Мы не могли разобрать цифры. За четыре тысячи лет дипинто был нанесен невосполнимый урон. Я вопросительно посмотрела на Уайетта:
– И все же. Гробница в некрополе…
– Которую до настоящего времени никому не удалось обнаружить, – закончил Уайетт.
От торжественности момента перехватывало дух – и не только оттого, что мы обнаружили дипинто, но и оттого, что это может свидетельствовать о наличии здесь неизвестной гробницы. И тут Уайетт неожиданно обнял меня и закружил.
– Господи боже мой! – Уайетт так же порывисто поставил меня на землю и сразу стал серьезным. – Но мы никому не должны говорить.
– Что?!
– Мы не имеем права находиться здесь без инспектора. Нужно придумать способ заманить сюда Дамфриса и в его присутствии сделать вид, будто мы только что открыли неизвестную гробницу. Ты со мной?
Ему было бы куда проще отдать меня на заклание. Сказать Дамфрису, что я занималась незаконными изысканиями, и приписать себе все заслуги. Но Уайетт предложил мне партнерство.
– Я думала, ты меня ненавидишь, – небрежно бросила я.
Уайетт потупился:
– Я очень хотел. Я очень старался. – (Каждое слово казалось скользким от разочарования.) – Ты заявилась к нам из Чикагского университета и из всех возможных вещей, которые могла бы изучать, выбрала именно то, чем занимаюсь я.
– У тебя нет монополии на «Книгу двух путей», – ощетинилась я.
– Да, я в курсе. И все же. Очень немногие специализируются исключительно на Среднем царстве.
– Вот потому-то мне и нравится эта тема.
– Вот потому-то она мне тоже нравится, – парировал Уайетт. – И все шло отлично. Точнее, я был лучшим. Это вроде того, как быть единственным ребенком: золотым мальчиком. А потом откуда ни возьмись появляешься ты со своими идеями микрокосма, и Дамфрис вдруг решает, что в этом году ему требуется не один ассистент, а два. Он приглашает тебя сюда, хотя аспиранты первого года на раскопки не ездят. Быстрое продвижение вперед, и теперь Дамфрис готовит тебя на роль своей маленькой протеже…
– О чем ты говоришь?! – взорвалась я. – Ты к нему так плотно прилепился, что, похоже, уже свил там гнездо.
– Потому что я не могу рисковать, уступив тебе свою территорию. – (Я была потрясена. Выходит, Уайетт ревновал профессора Дамфриса так же, как я.) – А ты никогда не замечала, что, когда на раскопки приезжают посетители, он всегда просит тебя устроить им экскурсию? Или велит мне работать носильщиком, пока ты обводишь иероглифы? Он замечает только тебя, когда должен замечать только меня. Черт бы тебя побрал, Олив, но я тоже замечаю только тебя!
Слова Уайетта были пропитаны злостью, хотя его прикосновения говорили об обратном. Он дотронулся до моих волос, нежно пропустив между пальцами тонкую прядь. Его глаза были морем. Вот так люди и тонут, подумала я.
И на этот раз, когда он меня поцеловал, я ответила на поцелуй.
Очень непривычное чувство – быть с Уайеттом союзниками, а не врагами, готовыми вцепиться друг другу в глотку. Мы вдвоем направились к гробнице Джехутихотепа, пытаясь придумать способ якобы случайно снова обнаружить дипинто, а затем разделить пополам лавры первооткрывателей. Мы забраковали кучу сценариев, но пришли к единогласному мнению, что оптимальный вариант – это в точности повторить случившееся: Уайетт уходит прочь, а я обнаруживаю дипинто.
На следующее утро мы работали во внешней камере, в непривычной тишине переводя иероглифы на лавсановую пленку. Улучив момент, Уайетт оказался за моей спиной.
– Неправильно, – заявил он.
Повернувшись, я обожгла его гневным взглядом:
– Нет! Все правильно.
– Это трехбуквенный знак, а не скипетр, – объяснил Уайетт.
Я засомневалась. Уайетт всегда транслитерировал лучше, чем я, но сейчас я была уверена в своей интерпретации.
– Ты ошибаешься…
– Я знаю, – прошептал он, неожиданно подмигнув. – Просто подумал, что нам следует вести себя как обычно.
– Тогда не говнись, – ответила я.
Уайетт расхохотался и направился к противоположной стене гробницы. Я проводила его взглядом, удивляясь безмятежному спокойствию. Всякий раз, глядя на инспектора, непринужденно болтавшего с профессором Дамфрисом, я покрывалась холодным потом.
Во время перерыва на ланч кафир принес нам мятного чая. Я сидела возле Уайетта, представляя себе вкус чая на его губах. Дамфрис попотчевал нас историей о раскопках в Иераконполе, где были обнаружены похороненные вместе со своими владельцами леопарды, гиппопотамы и слоны, возраст которых составлял пять тысяч лет.
А потом Уайетт незаметно толкнул меня коленом.
– Зов природы, – объявил он, обходя кругом шатер кафира.
Участок в вади за некрополем, где находился наш самопальный туалет, был сперва тщательно проверен на наличие артефактов и уж потом отведен для отправления естественных надобностей. Но Уайетт должен был пойти в другое место, ближе к Диг-Хаусу. Мы надеялись, что находка вызовет страшный ажиотаж и в суматохе никому не придет в голову поинтересоваться, с чего это вдруг Уайетт решил облегчиться в неположенном месте.
