Они рассмеялись, будто собственное неодобрение было для них слаще самих пирожных.
Асви вдруг осенило. Если она выйдет из этого зала, полного этих важных пустословов, то ее никто не остановит – потому что никто не заметит, что она решила уйти. Ход собрания продолжится как ни в чем не бывало. Она могла бы оставить вместо себя какую-нибудь палку – и ничего бы не изменилось.
Она встала.
Одно-два мгновения постояла без движения. Ей следовало остаться. Это был ее долг, подсказывал разум. Но тело не желало его слушать.
Словно легкий ветерок, она пробралась между собравшимися к двери. Шагнуть за порог оказалось проще простого. Никто ее не окликнул. Обрывки разговоров выплывали из гостиной, толкая Асви по самой знакомой ей тропе – вдоль главного коридора к задней части дома.
Когда шум понемногу приглушился, ее шаги замедлились. Асви охватило странное нежелание, будто невидимые лозы оплели ее тело, когда она приблизилась к двери в кухню – место, которое всегда служило ей убежищем. Ей предстояло жить в комнате на первом этаже и каждое утро приходить сюда – и так до того дня, когда она слишком ослабнет и не сможет работать. И потом до самой смерти останется лежать в комнате, откуда не будет видно неба.
Сквозь частично открытую дверь она услышала, как Фелоа давала указания Бавире. Асви была им не нужна. Данис собиралась послать в лавку за новыми пирожными. В любом случае вдове не полагалось готовить для церемонии перехода своего умершего мужа. Это было бы все равно что если бы призрак подавал пищу живым – ничего, кроме неприятностей, это не сулило. Как только душа Меклоса совершит переход и оброк будет уплачен, все снова станет по-прежнему, вот только по-прежнему быть больше не могло. Брак с Меклосом обязывал ее служить ему. Но теперь он умер, и это означало, что и она была официально мертва, а значит, могла оставаться среди живых, только если ее родственники мужского пола заплатят храму оброк.
Но что если она не хотела оставаться среди живых, не хотела жить тенью своей прежней жизни? Она не была несчастна, нет. Ее отец часто говорил, что ее покорность стала благом для их семьи. Но теперь ее братьям ничего не угрожало, отец умер, и его нежный взгляд больше не приковывал ее к земле.
По полосам света и тени перед собой она поняла, что еще несколько шагов – и окажется у двери, что выведет ее в сад. Она не то чтобы двигалась по своей воле – ее скорее влекло туда, тянуло нитью, которая оплела ей руки и ноги и распутать которую у нее не было сил. С крючка на стене свисала простецкая накидка с капюшоном до бедер длиной. Наружная дверь была раскрыта достаточно широко, чтобы она сумела проскользнуть во двор, не прикасаясь к ней. Спустилась по трем ступенькам – и очутилась на садовой тропе, среди аккуратных грядок и цветов, которые высаживала на протяжении многих лет.
Она остановилась у скамейки, на которой часто сидела в одиночестве, рядом вертикально стояли четыре кирпича, которые она установила на клумбу с лилиями и хризантемами. Три дочери и сын, которые не пережили младенчество и не успели заслужить погребение в храме, так что она похитила тела, прежде чем их выбросили, и похоронила в саду. Наклонившись, она поцеловала свои пальцы и коснулась каждого кирпича с той же нежной скорбью, с которой она прощалась с каждым из младенцев, прежде чем засыпать их личики землей. Но задерживаться здесь дольше она не стала.
Нить потянула ее дальше. За решетчатой ширмой, отделявшей выставочный сад, где посетители могли попить чаю и поговорить в окружении растений, выбранных за свой приятный аромат и привлекательный внешний вид, работал пожилой садовник. Когда Асви проходила мимо, старик даже не поднял глаз. Насколько она знала, ему еще не сказали, что у него теперь новый хозяин. Хотя на его работе это никак не отразится. Мужчин в долгую прогулку не отправляли. Они никогда не были обузой, да и драконы их не желали.
Большой засов на садовой калитке был сдвинут в сторону. Асви услышала стук колес тележки. Перед ней возник молодой человек с большим накрытым подносом.
– Кухня в той стороне? – спросил он ее без всяких предисловий, увидев ее невзрачную одежду и приняв за служанку.
У Асви пропал голос – она ничего не говорила уже некоторое время. Она указала на тропу и отступила, чтобы пропустить его. За ним последовал еще один парень с другим подносом, затем – такие же энергичные и целеустремленные, третий и четвертый. Когда они прошли мимо, она обнаружила, что ворота в задний двор, куда все это доставляли, были открыты, чего прежде никогда не случалось.
Больше во дворе никого не было. Задняя калитка, выходившая в переулок, была распахнута настежь. Асви ничего не стоило прошагать дальше, покинуть участок и двинуться по переулку, который тянулся вдоль дворов остальных видных торговых семейств.
Переулок раздваивался на перекрестке. Она остановилась, представляя себе план их территории, соседних домов и окрестных улиц – так, как они выглядели бы с высоты драконьего полета, если бы драконы летали над городом. Куда бы отправился человек, не связанный никакими обязательствами? Она двинулась в сторону рынка, потому что это место казалось ей самым знакомым из всех.
Фрукты, овощи, зерно, пряности – у каждого был свой ряд под арками восточного рынка, что располагался неподалеку от ее дома и куда она приходила каждое утро. И только когда она дошла до ряда пряностей, ее вдруг окликнул голос, заставивший застыть на месте.
