Она судорожно хватала ртом воздух, стучала по столу, посуда от тряски гремела. С каждой секундой Мэрион приближалась к смерти и тут в железном кувшине с водой увидела свое искореженное отражение – застывшее в крике лицо старухи.
Женщина шла от Ковент-Гардена на юг, потом свернула на набережную Темзы, лелея разгоравшиеся внутри злость и ненависть к бурлившей вокруг жизни.
Она злилась, что все усилия пошли насмарку. Книгу радости ей не достать. Она с трудом перенесла трансатлантический перелет, а теперь ей предстоял еще один, чтобы вернуться домой.
Она поднялась на Вестминстерский мост – в вечерней дымке огни Вестминстерского дворца сияли золотом. Мост кишел людьми, занятыми обычными человеческими делами. Люди болтали, улыбались и просто сновали мимо. Женщина плыла между ними с пустым взглядом, как акула в косяке рыб.
Ей хотелось причинять боль и страдания. Так было всегда, а в этот день – особенно, учитывая ее разочарование. Убийства старухи в ресторане ей явно не хватило. То была необходимость, которая не принесла удовлетворения. Чтобы успокоиться, ей нужно более ощутимое страдание, нужно заставить мир петь ей в агонии.
Темнело, приближалась ночь. Люди на мосту начинали озираться, когда чувствовали, как в полумраке Женщина проходит мимо, им словно вдруг становилось не по себе.
И тут Женщина увидела, что навстречу идет молодая мама, держа за руку девочку лет восьми-девяти. Девочка шагала вприпрыжку в красивом кремовом пальто, белых чулочках и меховых наушниках, щеки ее раскраснелись от задувавшего с Темзы морозного ветра. При виде парламента и пронзающей небо часовой башни девочка заулыбалась. Такая яркая, живая, пышущая здоровьем, а рядом с ней – жизнерадостная мама, которая чуть не светится от счастья за себя и за ребенка, которого принесла в этот мир. Как ненавистны были они Женщине!
Дождавшись, когда они подойдут ближе, она достала из сумки Книгу отчаяния и прижала к груди, как прижимает Библию прихожанка по дороге в церковь. Она чувствовала, как кипят, разливаются в воздухе отчаяние и мощь книги. По воле Женщины книга ожила и по краям у нее запенилась тьма, но никто даже не оглянулся.
Женщина на ходу слегка провела пальцами по мягкой розовой щечке. В девочку, как вода из кувшина, хлынуло отчаяние, вмиг заполнив ее. Женщина испытала восторг, чувствуя, как агония потоком проносится по ней прямо в звенящее юностью тело.
В ту же секунду раздался плач боли, и Женщина, не останавливаясь, обернулась: мама нахмурилась, села на корточки и с тревогой обняла свое дитя, не понимая, что случилось.
Девочка плакала, потому что ее переполняла пустота, и Женщине показалось, что детские глаза вдруг потемнели, сливаясь с ночным небом над Вестминстерским дворцом.
Лицо у ребенка исказилось и покраснело, по щекам бежали слезы; охваченная внезапным ужасом, она кричала, пела песнь Женщины. А потом в слезах взглянула на Женщину, словно чувствуя источник своей муки. Люди оборачивались, проходя мимо, а мать все обнимала и ласкала дочку в тщетной надежде ее утешить.
Женщина встретилась с девочкой взглядом и улыбнулась. «Да, дитя, – говорила улыбка, – это сделала я. Это мой подарок тебе».
Женщина знала, ребенок никогда больше не улыбнется. Не познает радости, счастья. Возможно даже, что ниспосланная Женщиной боль уничтожит девочку до того, как та успеет повзрослеть.
Женщина была удовлетворена. Когда-то она тоже была чистой, счастливой девочкой, пока с ней не произошла перемена. Так почему другие девочки должны радоваться и улыбаться, если могут петь от боли, услаждая слух Женщины?
Она продолжила путь, а позади нее взметались в небо вопли отчаяния несчастного ребенка – сладостная, душераздирающая песнь.
Ночь путешествий
Наступил вечер, и Кэсси осталась в магазине одна. Она сидела за прилавком с Книгой дверей на коленях и медленно переворачивала страницу за страницей, исследуя надписи и картинки. Почти все они ничего ей не говорили, но она не могла оторваться. Двери открытые и закрытые, коридоры. Еще лица – мужские и женские, детские и взрослые. Кэсси спрашивала себя, кто эти люди? Прежние владельцы книги? Появится ли когда-нибудь здесь лицо самой Кэсси? Что с ними случилось?
Впервые Кэсси задумалась, а вдруг Иззи права и пользоваться книгой небезопасно? Но тут же, отвечая самой себе, вспомнила прошлый вечер, последний разговор с мистером Уэббером. Тот призывал ее посмотреть мир, рассказывал о своих путешествиях.
Не потому ли, что собирался отдать ей Книгу дверей?
Не напутствием ли были его слова?
Кэсси отложила книгу и стала прибираться перед закрытием. Собрала посуду со столов, и вдруг ей вспомнился ужин с дедушкой много лет назад, когда они вдвоем ели тушеное мясо с картошкой и дедушка признался, что всегда мечтал о путешествиях.
– Да мне даже в соседний город на машине сгонять в радость, – сказал он, накладывая ей тушеного мяса. – Просто ехать куда-то по дороге. А каково было б на самолете, да еще в другую страну… Летишь себе по небу, и внизу проносится целый мир.