У нас все было рассчитано буквально поминутно. Когда Дамфрис объявил об окончании перерыва, я вернулась в гробницу с аспирантами и другими работавшими вместе с нами специалистами. Ожидая возвращения Уайетта, я минут пять пялилась на иероглиф в виде руки (буква d) на правой стене. Наконец Уайетт вбежал в гробницу, чтобы позвать профессора Дамфриса.
Затем все, в том числе и инспектор Службы древностей Мостафа, дружно потянулись вслед за Уайеттом к месту предполагаемой находки. И вот мы уже стояли перед каменным выступом, совсем как вчера. Стараясь не смотреть на Уайетта, я не сводила глаз с профессора Дамфриса, который, наклонившись, поднял с земли черепок разбитого кувшина для пива.
– Армстронг, и что, по-твоему, мы должны тут увидеть? – спросил профессор.
– Полагаю, это место было популярным во время празднования разлива Нила, – ответил Уайетт.
– Ты сделал подобный вывод на основании вот этого черепка? – удивился Дамфрис. – Мы находили такие в гробницах.
Следуя нашему плану, я приблизилась к тенистой расщелине. Дипинто выглядело по-другому: свет падал под таким углом, что надпись казалась совсем блеклой.
– Профессор Дамфрис, – начала я, – думаю, вам стоит на это взглянуть.
Дамфрис подошел ко мне. Уайетт встал с другой стороны и начал переводить, выпендриваясь, как всегда.
– Здесь действительно праздновали. – Голос Дамфриса даже изменился от волнения. – Дипинто очень похоже на то, что в Хатнубе. – Скрючившись, профессор дважды прочел текст вслух, после чего выпрямился и стряхнул пыль с рук, похлопав себя по бедрам. – Некогда, во время правления Сенусерта, Джехутихотеп Второй останавливался здесь, чтобы переночевать в гробнице своего предка Джехутинахта. Из наскальных надписей в Шейх-Саиде нам известно о существовании некоего Джехутинахта, который взял на себя заботу о древних гробницах, но никто не знал, к какой ветви семейного древа он принадлежал и где именно был похоронен. – Дамфрис посмотрел на нас с Уайеттом и расплылся в широкой улыбке. – По крайней мере, не знал до настоящего момента, мои цыплятки.
Уайетт, стоявший за спиной у профессора, поймал мой взгляд. Секрет вклинился между нами, словно звезда: остроконечная и ослепляюще обольстительная.
В честь этого события Дамфрис выставил бурбон. Очень много бурбона. Мы сидели на крыше Диг-Хауса под теми же созвездиями, которыми любовались фараоны, и профессор произносил тост в нашу честь:
– За мочевой пузырь Уайетта и острый глаз Дон, благодаря которым этот сезон раскопок стал воистину захватывающим.
После чего профессор объявил, что в оставшееся короткое время пребывания в Дейр-эль-Берше группа разделится на две команды: одна продолжит работу в гробнице Джехутихотепа, а другая, под нашим с Уайеттом руководством, скопирует только что обнаруженное дипинто и подготовит материалы для публикации. И поскольку мы должны были выполнить двойной объем работы за тот же промежуток времени, работать предстояло до девяти вчера.
Когда я уходила, Уайетт еще выпивал с молодыми аспирантами. Мы с Дамфрисом спустились по лестнице буквально плечом к плечу. Но в том месте, где нам предстояло разойтись по своим комнатам, Дамфрис остановился, раскачиваясь на каблуках, сунул руки в карманы и посмотрел на меня из-под тяжелых полуопущенных век:
– Дон, я очень рад, что Чикагский университет уступил тебя нам. – После чего слегка поклонился и побрел прочь.
Опьяневшая от бурбона и неожиданной похвалы профессора, я отправилась к себе. Стены Диг-Хауса странно кренились, а пол уходил из-под ног. Я закрыла дверь, не раздеваясь, бухнулась в постель и тут же заснула. Но проснулась, спеленатая коконом тьмы, оттого, что чья-то рука зажимала мой рот. Барахтаясь в простынях, я широко открыла глаза, а когда привыкла к темноте, увидела Уайетта. Окутанный лунным светом, он сидел на краю постели.
– Тсс… – Уайетт приложил палец к губам и прошептал: – Пошли.
Мама всегда говорила, что люди с рождения делятся на ведущих и ведомых. «Будь первой, Мэйдн, – твердила мама, – а иначе будешь видеть лишь спину того, кто храбрее тебя». Я всегда считала себя лидером, но, если честно, в ту ночь я была готова пойти за Уайеттом куда угодно, хоть на край света. Впрочем, Уайетт ограничился тем, что поднял бутылку бурбона из личной коллекции Дамфриса.
– Ты что, украл это? – спросила я, но Уайетт лишь ухмыльнулся в ответ.
Мы выскользнули из Диг-Хауса, держась за руки. Его ладонь – теплая, идеального размера – казалась неотъемлемой частью меня; даже странно, как я раньше не замечала, что мне чего-то не хватает.
Пустыня ночью была царством призраков и теней: шершавый, пульсирующий язык зверя под ногами, глаз луны, выглядывающий из-за черной пелены облаков, небо – точно разверстая рана. Я бы нисколечко не удивилась, если бы возникший на нашем пути василиск захотел обратить нас в камень или преградивший дорогу сфинкс предложил отгадать загадку. Мы шли молча, не решаясь разговорами разрушить чары.