Иззи.
Иззи!
На лице у нее – удивление, взрыв, отрешенность.
Ничто и нигде взорвалось буйством красок, вспышкой радуги, глубокие басовые вибрации сотрясли сознание, оглушительный звук сирены пронзил нереальность.
И вновь стихло. Сознание, потрясенное картиной случившегося с Иззи, пугливой ночной тварью юркнуло обратно в темноту. Оно желало спрятаться, перестать существовать. Однако невозможно существовать без мысли. Даже само желание не мыслить – уже мысль.
Мысли складывались в незваные воспоминания, чувства, образы – все то, что составляет человека.
Сознание отвернулось от этого, но повернуться ему было не к чему, не за чем было укрыться. У него была лишь мысль.
Эти тяготившие сознание мысли поначалу казались далекими, словно берег на горизонте, который точно есть, но пока неразличим, почти не виден. И сознание не обращало на них внимания, пока не почувствовало, как они его влекут. Со временем оно стало меньше бояться и потянулось к ним, к воспоминаниям и чувствам, потому что мыслям нужен предмет.
Сначала возникли ощущения – сознание вспомнило ощущения. Мысли другого рода – овеществленные, как дверь во внешний мир.
Масло и дерево, сырость дождливого дня.
Потом звуки, жужжание механизмов, ритмичное шуршание наждачки.
Потом свет и текстура образа: мужчина за верстаком. Высокий, широкоплечий, взгляд сосредоточен на работе.
И вернулась память осязания: прикосновение пальцев к страницам. Роскошь молодых и гибких мышц, сильных рук и ног.
Человек за верстаком поднял взгляд на нечто, бывшее когда-то Кэсси, и в сознании возникло еще одно воспоминание: внезапный расцвет, будто цветочная поляна вся вмиг заиграла красками вновь распустившейся жизни. Спокойствие и красота – яркая, как вспышка радуги, но ничуть не страшная. Одна лишь радость, и этой радостью упивалось сознание.
Потом сознание ощутило нечто помимо мысли. Оно ощутило себя, личность, бывшую когда-то Кэсси, ее желания и устремления, восторги и страхи. И сознанию захотелось навеки припасть к источнику этой радости.
Возник еще один образ – теплый день, свет солнца на лице, ветерок, щекочущий щеки. На глаза надвинута шляпа, ее поля хлопают на ветру, жесткий соленый запах моря. Она была тогда молодой женщиной, смотрела на Средиземное море с высокой скалы, за спиной возвышался белый собор. Заклекотала на ветру чайка, и этот звук долетел до Кэсси – она знала, так ее звали, Кэсси, и это она стояла там, на скале.
Снова в ее видении возникли краски, ткань реальности, цвет луга, радуга через все небо, и сирена зазвучала на этот раз мажорным аккордом – ярко, живо, вовсе не похоже на гремучий крик боли.
Кэсси вспомнила радость, которую ощущала тогда на скале, свободу и возможности, и снова мажорно зазвучала сирена. От нее не хотелось укрыться. То был трепет человеческого чувства, ощущения, самой жизни.
И тут другое, мрачное воспоминание ворвалось в ее мысли, как незваный гость на вечеринку друзей: темная комната с измученным телом того, кто был когда-то ее дедушкой, а теперь угасал, ослабленный и истерзанный. Дом, в котором она выросла, – единственное место, которое она могла когда-либо назвать своим домом, – стал ей невыносим. Уютное уединение обратилось в душную замкнутость, стены и постельное белье провоняли потом, кровью и болью. Теперь это был дом боли, дом, где умер дедушка, пока Кэсси, утомленная уходом за ним, спала в кресле рядом.
Там, в этом нигде, Кэсси вспомнила тихий кошмар, в который превратился ее дом, и снова раздался звук сирены – сердитый, атональный, жестокий, от которого содрогнулось ее сознание. И снова вспышка радуги, еще ярче и ужаснее, разбередила давнюю боль – и тогда Кэсси, ее сознание, юркнуло внутрь себя, свернулось калачиком, чтобы забыться, спрятаться.
А когда она осмелилась выглянуть, когда сознание само не удержалось и всплыло на поверхность, воспоминания и чувства замелькали все быстрее. Снова и снова, неизменно со взрывом света и звука, поток эмоций и воспоминаний проносился сквозь ничто и нигде за пределами реальности. Она создавала. Кэсси осознала, что создает нечто – своими воспоминаниями, своим бытием, полностью меняя реальность. Воспоминания Кэсси, ее боль, ее отчаяние и радость, ее побег и страх – все заставляло нереальность содрогаться и трепетать. Ее переживания, воспоминания, кирпичики, из которых выстроилась ее личность, ее человеческая сущность, – удержать их в себе сознание Кэсси было не в силах.
Парящая, будто мысль, посреди ничего и нигде, она ощущала свое могущество. Там, в этом нигде и везде, сознание Кэсси использовало вспышку радуги, использовало ее созидающую силу, чтобы упрятать свои чувства, воспоминания, фрагменты жизни, которые сначала уничтожили, затем сформировали и, наконец, снова уничтожили ее. Нести их с собой она не могла, она должна была куда-то их поместить.