Дедушке так и не довелось попутешествовать. Вся его жизнь свелась к работе, оплате счетов и воспитанию внучки; Кэсси была уверена, что дедушка всегда откладывал эти планы подальше, в место под названием «когда-нибудь», вот только это «когда-нибудь» так и не наступило.
Именно поэтому – хотя во многом потому, что ей так хотелось самой – Кэсси знала, что никогда не прекратит пользоваться книгой. Она не собиралась отказываться от волшебства, от всего невозможного.
В тот вечер Кэсси, закрыв магазин, через дверь подсобки перенеслась в Европу, в места, где бывала восемь лет назад. Для начала она снова отправилась в Венецию, на улицу, которую наблюдала вчера из своей квартиры. Перешагнула порог и очутилась на мостовой. Стояла сухая холодная ночь; Кэсси восхищенно огляделась, глаза у нее заблестели от слез. Она села на корточки и тронула землю, просто чтобы убедиться, что та настоящая. Дверь, через которую она только что прошла, была все еще распахнута, а за ней по-прежнему находился магазин «Келлнер Букс» – факт настолько невероятный, что сердце бешено забилось от восторга.
– Это правда, – повторяла Кэсси, – все правда.
Она медленно закрыла дверь, провожая взглядом исчезающий за ней Нью-Йорк, – так иные люди ловят момент, когда в холодильнике выключается свет. И потом просто стояла, вдыхая венецианский воздух. До рассвета оставалось еще несколько часов, на улицах было пусто и тихо. В глазах у Кэсси стояли слезы – слезы счастья и изумления.
Она пошла направо, а звук шагов эхом отдавался от стен. В конце улицы узкий канал замысловатым зигзагом огибал несколько зданий, проныривал под пешеходным мостом и пропадал в расщелине меж двух высоких домов. Вода в канале была идеально гладкой, как черное зеркало. На другом берегу виднелась небольшая площадь – кампо, вспомнила Кэсси, – со старинным каменным колодцем в центре. Когда наступит утро, из ресторанов по краям площади выставят на улицу столы и стулья, а в полдень солнце окажется прямо над головой, одаряя мир теплом и светом. Сколько счастливых часов провела на этой кампо Кэсси за книгой и бокалом дешевого вина! А сейчас площадь пустовала и дома вокруг хранили молчание, будто скорбящие у могилы.
Кэсси развернулась и зашагала обратно, утирая слезы радости. Мимо пекарни, где, как она помнила, совсем скоро начнут замешивать тесто и разжигать печи, мимо маленького кафе на углу, за которым свернула налево в небольшой проулок. Она будто шла по дну геологического разлома: небо снизу напоминало зигзагообразную трещину. Когда Кэсси только приехала в Венецию, она обожала просто бродить по тайным улочкам, обожала открытия, которые эти улочки ей сулили: на пути могли возникнуть невесть откуда взявшийся канал, заставляя искать обход, или же крошечная площадь, окруженная зданиями из осыпающегося красного кирпича с закрытыми от полуденного солнца ставнями; пожилые итальянки в тяжелых темных платьях, жестикулируя, перекрикивались из дверей своих квартир. Таким бывал этот город днем, таким его запомнила Кэсси, но сейчас она шла по совершенно иному городу. Узкие проулки наводили страх, грозили приступом клаустрофобии, ее преследовали мысли о странных людях, которые вот-вот появятся на другом конце улицы и преградят дорогу.
Когда она вышла на просторную площадь, ее разгулявшееся воображение успокоилось. Дома по краям площади почти не подавали признаков жизни, лишь в паре квартир горел свет, намекая, что там, за окнами, глубокой ночью что-то все-таки происходит. Кэсси обомлела: как прекрасны были эти дома! Обшарпанные, с щербатой кирпичной кладкой, потрескавшейся оранжево-желтой лепниной, они моментально рождали в голове образы иных мест и эпох, творившейся в этом потрясающем городе истории, быта людей, давно живших и ныне живущих.
Кэсси плыла по проулкам и пьяццам на юго-восток, пока не оказалась у Гранд-канала и моста Риальто. Сувенирные палатки на мосту стояли в тишине наглухо зашторенные, но, несмотря на поздний час, возле них крутились люди – пьяные молодые туристы хихикали и перешептывались у перил, мужчина с фотоаппаратом и треногой на плече искал удачный ракурс, чтобы снять восход, а двое молодых азиатов угрюмо сидели на огромных чемоданах, как будто прибыли слишком рано или, наоборот, куда-то опоздали. Кэсси нашла себе местечко за сувенирными палатками и стала смотреть на воду. Здесь, на почти открытом месте, было довольно холодно: гулявший над каналом морозный ветер хлестал ее по лицу. Но Кэсси было все равно: она просто стояла, завороженная красотой ночной Венеции. Воды Гранд-канала текли медленно и плавно, дремлющие на привязи лодки тихо постукивали бортами. Звезды усыпали чистое небо, по черной воде запускала молочные круги ущербная луна.
Кэсси хотелось остаться здесь навечно, в одиночестве наслаждаться восхитительным спящим городом. Но она уже дрожала от холода, да и азиаты вдруг с грохотом потащили куда-то чемоданы, чем окончательно вывели ее из забытья. Она продолжила прогулку, следуя за устало болтающими мужчинами, пока наконец не очутилась на углу площади Святого Марка, где, будто карандаш на торце, высилась красно-оранжевая кампанила. Азиаты были уже далеко, катили куда-то свои чемоданы на противоположной стороне площади.