– Госпожа! А вот и вы! Что-то сегодня припозднились. Я уже подготовил вам набор всего как обычно. И даже припас чуток сушеной альники, в этом году ранняя удалась. Специально для вас приберег.
Продавец пряностей был добродушным мужчиной, и недавно сменил своего отца. Он был болтлив и издавал немало шума, много рассказывал о первой беременности своей второй жены. Асви в общении с ним было достаточно лишь кивать и улыбаться.
Вдруг ее охватило любопытство.
– Сколько это стоит? – спросила она и взяла у него набор, почувствовав его тяжесть. Ведь отказать ему она просто не могла.
Он хихикнул, чтобы скрыть неловкость.
– Не беспокойтесь, Госпожа. Я пошлю старшего сына за платой к мастеру Меклосу. Прежде я сам всегда к нему бегал, пока мой отец не совершил переход. Вы счастливая женщина. Ваш муж никогда не спорит из-за ваших дорогих вкусов!
Он повернулся к новому покупателю, оставив ее с набором в руках.
Пойти ли ей домой с этими пряностями? Или накупить сперва овощей, зерна и фруктов? Составить ли план на ужин, пусть даже ей не доведется готовить его самой?
Вдруг правую ступню Асви обдало холодком – будто до нее донеслось дыхание смерти. Глянув вниз, она увидела, что ступила в лужу – она надеялась, это была просто вода, – и промочила шелк своей домашней туфли. По ней уже расползалось пятно – что за перевод хорошего шелка! Она зашагала дальше сквозь гул и суету рынка в сторону ряда, где продавалась обувь. Прошла мимо изящных стоек с городскими туфлями и ботинками, добралась до укромного угла, где пара продавцов из деревни предлагала добротную обувь, какую носили в горах. И хотя горный акцент продавцов почти выветрился и не резал слух, она по-прежнему слышала протяжные «о» и резкие «ч», как говорила и она, прежде чем ее речь смягчилась за годы, проведенные в городе. Продавцы встретили ее с радушием: им все еще были слышны родные нотки в ее говоре.
Поскольку никто не знал, что Меклос умер, а ее короткая накидка почти целиком скрывала ее вдовье платье, ей не составило труда отправить их за платой в дом столь видного торговца. Она ушла от них в крепких шерстяных сапогах, следуя за перезвоном музыки ветра. Меклосу эти перезвоны не нравились, а ей они напоминали вездесущий голос ветра, спускающийся по горным склонам, где она, еще девочкой, пасла овец, когда одно лишь небо служило ей крышей над головой, а ветер был единственным спутником. Здесь, в северо-западном углу большой аркады рынка, виднелись восточные ворота, которые были открыты весь день. Там колокольчики и висели, потому что демоны не выносили их высокий металлический тон и не решались проскочить мимо них. Стражники также носили колокольчики, пришивая их к полям своих широких шляп. Хоть они и бросали оценивающие взгляды на девушек, которые ходили на рынок по своим делам, сейчас они смотрели прямо перед собой и не заметили Асви, когда та вышла за ворота и очутилась во внешнем кольце города.
Все семейные владения безопасно ютились за высокой каменной стеной города, тогда как обширное внешнее кольцо садов защищалось лишь деревянным частоколом. Скотные дворы и дубильни находились в целой лиге отсюда, в Кожевничьем поселке, потому что звери привлекали демонов. Асви прошла мимо садов по восточной дороге к Утренним вратам частокола. Вид на них преграждал храм перехода, откуда усопшие оправлялись в свое последнее путешествие к Утренним горам.
Сложенный из кирпичей и увенчанный огромными драконьими рогами с каждой из четырех сторон, храм имел два входа: один для священников, другой для мертвых. Больше никому не разрешалось ни входить, ни выходить, потому что переходящая плоть мертвых содержала семена молний и разрушительной магии. Демоны кормились кровью и магией: кровью, потому что в ней заключалась сила жизни, а магией – потому что она исходила из смерти. Врата священников, закрытые, располагались со стороны городских стен.
Мимо Асви торопливо просеменили четыре юные девушки. По их лицам она поняла, что это были сестры, возрастом примерно как ее сыновья, самую старшую и младшую разделяло десять-двенадцать лет. Когда с другой стороны храма зазвенел колокол, сначала одна, а за ней и все остальные бросились бежать. При этом первая подгоняла остальных, а те надрывно рыдали.
Это звучал недельный звон, возвещающий о начале долгой прогулки. Асви, захваченная срочностью девиц, тоже ускорилась. И обогнув вслед за ними дальний угол храма, увидела частокол Утренних врат.
Там ждала колонна из семи смертных повозок под управлением священников-погонщиков. И сопровождала их группа священников-стражей. На дорожке беспокойно переминались крючконосые, четырехглазые, шестиногие гули, непрестанно тянущие головы к повозкам, где под парусиной скрывались мертвые тела. Седьмая повозка была запряжена четырьмя невозмутимыми быками, которые стояли, опустив головы и сведя плечи. В этой повозке сидели три престарелые женщины. Возле колес ждали еще восемь женщин в коричневых вдовьих одеяниях. Эти восемь выглядели достаточно здоровыми, чтобы идти пешком, хотя их головы были опущены, а руки сложены с типичной женской покорностью.