Глаза Фелоа расширились.
– Госпожа, вам следует сесть.
Она подвела Асви к туалетному столику. Асви послушно села на стул с березовой спинкой. Зеркало было накрыто, поскольку не допускалось самолюбование в доме, где умирал господин.
– Оставайтесь там, госпожа.
Фелоа подошла к кровати и поднесла стоявший рядом стакан к носу мертвеца и его приоткрытым, окрасившимся в сине-серый оттенок губам. Убедившись, что он больше не дышит, она вышла. Асви слышала, как она спустилась по ступенькам, слышала, как в прихожей раздались голоса, как закрылась дверь. Потом она, возможно, задремала, потому что следующее, что она услышала, – как вернулась Фелоа.
– Он ушел в храм, госпожа. Давайте я помогу вам одеться, прежде чем он вернется со священником-магистратом.
Асви сжала рукав Фелоа. Слова хлынули из нее, будто из стремительного источника.
– Фелоа, я не позволю им выгнать тебя в долгую прогулку.
У Фелоа лишь дрогнула нижняя губа – большего проявления эмоций она себе не позволила.
– Госпожа, вы всегда были ко мне добрее, чем я того заслуживаю.
– Разве? – пробормотала Асви, когда в ответ на смиренные слова Фелоа в ней совершенно неожиданно вскипел гнев.
Она ощутила прилив энергии. Нужно было выбраться из комнаты, иначе она задохнется. Может, она уже задохнулась и эти последние годы скиталась в пустыне погибели, что служила единственной наградой для неверных сыновей и непокорных женщин.
Она подошла к гардеробу и достала коричневое траурное платье, которое дарили всем невестам на свадьбе, чтобы надеть по смерти мужчины. Коричневый считался цветом вдов и оставшихся без отца девочек. В старину, когда люди жили в далеком краю, прежде чем отважно достигли этих берегов, всех женщин, оказавшихся достаточно строптивыми, чтобы пережить мужа, хоронили вместе с ними. Из земли да в землю, как произносили в храме каждый Двенадцатый день, словно в напоминание о том, что люди прежде были чище и жили ближе к богам. Теперь же храм стал милосерднее. И еще нужно было принимать во внимание драконов. Драконов, которых полагалось задабривать.
Но Асви это, конечно, не грозило. У нее остались сыновья.
Развернув платье, она натянула его поверх сорочки – чтобы застегнуть пуговицы на спине, ей нужна была помощь Фелоа. Женщинам вроде Фелоа приходилось довольствоваться траурными платьями с пуговицами спереди. Несмотря на то, что всю свою прибыль ее муж вкладывал в дело и никогда не тратился на всякие безделушки или улучшения для дома, он настаивал на определенных изысках для жены, которые были бы у всех на виду.
Фелоа проследовала за Асви на кухню, где Бавира уже сложила свой спальный тюфяк и развела огонь.
– Присядьте, госпожа, – сказала девочка. – Я сварю кашу.
Поскольку ее муж больше не мог жаловаться, что его утренняя каша приготовлена не руками его послушной жены, Асви села. Но сидеть ей было неуютно. Ее разум все еще окутывал туман, а тело не находило покоя.
Она поднялась. Люди ведь придут выразить свое почтение. Их надо будет кормить: имбирными блинами, булочками с пастой из красной фасоли, фруктовыми пирогами, острой пастой с мясом, плоским горячим хлебом с соленым сыром, потому что такова была традиционная пища для путников. К этому следовало добавить шалфей и петрушку, чтобы хлеб ощущался приятнее на вкус.
Она надела фартук и принялась непроизвольно собирать нужные ингредиенты. Всего два месяца назад она подавала поднос с сотней сложенных блинчиков со сладким кремом и ранними ягодами в память о последнем из своих дядей, самом младшем среди братьев.
– Госпожа, вам следует отдохнуть, – возразила Бавира, стоявшая у котелка с кашей.
– Оставь ее, – сказала Фелоа, – работа ее успокаивает. Она любит что-то делать на кухне.
Это была правда. Меклос мог нанять кухарку, но предпочитал, чтобы в нем видели мужчину, который был настолько успешен, что его жена не позволяла другой женщине готовить ему еду. Поскольку ступать мужу на кухню жены считалось дурной приметой, кухня стала ее бесценным владением. Она отдавала еде всю душу и все внимание. Месила и раскатывала тесто, украшала торты и пирожные, запекала пикантные плюшки.
– Мать! Что ты делаешь?
В двери кухни возник ее старший сын. Ребенком Элилас с братьями проводил немало времени с ней на кухне, но теперь, когда он наследовал главенство в доме, он замешкал, опасаясь принести несчастье в дом, в котором прожил всю свою жизнь. Его жена, Данис, протиснулась мимо него, держась с ним так легко, как Асви никогда не позволяла себе со своим мужем.
– Твоя мать, как обычно, хочет убедиться, что с едой не напортачат, – сказала Данис, подходя к столу, где Асви замешивала тесто. – Дорогая Мать, простите, что вас прерываю. Пришел священник-магистрат. Вам следует присутствовать в гостиной, пока он проведет церемонию перехода.
Руки Асви замерли, пальцы скользнули по приятной текстуре теста.
– О-о, – проговорила она тихо.
– Я послал слугу в чайную за полным подносом, но тебе следовало быть в гостиной и приветствовать его, – сказал Элилас с привычным раздражением.