И куда же еще поместить их, если не в книги? Куда же еще упрятать все пережитое, если не в то место, откуда она сама черпала радости и восторги жизни? Создавая эти книги, особенные книги, рожденные нигде и везде, создавая их из своих воспоминаний, чувств, фрагментов своей реальности, она затем отбрасывала их в мир, зашвыривала как можно дальше, раскидывала по времени и пространству, заполняя страницы разными языками, старыми и новыми, известными и неизвестными, картинками и словами, языком повсеместности.
Так длилось вечность, нигде и везде время не имело смысла, и только исторгнув из себя всю боль, весь восторг, только разбросав по реальности все особенные книги, только целиком опустошившись, обрела она покой.
Сознание, бывшее когда-то Кэсси и превращавшееся в Кэсси снова, уснуло – или вошло в состояние, в нереальности более всего походившее на сон. Когда она проснулась – или вошла в состояние, в нигде и везде более всего походившее на бодрствование, – она была уже больше Кэсси, чем просто сознанием. Кэсси, оказавшись нигде, не запаниковала: она просто знала, что находится где-то и это где-то – нигде.
Она попала сюда через дверь, которую открыла, чтобы сбежать от реальности, от кошмара, рожденного ее поступками.
Она снова вспомнила свои страхи, но теперь не было ни вспышки радуги, ни цветущего луга, ни сирены. Только воспоминания.
Она знала, что должна вернуться. В этом месте ее сознание не могло существовать.
И точно так же, как сохранилась у нее частица Книги безопасности, поддерживая жизнь там, где жизнь существовать не может, так сохранилась у нее и частица Книги дверей. И стоило Кэсси подумать о возвращении, как возникла дверь – безликий прямоугольник, единственное нечто посреди ничто.
Дверь была вещественна, ее тянуло туда, к тому, что, как догадалась Кэсси, было светом.
Из нигде и везде ее тянуло обратно в реальность.
Часть шестаяПлан в пяти частях
Женщина, после аукциона
Ночью после аукциона Женщина отправилась из Нью-Йорка домой на машине. Тринадцать часов провела она за рулем; пустая и темная дорога все больше оживала по мере того, как утро сменялось днем и понемногу подбирался вечер.
Женщина чувствовала удовлетворение, что случалось с ней редко. Она насытилась, пусть и на время. Пополнила свою коллекцию Книгой материи. И уже предвкушала, как испробует новую книгу подобно остальным, узнает, на что та способна и как можно ее применить на людях.
В относительном умиротворении Женщина проигрывала в памяти моменты аукциона. Сильнее всего ее услаждали чужие страдания. Ей нравилось видеть боль на лицах людей, и она предпочитала, чтобы боль эта не была мимолетной, а длилась как можно дольше.
Она снова увидела Драммонда Фокса, что не могло ее не радовать, однако он вновь ускользнул, что вроде бы должно было ее разозлить, но нет, она даже воодушевилась. Женщина получила подтверждение, что Драммонд еще жив, а заодно раздобыла новые книги. И в ближайшие годы раздобудет еще. Времени у Драммонда Фокса все меньше. Она неумолимо подбирается к Библиотеке Фокса. Теперь ее не остановить. Ей даже нравилось думать, что эта погоня продлится еще какое-то время. Она надеялась, что является ему в кошмарах.
На подъезде к дому Женщина, к своему неудовольствию, заметила на асфальтовой дороге другой автомобиль. Прямо у входа был припаркован большой пикап с двумя мужчинами: один сидел на капоте, а второй стоял напротив него. Лесную тишину сотрясала громкая музыка из колонок. Мужчины смеялись, но, завидев приближающуюся машину, молча уставились на нее. У обоих в руке было по банке пива; когда Женщина подъехала, тот, что сидел на капоте, небрежно отхлебнул. Он был высок, худощав, со светлыми волосами и в футболке с группой «Кисс», которую, похоже, стирали чаще, чем за всю жизнь мылся ее владелец. Второй был пониже ростом и пухлый, словно всегда завтракает пончиками. Одет он был так, будто только что отработал смену на заправке или, наоборот, только туда собирался.
Мужчины наблюдали, как Женщина вылезает из машины. Интересно, приезжали ли они сюда раньше, подумала она. Ее ведь часто не бывает дома. Возможно, они любят здесь выпить и развеяться, когда им скучно. Она захлопнула дверцу и посмотрела на них, вдыхая сочный и прохладный лесной воздух. Мужчины, в свою очередь, скользнули глазами по ее телу и многозначительно переглянулись. У того, что повыше, блондина, взгляд был недобрый и голодный. Подобных ему Женщина уже встречала. Таких вообще часто можно встретить в небольших городках по всему миру.
– Привет, подруга, – сказал он.
Она молчала.
– Ты здесь живешь? – Он указал на дом.
Женщина, не меняясь в лице, кивнула.
– Мы ничего плохого не делаем. Вот, по пиву выпить решили, – продолжал он. – Правда, Джордж?
– Угу, – подтвердил Джордж, однако выглядел он не так уверенно, как его друг.