При первом визите Трибун задержалась ненадолго, поскольку ей нужно было заниматься добыванием пищи для птенцов, ведь ее партнер недавно проиграл битву с краснохвостым сарычом. Мы разобрались только с частью истории, и внезапно она улетела. Наутро она вернулась и продолжила рассказ с того момента, на котором прервалась. В третий, последний, визит мы подобрались к тому, что, как мне кажется, задумывалось как финал истории. Трибун намекнула, что ей есть еще что рассказать, но не вернулась на исследовательскую станцию. Я больше никогда не видел Трибуна и не знаю, что сталось с ней. Я часто вспоминаю ее.
Недели и даже месяцы после ее посещений я занимался переводом своих заметок и записей на человечий язык. Я прекрасно понимаю, что ни один перевод не сможет по-настоящему передать исполнение этой истории, каким его увидел я. На короткое время за те три дня мне открылся взгляд на Вселенную, какой ее видит птица. Я безмерно благодарен за этот опыт.
Мы с коллегами полагаем, что впервые нечеловекоподобное животное подарило исследователю рассказ о той эпохе экологического коллапса, которую птицы зовут Поломанными годами.
В последние бурные десятилетия, предшествовавшие краху человеческой цивилизации, наш собственный вид находился еще на ранних стадиях целостного понимания богатства и сложности животной коммуникации. Систематические попытки наведения мостов между людьми и другой разумной жизнью только начинались, если не считать несколько важных исключений. К примеру, у нас есть данные, что создавалось нечто под названием «Ковчег вечности» в надежде объединить человеческий и животный миры, способствовать их взаимопониманию. По сути, в наших собственных ранних усилиях наладить межвидовой диалог мы во многом полагались на те крупицы знаний, что нам удалось извлечь из того древнего процесса сбора данных. Недавно была выдвинута версия, что Исток изначально был создан людьми-учеными незадолго до Поломанных лет, возможно, как часть эксперимента на обучаемость животных. Этой зарождающейся форме общения, скорее всего, обучили несколько особей из какого-то наиболее способного к языкам вида: попугаев, воронов или сорок. После падения человеческих сообществ, в бесправии и хаосе, которые последовали за этим, Исток, так сказать, вырвался на волю и распространился среди других видов птиц, а потом и прочих зверей. Забавно, если учесть версию, что наши древние человеческие предки сами обрели способность к речи, прислушиваясь и подражая песням и крикам птиц.
Для поредевших популяций животных в Поломанные годы общий язык мог оказаться самой ценной адаптацией, позволившей предотвратить вымирание, как и для нас в доисторическом прошлом. С помощью Истока они могли укреплять групповую сплоченность, передавать сообщения, предупреждать об опасностях, делиться поучительными историями о встречах с общим врагом всех зверей – человеком. Вывод таков: наш вид предстает в образе нелестном, но от него никуда не деться – звери создали общий язык не для того, чтобы говорить с нами, а чтобы выжить в соседстве с нами.
Долгие века разобщенности и изоляции привели к тому, что Исток и его родственные языки стали невероятно сложны для людей – даже теперь, когда мы предпринимаем первые шаги к возобновлению прерванного диалога с остальными формами жизни, что делят с нами нашу драгоценную, но хрупкую планету. Большинство птиц не могут говорить на наших языках, потому что им не хватает необходимого речевого аппарата для тех звуков, которые мы производим. Следует признать, что и человеку непросто подражать трелям, свисту, стрекоту, поворотам головы, хлопанью крыльев, которые стали частью Истока (руки – плохая замена крыльям). Но если мы собираемся действовать сообща с нашими собратьями, чтобы исцелить то, что было так глубоко нарушено, нам придется войти в их мир. Увидеть его, если сумеем, их глазами. Заговорить на Истоке и позволить ему говорить с нами, как это делают они.
Птицы, с которыми я общался, уверены, что их язык и сама Вселенная возникли одновременно, задолго до существования человека. Я не собираюсь оспаривать это утверждение. В конце концов, птица, подарившая мне эту историю, также использовала слово «Исток» в отношении земли, неба, воды и всего, что есть в них. Порой было трудно понять, применяется ли термин к языку или к космосу, а может, к ним обоим разом.
