Но он не закончил вопрос, потому что раздался звонок и нужно было начинать урок. Лабораторный проект в этот раз был почти такой же, как тот, что вызвал появление дракона накануне. Что было странно, ведь мистер Шоу никогда не повторял классные проекты. Но он расхаживал между рядами и так орал на учеников, что никому не хотелось спрашивать его об этом. Лакки задумалась, получил ли еще кто-то, кроме нее, двойку на предыдущем уроке. Ученики снова стали измерять и смешивать жидкости и порошки из мензурок и флаконов, на чьих этикетках были написаны лишь дни недели. На доске были инструкции, написанные агрессивно аккуратным, выверенным почерком мистера Шоу:
– ЗАМЕШАЙТЕ ВОСЕМЬ ГРАММОВ ВТОРНИКА В 142 МИЛЛИМЕТРАХ СУББОТЫ И ВЫЖДИТЕ ДЕСЯТЬ СЕКУНД, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ХОРОШЕНЬКО ВСТРЯХНУТЬ. ДОБАВЬТЕ ДЕВЯТНАДЦАТЬ КАПЕЛЬ СРЕДЫ, ПО ОДНОЙ ЗА РАЗ.
И так далее. Мистер Шоу сказал, это нужно, чтобы они научились четко следовать указаниям. Им нужно было следовать написанному до последней запятой. Лакки, затаив дыхание, ждала, что ее раствор снова взорвется. Она не питала надежд – она не чувствовала ничего. Но она знала, по-научному, что два друга – лучше, чем один.
Взрыва не последовало. Дракон не появился. Она выполнила задание идеально. Анджи и мальчик, который всегда сидел с Уоллесом, отшатнулись от своих склянок, когда те засияли и полыхнули жаром. Пол сотрясся, от жидкости пошел дым. Лакки увидела, как они вытаращили глаза и спрятали руки под парту. Увидела, как они изобразили на лицах должное раскаяние, когда мистер Шоу, недовольно закричав, схватил мусорное ведро и выбросил их неудавшиеся опыты.
Лакки ничего не почувствовала, однако впервые это заметила. Он посмотрела на мальчика, который всегда сидел с Уоллесом. Уоллес все еще хлопал его по плечу, спрашивая, на что тот уставился, но мальчик не отзывался. Лакки посмотрела на Анджи, которая отошла в угол: она улыбалась, в ее глазах стояли слезы.
– Интересно, – пробормотала Лакки. Миссис Холлинз хотела, чтобы Лакки думала как ученая. Хотя она никогда этого не говорила, Лакки понимала, что это так. А быть ученой – значит вести за всем наблюдения. Она достала блокнот и открыла его на странице, вверху которой стояло слово «НАБЛЮДЕНИЯ». Она принялась писать. Все так же ничего при этом не чувствуя. Она описала выражение лице Анджи и то, что мальчик, который всегда сидел с Уоллесом, отказывался от зрительного контакта с другом. Лакки замечала и другие вещи и все их записывала.
5. Мальчик, который сидит с Уоллесом, не покажет, что у него в руках.
И:
9. Вены на шее мистера Шоу вздулись заметно сильнее обычного.
И:
15. Пахнет лакрицей, пряниками и детской рвотой.
И:
21. Мистер Шоу назвал нас солдатамивосемьдвенадцать раз.
– Нет ничего хуже, чем солдат, который плохо подготовился к миссии. Вам было дано хорошее обучение, солдаты, и я знаю, вы еще будете за это благодарны, когда придет время и вы отправитесь на свою следующую миссию. РАЗОЙТИСЬ.
Лакки взяла себе на заметку сообщить об этом миссис Холлинз.
Мистер Шоу криком велел Уоллесу помахать перед пожарной сигнализацией. Криком велел Мари открыть окна. И еще сказал Анджи и мальчику, который всегда сидел с Уоллесом, что напишет имейлы их родителям. Но все знали, что этого не случится.
После школы дом миссис Холлинз выглядел уже не так, как утром. Прежде всего на подъездной дорожке собралось несколько странного вида машин. Если, конечно, это были машины. Одна выглядела вполне обычным авто, только у нее совсем не было дверей. Зато имелся люк на крыше. А весь салон был заполнен водой. Другая – эту Лакки изучила внимательнее, постаравшись записать свои наблюдения в блокнот, – оснащалась крыльями, которые были сложены по бокам, и восемью, а не четырьмя, колесами – причем каждое крепилось к машине телескопическими ножками. Лакки провела рукой по блестящей хромированной поверхности и посмотрела на задний бампер, где обычно указывается название модели и компания-производитель. На этой машине ничего не было. Вместо этого было серебристыми буквами написано: «СОВЕРШЕННО ОБЫЧНАЯ ЗЕМНАЯ МАШИНА». Лакки сдвинула брови. Она никогда не слышала о таких машинах.
Другое отличие дома миссис Холлинз состояло в нем самом – или, вернее, в крупном металлическом навесе, прикрепленном к его задней стороне. Навес этот имел две башенки, несколько альковов и даже развевающийся на ветру флаг, на котором изображалось что-то, напоминающее Млечный Путь. Лакки знала, что ей должно быть любопытно. Знала, что эти изменения должны привести ее в замешательство. Но ничего не чувствовала. Даже вину за то, что не зашла сначала к матери.
