– Совершенно верно, сержант, здесь мы уже закончили, – заявил Маклин, прежде чем Дагвид успел что-то произнести.
Ричи не ответила, но, проходя мимо и направляясь в сторону двери, он прочитал не ее лице сильнейшее замешательство.
45
Вылезая из патрульной машины, которая подбросила его до дому, Маклин заметил на улице фигуру старика, поэтому стук в дверь не стал для него неожиданностью. С момента последнего разговора он уже несколько раз видел отца Энтона неподалеку от дома, но зайти тот решился впервые. Мало того, Маклин был уверен, что встречал Энтона и в центре – старик бесцельно бродил по улицам, но при встречах отворачивался или делал вид, что разглядывает витрины или автобусное расписание. Параноик на его месте решил бы, будто Энтон следит за ним, но Маклин знал, что это чушь собачья. Старик уже бывал у него дома, пил там чай, рассказывал небылицы про несуществующую книгу. Ему не было никакой нужды играть в доморощенного сыщика; если было что-то нужно, он просто мог зайти опять.
Судя по нетерпеливому стуку в дверь, ему действительно было что-то нужно. Вздохнув, Маклин оставил купленный навынос ужин на кухне рядом с печкой и отправился через весь дом открывать.
– Вы нашли ее? – Посеревшее лицо отца Энтона не выражало никаких эмоций, словно его лицевые мышцы парализовало. Одни лишь глаза ярко горели, похоже – огнем отчаяния.
– Может, вам лучше войти? – предложил было Маклин и едва успел отступить в сторону, когда старик ринулся внутрь.
– Она у вас? – В глазах отца Энтона на мгновение вспыхнула надежда и тут же умерла. – Конечно же, нет. Как я мог на это рассчитывать?
В коридоре было темно; Маклин так и не научился быстро находить нужные выключатели и, торопясь к дверям, сумел только включить лампочку снаружи у входа. Сейчас она отбрасывала длинные тени от рамы стекла над дверью и освещала причудливым светом некоторые наиболее странные украшения бабушкиного дома. Отец Энтон остановился прямо под панцирем гигантской черепахи, прибитым к стене наподобие охотничьего трофея. Дальше в дом он не проходил, просто стоял и трясся от холода.
– Пойдемте-ка на кухню, там теплей, – стал уговаривать его Маклин. – Вы же до полусмерти замерзли. Что это вообще за ребячество – ждать под дверью? Если хотите договориться о встрече, всегда можно позвонить.
Он первым вошел на кухню, спугнув кошку, которая принюхивалась к пакету с едой. Большая печка пожирала топливо, словно прорва, но Маклина это мало беспокоило. От нее волнами распространялось желанное тепло, и потом, она всегда напоминала ему о детстве. Отогнав кошку, он зажег одну из конфорок и, поставив чайник, повернулся к незваному гостю. При полном освещении отец Энтон выглядел еще хуже. Белая как бумага кожа, посиневшие губы. Каждые несколько секунд он непроизвольно вздрагивал, словно человек, страдающий каким-то неврологическим заболеванием. Возможно, так оно и было, это бы многое объяснило.
– Присаживайтесь, отец Энтон. Я приготовлю чай. – Маклин принялся копаться на полках в поисках необходимого. Когда он обернулся, оказалось, что старик по-прежнему стоит, вперив в Маклина взгляд из-под полуприкрытых век, пальто так и застегнуто на все пуговицы, руки в перчатках засунуты под мышки.
– Послушайте, я толком не представляю, какой помощи вы от меня хотите. Но будьте же благоразумны, вам просто необходимо согреться. Выпейте чашечку, и я позвоню викарию, чтобы она пришла и забрала вас домой.
– Я пока еще не впал в маразм. – В голосе отца Энтона прорезалась недовольная нотка, как будто покровительственный тон Маклина его задел.
– Хотелось бы надеяться. – Маклин бросил косой взгляд на свой ужин, застывающий в пакете так близко и при этом совершенно вне пределов досягаемости. – По вашему поведению судить нелегко.
Наступило молчание. Маклин заваривал чай и сам себе удивлялся. В холодильнике было пиво, в библиотеке дожидалась бутылка виски. Он планировал глотнуть чего-нибудь на выбор, возможно даже – и того и другого, и пораньше лечь. Вместо этого он собирается гонять чаи с сумасшедшим монахом.
– Простите меня, инспектор, – наконец выговорил отец Энтон. Он вытащил руки из-под мышек, стянул перчатки, обнажив белую в голубых прожилках кожу, расстегнул пальто и сел. – Я не имел права к вам приходить.
– Но зачем-то же вы пришли. – Маклин разлил чай, добавил молоко, нашел жестянку с печеньем.
За все это время старик не сказал ни слова. Только когда Маклин уселся напротив, он заговорил опять:
– Я рассказал вам про книгу. Это вовсе не мелочь. Я нарушил данный мной обет.
– Если это послужит вам утешением, то я никому не передал нашего разговора. Меня бы, пожалуй, сочли сумасшедшим.
– Вам, инспектор, это может казаться безумием. Но вы ни малейшего представления не имеете о таинствах, которым я был свидетелем. И о жертвах, которые мне пришлось принести. О, я не жалуюсь! Тогда, давным-давно, я прекрасно знал, на что иду. Я на все согласился, более того, мой выбор стал частью меня самого. Но боль, которую я чувствую теперь, в конце жизни, от этого не меньше.
