А потом вселенная искривилась, сместилась, и Шан Тао перенеслась в темноту под животом у Ву Кён, к первым звеньям ее цепи. Ноги, раненные клыками Ву Кён, горели, но она не обращала на это внимания. В голове у нее зазвучали старые молитвы, похожие на литанию просящих, предков и просветленных, и духов, что бродили по земле и по подводным королевствам.
«Дайте нам светлую тишь в сердце бури, влажное холодное дыхание жизни, возникающей из реки, да песни города под водой»…
Ее рука вновь сомкнулась на потемневшей цепи. Слова на ней, начертанные странными, искаженными буквами, становились все острее, все резче. Боль пронзила ее ладони, заструилась кровь – теплая, пульсирующая. Слова проявились достаточно отчетливо, чтобы их можно было прочитать.
Рыба. Ворота. Река. Шторм.
И последнее – как барабан в пагоде, бьющийся у нее в самом сердце, распространяющийся по груди, пока все ощущения не стали резкими и болезненными.
Рён.
Дракон.
Цепь рассыпалась.
Звенья слились в единое целое, слова хозяев полностью пропали за другими, более темными, – а потом исчезли и они, их контуры сжались, пока не осталось ничего, кроме нагромождения почерневших букв, которые высыпались на пол с золотистыми и серебристыми узорами.
Ву Кён вытянулась – повалив своим движением Шан Тао на пол, – но прежде чем она хотя бы попыталась подняться, снова оказалась в заключении – теперь в центре непроницаемого кольца.
Лянлей завизжала. На ее теле выросли клыки и чешуя, она выпустила охотничьих птиц – те, уменьшаясь и утрачивая форму, превратились в облако сверкающих игл. Облако рассекло воздух, разверзлось с двух сторон и вытянулось, чтобы захватить Ву Кён. Шан Тао приготовилась к боли. Но Ву Кён вздыбилась и произнесла слова на знакомом языке, и фрагменты цепи на полу поднялись сами собой, вместе с золотистыми и серебристыми узорами, – сплетаясь в тонкую сеть, которая удерживала иглы в воздухе.
Вновь грянул зов. Лянлей всю передернуло – на этот раз боль на ее лице была очевидна, рога уменьшились, на теле выросли зубы и острые, хрупкие руки, хвост раздвоился, а потом сросся обратно. Шан Тао дышала медленно, осторожно, ощущая эхо зова у себя в костях. Ей нужно было бежать к воротам. Нужно было отдаться на милость хозяевам, чтобы снова стать целой – вознестись и обрести благословение…
– Уходи, – сказала Ву Кён, ее голос снова стал натянутым. Она была свободна, но свобода не предполагала исцеления. Удерживая иглы от того, чтобы те не проткнули их обеих, она отдавала почти все силы.
Лянлей склонила голову набок, оценивающе посмотрела на Шан Тао, увидела в ней желание – и вдруг Шан Тао оказалась у выхода из генмод-блока. Из глаз и носа, изо рта, из-под ногтей и из сотни других мест на теле у нее капали жидкости, она была опустошена и измучена, ее тошнило, она знала, что будет принадлежать им даже после смерти.
У нее тряслись руки.
«Ни один из них не оправдал себя».
Отведя руку, она наткнулась на чешую Ву Кён. Ощутила прохладу, и раны на пальцах и ладонях затянулись одна за другой, так что на коже остались лишь едва заметные шрамы. Она почувствовала, как сердцебиение Ву Кён резонирует внутри нее, быстро и панически, как драконица напрягается всем телом, чтобы ее укрыть.
Внутри нее оборвалось что-то, давно преодолевшее свой предел выносливости, как драконья цепь, которую она сломала.
– Уходите, – сказала она Лянлей и заглянула хозяйке в глаза. – Или хотите умереть здесь с нами, на руинах Земли?
На несколько мгновений Шан Тао заглянула Лянлей в глаза. Она ожидала увидеть злобу в их полупрозрачных склерах, но там не было ничего, кроме боли и гнева – и непоколебимой хозяйской уверенности в том, что мир и все сущее принадлежало только им, что все живые создания даны им, чтобы играть, и все, что у них есть, останется навечно.
– Уходите, – повторила она, и ее голос едва заметно дрогнул.
В конце концов Лянлей высвободилась, откинула голову назад, ее грива превратилась в тонкие жилы, которые вонзились в пол сферы. Сам дворец при этом содрогался и вибрировал.
– И прекрасно, – сказала она. – Тогда пусть так и будет. – И молча повернулась к двери дворца. Та раскрылась перед ней – долго, мучительно, будто бы бесконечно. Когда Лянлей скользнула в проем и дверь захлопнулась, Шан Тао наконец позволила себе расслабиться. Все случившееся казалось нереальным, а масштаб был слишком велик, чтобы его постичь.
Прозвучал последний далекий зов, отдавшийся у Шан Тао в костях. Она упала на колени, впившись ногтями себе в кожу, с дрожью подавляя в себе стремление вскочить и последовать к воротам за Лянлей, – а потом все прошло, и вместе с тем пришла странная, тревожная завершенность, слабый вкус страха и чего-то более резкого, ранящего.
Превозмогая дрожь, она встала на ноги. Крупное, покрытое чешуей тело Ву Кён завивалось вокруг нее: драконица смотрела на нее несколько мгновений, после чего медленно размоталась и вернулась в форму женщины, которую Шан Тао видела впервые. На коже у нее также была чешуя, на голове – мелкие рожки, а длинные развевающиеся волосы блестели, как речная вода.
