте. Они растут и съеживаются, возникают там, где их не было прежде. Мы не знаем почему. Думаю, когда мы потревожили это место, что-то утекло наружу. То, краев чего мы никогда не увидим, и оно проходит по миру, сквозь нас, у него своя цель, своя хронология. Это происходит повсюду, но в Заповеднике мы видим это ярче, потому что здесь наша хрупкая реальность стерлась до дыр. Может, для того, что проходит сквозь мир, аномалии – это мы: краткие вспышки, рассогласования, которые возникают и исчезают безо всякого смысла. А может, эта штука и вовсе не знает, что мы здесь.
Алекс не нашелся, что ответить.
– Эмери недавно предупреждала меня о закусочной, – говорит Митио. – Она сказала, что, если проведешь там несколько минут, получишь головную боль, которая на три дня сделает тебя развалиной.
– Так значит, там ее точно нет.
– Можем проверить, но сомневаюсь. Она никогда не находила животных в этом месте. Они тоже его избегают. Обычно они осторожнее нас. Давай подойдем к двери. Оттуда будет видно.
Алекс переходит через дорогу вслед за Митио, подходит к парковке возле «Звездной забегаловки». Широкие окна ресторана не разбиты, но потемнели от грязи, двери распахнуты настежь, перекошены, стекол в них нет. Митио и Алекс встают у входа и смотрят внутрь. Слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Откуда-то изнутри доносится слабый звук, напоминающий шипение радио между станциями – сплошные помехи.
– Что это? – спрашивает Алекс.
– Что бы то ни было, Эмери говорит, именно это вызывает головную боль.
Алекс прислушивается. Зовет сестру по имени. Зовет снова, на этот раз громче. Нет ответа.
Он закрывает глаза, пораженный воспоминанием о том, что всегда считал последним вечером своего детства. Он пришел домой после того, что сделал с лисой, спрятал забрызганную кровью майку в дальний угол шкафа, чтобы безопасно избавиться от нее позже. А потом полицейские возле их двери говорят им, что Бен Хьюитт погиб вместе с несколькими другими работниками на обогатительном комбинате. Говорят им – мягко, но не оставляя возможности для спора, что им придется собрать необходимые вещи немедленно и добраться до аварийного укрытия на хоккейном стадионе. На Обогатительном комбинате № 2 произошел взрыв и утечка загрязняющих веществ, которую пока не устранили, так что для общей безопасности город временно эвакуируют. Они делали, что им велели, одеревеневшие от ужаса, как и их соседи, как и все остальные, не веря до конца, что это происходит. Только позже, живя в мотеле в Пайн-Ридже, мать Алекса по телефону узнала подробности от кого-то в больнице. Отец стоял на мостике рядом с вентиляционной трубой, когда произошел взрыв. Лопнувший клапан сброса давления ударил его в висок, и он упал с высоты третьего этажа.
Поворачиваешь за угол, и то, что должно быть чьей-то чужой жизнью, становится твоей собственной.
Алекс уже давно понял, почему он создает иные миры, почему изобретает правила, по которым эти миры работают, а затем позволяет играть в них. В мире должен быть порядок, что-то должно стоять за случайными событиями, которые привели его с семьей в этот город, направили его сестру по странному пути, убили его отца. Мирки, в которых все происходит по правилам, так и не дали Алексу ответа. А это место может его дать.
Он открывает глаза.
– Я вхожу, – говорит он.
– Дай сначала проверить.
– Нет, я должен сделать это сам.
Он шагает через порог, останавливается, дает глазам привыкнуть к сумеркам. Разбитый и грязный кафель на полу, пошедший волнами и впадинами, припорошенный сухой листвой, в маслянистых лужах, осколках стекла, которые хрустят под подошвами. Снова острая вонь гниения. Где-то медленно капает вода – протекает крыша, и там, где капли падают на пол, растет кольцо ярко-зеленого мха, похожего на тропический остров. Мертвые американские знаменитости в рамках на стенах выцвели до бледных теней.