Фелоа пекла блины. Сняла сковороду с плиты и подошла к столу с влажной тряпкой, чтобы стряхнуть муку с лица Асви и вытереть ей руки.
– Я сама домешаю, госпожа.
Нарушать церемонию было нельзя.
Асви сняла фартук, затем остановилась в дверях.
– Сначала напеките блинов. Бавира, последнюю порцию клецек с кунжутом принесешь священнику.
– Мать! Он ждет!
Гостиная представляла собой официальный зал, который использовался только для приема посетителей и был украшен, чтобы произвести впечатление. Здесь стояли лакированные стулья, расшитые диваны, полированный столик и застекленный буфет, в котором были видны утонченные чашки и блюдца, предназначавшиеся для наиболее важных гостей. Священник-магистрат стоял, сложив руки за спиной, изучая коллекцию ценнейших глаз демонов – твердых сверкающих шаров, похожих на драгоценные камни, – их собирал ее муж. Прикоснувшись к такому глазу, можно было умереть, поэтому каждый был заключен в сеть серебристых нитей, чтобы сдержать и ослабить ядовитую магию.
– Ваша Честь, – произнес ее сын.
Холодный и отталкивающий вид этого человека смягчился его теплым баритоном.
– Вдова Меклос, да последуете вы с миром за своим мужем, как следовали за отцом и за сыновьями с заботой в сердце, дабы ухаживать за ними в их нуждах.
Она склонила голову, довольная тем, что ей не требовалось ничего говорить. А что бы она тут сказала? Эти слова были частью обряда, который когда-то проводился в старой стране, когда вдову опаивали и хоронили с мертвым мужем. Кем, в конце концов, была женщина, если не приложением к мужчине, который признавал ее частью своей жизни? Асви, дочь Хинана. Асви, сестра Астьяна, Нерласа, Тохилоса, Эльяна и Белека. Асви, жена Меклоса. Асви, мать Элиласа, Вестерилоса и Посьона.
Священник поднялся в спальню вместе с ее сыном, чтобы осмотреть тело. Как только он вышел из гостиной, Асви подошла к шкафу и взяла чашки для мужчин.
Вошла Данис, в руках у нее была тарелка клецек с кунжутом.
– Дорогая Мать, вы не присядете? Я сама поставлю все для чая… а вот и чай.
Слуга вошел с накрытым подносом, который поставил на столик рядом с клецками.
– Спасибо, Хирел, – любезно поблагодарила Данис.
Он коснулся пальцами лба, уха и сердца, после чего вышел из гостиной. Со сноровкой женщины, которая еще в детстве научилась подобным щепетильностям, Данис поставила чашки на блюдца, а блюдца – на поднос с изображением цветов. Затем наклонила крышку тяжелого чайника ровно настолько, чтобы вдохнуть его аромат, и удовлетворенно кивнула.
– Фелоа принесет блины, когда они вернутся, но не ждите, что священник-магистрат съест хоть что-нибудь, – продолжила Данис, осторожно наблюдая за Асви, будто опасаясь, что та в любое мгновение может свалиться в обморок. – Мы сможем съесть их, как только он уйдет. Нам не нужно голодать!
– Обещаете, что оставите Фелоа, Данис? – спросила Асви тихо.
– Оставлю?
– Семьи часто выставляют пожилых женщин и нанимают более молодых.
– Это рекомендуется в целях экономии. Молодые работницы больше успевают. Пожилым следует возвращаться к своим родным на покой.
– У Фелоа нет родственников-мужчин. Она так и не смогла выйти замуж и родить сыновей. Все эти годы она верно служила мне. Я бы не хотела видеть, как ее вынуждают… – Мысль застряла у нее в горле, будто кость, которую было не проглотить.
Данис со всей серьезностью кивнула – она никогда не притворялась, будто не понимает неудобной правды.
– Вы хотите, чтобы я пообещала, что мы не выгоним ее в долгую прогулку.
Асви покачнулась, схватилась за ближайший стул и села. На спине у нее выступил пот, будто она сидела, повернувшись ею к костру.
Данис села рядом и взяла ее руки в свои.
– Отец Меклос многого достиг, и его сыновья хорошо переняли дело. Мы можем оставить ее.
– Даже если она станет слишком стара и не сможет много работать?
– Она хорошая кухарка, лучше, чем я. А кухарки могут долго работать. Элиласа не беспокоит, что ему готовит не жена. И меня тоже! А вам никогда не надоедало готовить, Дорогая Мать?
– Нет. – Она покачала головой. – Мне нравится хлопотать на кухне. Там каждый день что-то получается не так, как накануне. И никто не заглядывает тебе через плечо, если ты хочешь попробовать что-нибудь новое. Ты же не отлучишь меня от кухни, правда?
Данис грустно улыбнулась.
– Дорогая Мать, все в этом доме знают, что ваша пища – благословение для нас. Как только обряды будут проведены и Отец Меклос ляжет в землю, мы переселим вас в ту милую комнату с видом на сад. Туда вам не придется подниматься по лестнице. Вы легко сможете приходить на кухню, когда захотите.
– Оттуда я не смогу смотреть на горы.
– Конечно не сможете. Так ведь будет спокойнее, разве нет? Представьте, каково просыпаться каждое утро и видеть этот восточный вид! А так вам не придется думать о драконах и демонах, которые крадутся сквозь ядовитый туман. – Она наигранно содрогнулась.