Маклин смотрел, как старик пьет свой чай, сжимая чашку трясущимися руками, так что горячая жидкость плещет на губы. Ему не часто доводилось встречать людей подобной силы духа, чья вера в Бога была абсолютной, кто посвятил служению всю свою жизнь. В его присутствии Маклин чувствовал себя неловко, и еще большую неловкость испытывал при мысли о том, что сейчас собирается сделать. Рядом с его несостоявшимся ужином лежала толстая папка. Маклин протянул руку, положил ее перед собой на стол и раскрыл.
– Я вряд ли имею право делать то, что сейчас делаю. – Маклин достал из папки несколько ксерокопированных листков и подтолкнул по столу к старику.
– Что это?
– Полная опись имущества, изъятого в доме Дональда Андерсона в день ареста. – Маклин вспомнил возмущенный взгляд, которым одарила его Ричи, когда он потребовал от нее сверить всю опись, номер за номером, с аукционным каталогом и списком из коробки с вещественными доказательствами, а также вычеркнуть мелочевку, годную только для полицейской распродажи. В принципе, пропажи небольших, но ценных предметов из изъятого полицией имущества иной раз случались, но все средства Андерсона были вложены в старинные книги, и все книги были на месте.
– Я не понимаю, – пожаловался отец Энтон, ведя по списку худым пальцем. Большинство книг значились в нем не только по названию, но и имели краткое описание, поскольку название не всегда было легко разобрать. – Здесь что же, вообще всё?
– До единого предмета. Все, что было изъято, все, что было потом возвращено. И все книги до одной сейчас выставлены на аукцион. – Маклин вытащил из папки каталог аукционного дома. На полях он был исписан угловатым почерком Ричи, и Маклин стал листать его, пока не нашел то, что искал. – Даже вот эта. «Кодекс Энтериус», если не ошибаюсь. – Он снова протянул руку за описью имущества Андерсона, перелистнул на начало. – Изъята с письменного стола, в качестве закладки содержала полоску ткани, принадлежавшую… одной из жертв.
Отец Энтон взял каталог, всмотрелся в аккуратный текст на его страницах, потом – в опись. Снова в каталог, снова в опись. Снова и снова.
– Вы уверены? – наконец спросил он. – Вы видели именно эту книгу? Это ее читал Андерсон, когда вы его арестовали?
– Она лежала раскрытой у него на столе. Непосредственно в момент ареста он ее не читал, но да, книга та самая.
Во всяком случае, Маклин был склонен полагать, что та самая. А какая еще? Она выглядела именно так, как он запомнил. Та же форма и размеры, тот же цвет переплета и оттенок пергамента. А содержание его в тот момент не слишком интересовало, в отличие от закладки.
Отец Энтон положил на стол сначала опись, потом каталог. В его взгляде что-то окончательно потухло.
– Как же я ошибался! Значит, Андерсон держал книгу где-то еще. Или кому-то передал…
46
Она просыпается от головной боли. В животе резь. Еще не успев проснуться, она начинает ругать своего толстозадого благоверного, который опять перетянул на себя все одеяло. А вонища-то откуда? Он что, еще и обделался, что ли? Похоже, опять нажрался как свинья. Судя по головной боли, она и сама слегка перебрала вчера. Черт, надеюсь, мы хоть не трахались в таком состоянии?
Она тянется за одеялом и обнаруживает, что руки связаны. Вытянуты над головой, как же она до сих пор не заметила? И как же надо было вчера накушаться, чтобы позволить такое толстозадому? Блин, не может этого быть, чтобы они помирились и даже перепихнулись, тем более, пока мамаша не убралась восвояси. Она же решила больше не мириться!
Руки затекли и болят; теперь, когда она начала шевелиться, в них словно вонзилось множество безжалостных иголок. Черт, как же она набралась! Она пытается перевернуться на живот, но на полпути обнаруживает, что ноги тоже связаны. В этот момент она окончательно просыпается и реальность обрушивается на нее, словно цунами.
В первую секунду она думает, что ослепла. Вокруг ничего нет. Темнота настолько непроницаема, что физически давит на грудь. Она медленно поворачивает голову, морщась от боли внутри черепа. Такое чувство, что мозг усох до размеров горошины и гремит в черепной коробке, словно в погремушке. Щекой она трется о собственное плечо, но во мраке не видно даже плеча. Она пытается повернуть голову еще дальше, набок, хотя путы на руках и на ногах растянули ее так, что из этого вряд ли что-то выйдет. Ей становится страшно – она еще никогда так не напивалась. И вряд ли толстозадый Гарри стал бы ее связывать, это не в его стиле.
Она проверяет веревки на прочность, изо всех сил согнув ноги. Колени стукаются друг о друга, слышен шлепок голой кожи по коже. Она понимает, что раздета. Боль в голове такая, что из глаз сыплются искры. К сожалению, осветить ее тюрьму они не в состоянии.
Тюрьму?
Как она вообще сюда попала, и куда именно? В мозгу ворочаются воспоминания. Издевательский голос свекрови. Толстозадый на диване смотрит рождественский выпуск сериала, ему наплевать. Разгорается скандал, даже без особой причины, просто из-за всего, во что превратилась ее жизнь. Потом… Что было потом?