Вот он. Столик, где Алекс сидел с сестрой и родителями, и никто из них не подозревал, чтоґ столкнет их с накатанной колеи их жизни.
Алекс шагает к столу, из-под новеньких походных ботинок доносится хруст разбитого стекла. Алекс останавливается у стола, а потом садится на скамью лицом к стойке – на то самое место, где, как он помнит, он сидел много лет назад. Кажется, что этих лет не было вовсе.
Он позволяет взгляду задержаться на столике через пролет, где Клэр Фоли грызла ногти, угрюмая и одинокая.
И Эмери. Она сидела рядом с ним, ковырялась в еде. Затем рябь прошла сквозь их жизни, и в следующий миг, когда он оглянулся, сестра уже забилась в уголок, лбом прислонившись к стеклу, закрыв глаза.
Все, что они потеряли.
Может, то, что они пережили в закусочной в тот вечер, не имело никакого отношения к Клэр. Может, они оба просто оказались рядом и то, что он почувствовал, было предвкушением этого момента, прямо сейчас. Когда он снова сидит за этим столом в «Звездной забегаловке», а отец давно мертв и сестра пропала без следа.
Он поворачивается, чтобы взглянуть в уголок, где сидела Эмери. Спустя мгновение Алекс понимает, что на потрескавшемся бежевом виниловом сиденье нет пыли, которая покрывает все остальные поверхности. И бледный, похожий на пепел слой на столе тоже нарушен. Вместо него тут чистое пространство, похожее на полукруг, который оставляют дворники на грязном ветровом стекле автомобиля – там, где рукой или локтем протерли пыль.
Кто-то сидел здесь совсем недавно.
Он уже собирается позвать Митио, но сдерживается. Вместо этого пододвигается на место Эмери. Тут же статическое шипение исчезает. Он погружен в абсолютную тишину, от которой перехватывает дыхание.
Клэр была здесь. И Эмери тоже. Много лет назад. Может, мгновения назад. Что привело ее сюда снова?
Он все перепутал. Он никогда этого не понимал. Это не Эмери сидела рядом с ним. Это он сидел возле Эмери.
Теперь он это видит. Что бы ни случилось тем вечером, это не имело никакого отношения к нему. Он был только наблюдателем.
Алекс осторожно выскальзывает из-за стола и подходит к двери. Щурится от внезапного луча света.
– Эмери была здесь, – говорит он Митио. – Она была в закусочной.
– Откуда ты знаешь?
Острый приступ боли простреливает Алексу правый висок – первое предвестие мигрени, о которой Митио его предупреждал. Алекс рассказывает про следы, найденные в пыли.
Митио задумывается.
– Я посмотрю.
Заходит внутрь и спустя минуту возвращается.
– Ты прав. Кто-то сидел там недавно. Я обнаружил пару следов, которые могли оставить ее ботинки. Трудно сказать наверняка, как и о том, куда она пошла после, если это была она. Я обойду вокруг здания на случай, если она оставила иные следы или какие-то вещи. Ты побудь здесь. Это может быть непросто.
– Что это значит?
– Просто лучше тебе остаться здесь. Я имею в виду прямо здесь. Не броди тут.
– Я и не собирался.
– Я вернусь как можно быстрее.
Шагая медленно и осторожно, как обычно, Митио вскоре скрывается из виду за углом здания.
Алекс осматривает улицу. Что-то через дорогу притягивает его взгляд снова и снова, еще до того, как он понимает, что увидел. Алекс ищет, пока сердце бешено колотится, и находит: на ветке высокой сосны, почти незаметная на фоне красновато-серой коры, за ним наблюдает сова. Ему незнаком этот вид, но она очень крупная, с пушистыми ушами, ее оперение почти идеально сливается с деревом. Он заметил ее лишь из-за глаз – желтых, неподвижных, пронзительных. Когда ему приходит в голову, что это первое животное, которое он видит с тех пор, как они вошли в Заповедник, сова снимается с насеста и улетает над кронами деревьев, исчезая из виду.