Кто-то может спросить: «Подлинна ли эта история? Действительно ли эти события случились так, как донесла их до нас рассказчица?» В конце концов, это может быть басня или притча, если у птиц есть потребность или желание создавать такие жанры. Мы этого пока не знаем. Единственный ответ, который я могу дать, – это предположить, что древний эпос, который мы вновь для себя открываем, «Одиссея», «Путешествие на Запад», «Эпос о Гильгамеше» – очевидно не фактологичны, но, хоть раз ощутив бесконечную мощь хорошо рассказанной истории, никто не усомнится, что они воплощают в себе великие истины о нам подобных. Что до того, где могли произойти эти события, пока нам придется оставить этот вопрос без ответа. Мы знаем, что в период Поломанных лет животные из разных регионов объединялись в безлюдных местах, чтобы защитить друг друга. «Водный край» в истории – очевидно, одно из таких убежищ. Единственное наше предположение заключается в том, что он может находиться (пожалуй, и до сих пор находится) где-то к востоку от Сияющих гор, на северо-западе континента, который теперь вновь называется Островом Черепахи.
Еще одно замечание об имени птаха, героя этой истории. В Истоке почти одновременное сочетание звуков, поворотов головы, хлопанья крыльями и прочих жестов и поз способно донести сложные фразы с поразительной лаконичностью. Идея, сформулированная в длинной и утомительной последовательности слов, произнесенных человеком, может быть выражена птицей почти мгновенным «всплеском». Это особенно верно для птичьих имен, и поэтому я выбрал для передачи длинной череды определений «Шумный-любопытный-тот-кто-болтает-даже-когда-прихорашивается-и-продолжает-задавать-вопросы-когда-взрослые-хотят-спать» гораздо более короткое и простое слово – Балабол.
Я Трибун.
Я говорю на Истоке.
Я говорю на нем с тобой сейчас,
человек,
чтобы ты услышал
и запомнил.
Я буду говорить медленно.
Держи свои уши открытыми.
Это история
из Поломанных лет
о сороке Балаболе,
о Женщине-Скелете
и Звездном Мальчике
и их путешествии
к небесным зубьям.
Наши праматери
носили с собой эту историю,
хранили ее,
лелеяли под своим крылом
все Поломанные годы.
Они передали ее нам.
Увидев,
что сотворили,
люди создали полуживых[15]
и запустили их в небо.
Они отправили этих крошечных невидимых
полуживых в небесное море,
чтобы те приняли форму облаков.
Они думали, что эти облака
принесут дождь,
защитят землю от солнца
и исцелят Исток.
Но облака бежали.
Они бродили там,
где им нравилось.
Они не стали спасать людей
от того, что те сотворили.
И дождь не выпал.
Земля горела.
Многие звери погибли.
Многие люди погибли.
Спустя время
остался лишь один водный край,
последний зеленый участок,
последнее хорошее место.
Там была вода,
там были семена и ягоды,
и крошечные ползучие живые[16]
в земле и в воздухе.
Птицы могли жить там.
Они могли найти себе партнеров
на сезон
или на всю жизнь.
Они могли высиживать яйца
и заботиться о потомстве.
Туда не распространилось
влияние людей
и того, что те сотворили.
В том месте
и в то время,
как говорят наши праматери,
сорока Балабол
пришел в мир.
Балабол, который долетел
до границы смерти
и пересек ее,
добрался до небесных зубьев.
Еще сидя в яйце,
Балабол болтал.
Когда родители пели ему
свои первые наставления,
которые все родители дают,
пока птенец не выберется из скорлупы,
даже тогда Балабол делал то,
чего не делал ни один малыш.
Он отвечал родителям песней
изнутри яйца.
Когда Балабол был слетком,
он любил играть
и проказничать
со своими братьями и сестрами.
Он играл в прятки,
в салочки
и другие игры,
которые выдумывал сам,
например: «Кто пролетит дальше
от дерева, на котором наше гнездо?»
И всегда Балабол
летал дальше всех.
Он хотел знать,
что лежит за водным краем.
Его разум летел еще дальше,
чем могли унести его крылья.
Он кружил, окрылял, парил.
Он путешествовал
в места, которые не мог узреть.
Именно бабушка Балабола
рассказала ему
о людях.
Балабол хватал ее истории,
как спелые ягоды.
Он не мог наесться ими.
Он спрашивал бабушку:
«А где люди сейчас?
Остались ли они еще?»
Бабушка отвечала,
что ни одно животное в водном краю
не видело человека
уже много лет.
Балабол спрашивал отца,
видел ли тот людей.
«Их больше нет, —
отвечал Балаболу отец. —
Они были глупы,
так и не выучили Исток
и все вымерли».
И все же Балабол мечтал