Она направилась к переднему крыльцу дома миссис Холлинз и постучала в дверь. Никто не ответил. Она постучала снова. Дверь слегка подалась. Она оказалась не заперта. И даже не закрыта до конца. Лакки толкнула дверь и вошла в дом. Древняя птица кудахтнула, древняя рыба сделала круг в своем водном мире. Лакки сунула руку в карман и вытащила крекер для птицы – она всегда носила их с собой. Потом взяла из банки щепотку корма и дала его рыбе – она всегда ее кормила. Это была мелочь, но от этого Лакки чувствовала, будто ее кожа как-то лучше прилегает, кости двигаются плавнее, а голова держится более уверенно. Ее дракон находился поблизости. Она это чувствовала. Приятное ощущение – что-то чувствовать.
– Эй! – сказала Лакки, заглянув на кухню. Там у стола стояли какие-то старик и старуха, которые разглядывали механический заварник. У старика к ушам было прикреплено что-то вроде причудливого стетоскопа. Он с напряженным видом прослушивал заварник. У старухи было увеличительное стекло, как у миссис Холлинз, только с кнопками, огоньками и рычагами управления, и еще оно жужжало, когда приближалось к заварнику. Оба были одеты, как миссис Холлинз – в белые лабораторные халаты, хлопчатобумажные домашние платья и черные резиновые сапоги. У старика был также виден пучок волос на груди и борода, смазанная маслом и с заостренным кончиком. Они записывали что-то в свои блокноты.
– Здрасьте, – поздоровалась она. – Я Лакки.
Старик и старуха посмотрели на нее сквозь очки с толстыми стеклами, за которыми их глаза казались сильно увеличенными, но теперь они еще и расширились от удивления. Они сказали что-то, непонятное Лакки, а потом жестами указали ей сесть. Старик налил ей чая. Старуха прокричала что-то в сторону. Одно из слов прозвучало похоже на «Холлинз» – но не совсем. Затем она вернулась к столу и погладила Лакки по голове, будто собаку. В других обстоятельствах это ее бы разозлило. Но сейчас она ощутила лишь укол чего-то, что могло быть чувством, но не была уверена и в этом.
Где-то далеко раздался грохот. Возможно, в подподвале. В кухню, широко улыбаясь, вошла миссис Холлинз.
– Люсинда! – воскликнула она радостно. – Полагаю, я смогла решить твою проблему. По крайней мере, одну из них. И боюсь, самую легкую. Остается еще несколько более сложных проблем, но ими мы займемся в свое время. – Она сощурилась. Затем положила руку Лакки на лоб, затем – пальцы ей на запястье. Она заговорила со стариком и старухой по-старострански, своим «пояснительным» тоном, который Лакки хорошо различала, пускай и не понимала, что означают слова.
Лакки старалась сидеть смирно. У нее застучали зубы, содрогнулись кости. Дракон был где-то поблизости. У нее затрепетала кожа. Она поняла: какая-то часть ее имела форму дракона. Может быть, так оно было всегда. А когда дракона не было рядом, она чувствовала дыру в форме дракона прямо по центру… всего. Вселенной. Дома. Себя самой. Она не ощутит себя целой, пока не получит своего дракона.
– Ешь, – сказала миссис Холлинз. И не дожидаясь ответа, просто сунула печенье Лакки в рот. Она пожевала, но удовольствия при этом не испытывала. Старик со старухой принялись делать заметки.
Старик спросил у миссис Холлинз что-то по-старострански.
– Надо сказать: «выпей чаю», – ответила она. А потом шепнула Лакки: – Он пытается выучить английский уже сто семьдесят два года, но все никак не получается. – Она покачала головой. – Мужчины!
– Ви-и-ипей чьйа-а-аю, – протянул старик любезно, вручая Лакки горячую чашку.
Миссис Холлинз закатила глаза.
– Ладно, Люсинда, – сказала она, – давай познакомим тебя с остальными учеными.
Башенки навеса в задней части дома были оснащены высокими рядами мониторов на роликах, благодаря которым их можно было легко переместить. Несколько ученых тихонько переговаривались. Большинство из них, подобно миссис Холлинз, были глубокими стариками, и все были в хлопчатобумажных платьях, лабораторных халатах и толстых резиновых сапогах. У одного очки были с линзой на лбу, которая выглядела как третий глаз. У другого была морда и челюсти престарелой собаки, но Лакки знала, что это невежливо – пялиться на стариков, чьи лица обвисали от прожитых лет. У следующего был нарост, слегка напоминавший ястребиный клюв. Еще один был зеленого цвета, но Лакки знала, что они преодолели очень большое расстояние, а от укачивания иногда можно было и позеленеть. Миссис Холлинз усадила Лакки на табурет рядом со своим подиумом и по-старострански обратилась к собравшимся. Ученые бросились вносить заметки.
Лакки не знала, сколько времени это продлится. Ей хотелось только увидеть своего дракона. Она мало что чувствовала, но это желание ее не покидало. Дыра в форме дракона в центре ее естества будто бы гудела и подрагивала. Она закрыла глаза. Постаралась сосредоточиться на себе. «Где же ты?» – спросила она, насколько могла, отчетливо. И тогда…
«Лакки?»
Лакки распахнула глаза. Оглядела комнату. Никто больше этого не слышал. Голос – а это точно был голос, она в этом не сомневалась – поступал к ней не через уши. Он, казалось, проходил сквозь ее кости, по воздуху, через пустое пространство. Этот голос был ею. И она была голосом.
«Лакки?» – Вот опять.
Она крепко зажмурилась. Постаралась сосредоточиться на своих мыслях.