– Бабушка…
Ву Кён обняла ее, и Шан Тао ощутила, как по ее коже пробежал приятный холодок.
– Младшая сестра, – сказала она, качая головой. – Тс-с-с. Все в порядке. Они ушли. Навсегда.
Ушли.
Навсегда.
Шан Тао открыла рот и осознала, что ее сотрясала дрожь. Конечно, хозяева не вернутся на землю, которую опустошили и разрушили.
– Ворота…
– Мы будем держать их закрытыми, если понадобится. И восстановим то, что они разрушили. – Лицо Ву Кён посуровело. – Идем. Давай найдем остальных.
Ву Кён снова приняла драконий облик, и Шан Тао неуклюже взобралась ей на спину, где устроилась между шипами. Ей хотелось столько всего сказать – о пустошах, о дворце, о разбитом мире, который хозяева оставили после себя, где не осталось ничего, что позволило бы выжить, и который получил такой урон, что восстановить его было невозможно. Слишком много всего важного, но высказать вслух она ничего не могла.
Она ощущала себя растерянной, ветреной, с тем незнакомым чувством в груди, которому не знала названия. Но проносясь по пустым коридорам дворца, под куполом и мимо садов, взмывая к небесам над ничтожными покоями трэллов, она смотрела на робких людей внизу и видела среди них свою дочь. Темное девичье личико было обращено к ней, и Шан Тао выдохнула, даже не осознавая, сколько времени летела, затаив дыхание.
Охота закончилась – и что бы ни случилось дальше, будущее принадлежало только им.
Мы остаемся. Энн Леки и Рэйчел Свирски
Энн Леки (annleckie.com) – автор удостоенного премий «Хьюго», «Небьюла», премии Артура Ч. Кларка романа «Слуги правосудия» и двух его продолжений, а также фэнтезийной «Башни ворона». Она работала официанткой, секретарем, реечником землеустроительной бригады и звукорежиссером. Живет в Сент-Луисе, штат Миссури.
Рэйчел Свирски (rachelswirsky.com) является магистром искусств Писательской мастерской штата Айова, где узнала все о писательстве и о снеге. Не так давно променяла снег на дождь в Портленде, Орегон, где счастлива скитаться под пасмурным небом вместе с хипстерами. Ее работы публиковались в таких изданиях, как Tor.com, Asimov’s и The Best American Nonrequired Reading. Также у нее есть два сборника – «Сквозь сонную тьму» и «Как мир затих». Ее произведения были номинированы на Всемирную премию фэнтези и «Хьюго», а также дважды удостаивались премии «Небьюла».
Что-то было не так.
Сомнений у Жака не было. Из скалы исходило гудение. И хотя он был человеком и не понимал драконьей речи, сомнений у него не было.
Тетушка напряженно кряхтела, забираясь в их камеру. Огромные охапки дров у нее в лапах не должны были даже замедлить ее, но тетушкина чешуя потускнела от истощения.
Жак вывалился из своего тканевого гнезда.
– Что происходит?
– Что это? Что это? – ответила Тетушка старушечьим голосом. Она не говорила по-человечески, но ей нравилось говорить, как попугай, повторяя все, что слышала.
– Все в порядке? – спросил Жак. – Почему ты вернулась в улей? Я что, потерял счет времени? Сейчас ночь?
Тетушка затрепетала перед ним крыльями, призывая к молчанию. Затем принялась складывать дрова у стены.
– Что ты делаешь? – не унимался Жак, но она только отмахнулась.
Закончив, Тетушка повернулась к нему. Навострила уши, и шипы вдоль позвоночника и хвоста выжидающе ощетинились.
Она ответила разными голосами:
– Чертовы драконы. Мне кажется, они прекрасны. Как они вообще могут летать?
Она бросила на него многозначительный взгляд, но Жак лишь заметил, как молочная паутинка, которая появилась на прошлой неделе, быстро застилала ее чернильно-черные глаза. А их взгляд, хоть и оставался еще бойким, но постепенно увядал.
– Ты что, таскаешь сюда вещи из кладовых? Тебе это разве разрешают? – сказал Жак. – Я не знаю, что делать!
Тетушка взволнованно указала головой на кучу дров.
– Черт! Черт! Скорее в убежище!
– Это… мне? – спросил Жак.
Он подошел к стене. Тетушка одобрительно заерзала когтями по полу.
Он положил руку на дрова.
– Ладно… спасибо.
Тетушка резво взмахнула крыльями. У Жака скрутило живот. Края ее крыльев были изодраны, будто их прищемили огромные булыжники и ей пришлось их вытягивать.
Жак приблизился к ней.
– Что случилось?! Ты в порядке?
Она толкнула его кончиком крыла.
– Что это за твари? Дай мне сканнер! Мне кажется, они прекрасны.
Она похлопала его хвостом и вернулась в улей.
На протяжении следующих нескольких часов Тетушка принесла с десяток разных грузов: ткани, сухую траву, кору и прочие полезности. Жак неоднократно пытался ей помочь, но она всякий раз отталкивала его обратно в камеру, пока он не оставил эту затею.
К тому времени, как Тетушка закончила, ее чешуя окрасилась в серый. Она сложила изодранные крылья и села, тяжело дыша.