– А я слышала, что на Эвересте лежат тела, которые замерзли так давно, что стали служить путеводными знаками…
Если вы работаете с умирающими, люди считают вас специалистом в вопросах смерти. Неожиданно Келси Хоббс берет меня под руку, словно мы старые друзья, а не отводящие номер жены, которые познакомились всего полчаса назад:
– Дон, я хочу показать вам кое-какие вещицы – напоминания о смерти, которые хранятся у нас в библиотеке.
Реликвии, связанные со смертью. Впрочем, Келси явно не тянет на коллекционера. Но ее блестящие голубые глаза округляются, и я понимаю, что она посылает мне сигнал.
– Ой, ну конечно! – отвечаю я.
Она вытаскивает меня из плотного кружка гостей и увлекает за собой вглубь коридора.
Я особо не рассчитываю увидеть что-то интересное, но ошибаюсь. На стене, напротив массивного книжного шкафа, висит фотография, на которой запечатлена супружеская чета, а между ними – маленькая девочка. Пара словно окутана дымкой, а вот фигура ребенка предельно четкая. Насколько мне известно, в Викторианскую эпоху фотография была популярным способом почтить память усопших. Фигуры родителей девочки смазаны вследствие увеличения времени экспозиции. Да и вообще, мертвые ведь не движутся.
– Кто эта девочка? – спрашиваю я из вежливости.
– А хрен ее знает! – отмахивается Келси. – Фотография досталась нам вместе с домом. Многие годы я считала, что родители – призраки и поэтому их изображение размыто. Но потом я провела небольшое расследование. – Выдвинув ящик массивного письменного стола, Келси достает две сигары, одну из которых предлагает мне: – Закурим?
– Нет, спасибо. – Похоже, Келси Хоббс станет моей любимицей в Гарварде.
Она прикуривает сигару и глубоко затягивается:
– Мне показалось, что вас нужно срочно спасать. Конечно, это всего лишь предположение, но если целый день проводить с умирающими, то смерть наверняка не самая интересная тема для разговора в нерабочее время.
– На самом деле я отнюдь не против поговорить о смерти. Но мои знания весьма ограниченны, поскольку у меня еще не было подобного опыта.
– Представляете, как бы вы могли развернуться, имей вы такой опыт, – прищуривается Келси. – Это очень тягостно?
– Иногда, – честно отвечаю я. – Скорее, унизительно.
Келси тушит окурок в пепельнице:
– Наверное, я умру скорее раньше, чем позже из-за вредных привычек. И возможно, воспользуюсь вашими услугами.
– А почему бы и нет? – улыбаюсь я.
Дверь открывается, и в библиотеку заглядывает Брайан, а вслед за ним и Хорас Джермейн.
– Ах, вот ты где! – говорит Хорас жене. – Ты пренебрегаешь обязанностями хозяйки дома.
– Они все такие жуткие зануды, – возражает Келси. – А кроме того, я как раз договариваюсь с Дон, что она поможет мне умереть.
Улыбка застывает на губах Брайана.
– Есть что-то такое, чего я не знаю? – любезно спрашивает Хорас.
– Мы все медленно умираем, – жизнерадостно сообщаю я.
– Надо же, как мрачно! – выразительно поднимает брови Хорас.
– Вовсе нет.
– Дон… – Лицо Брайана пылает.
– На самом деле тут нет ничего страшного. – Я решаю разрядить обстановку. – От разговоров о сексе ты вряд ли забеременеешь, а разговоры о смерти тебя точно не убьют…
– На факультетских встречах неприлично говорить о смерти, – цедит сквозь зубы Брайан.
– Почему нет? Ты постоянно говоришь о дохлых кошках.
– Давай-ка лучше нальем тебе еще выпить.
– У меня полный бокал.
– Тогда давай сходим за вторым! – Брайан хватает меня за руку и тащит к двери, но на пороге останавливается и обращается к Хорасу: – Я сожалею.
Я ковыляю за Брайаном, точно ребенок, который знает, что настоящая головомойка еще впереди. Когда мы оказываемся в коридоре, рядом с туалетом, Брайан поворачивается ко мне. Он так расстроен, что на секунду теряет дар речи.
– Ты ведь знаешь, насколько сегодняшний вечер был важен для меня, – наконец произносит он.
– Я говорила о своей работе. Или ты предпочел бы, чтобы я представилась просто супругой Брайана?
– Не нужно передергивать мои слова.
– Это я передергиваю? Я пришла на коктейльную вечеринку. А ты меня бросил.
И только озвучив свою мысль, я понимаю, что дело вовсе не в Гите и, скорее всего, никогда и не было. Она лишь симптом, а не болезнь. Я всегда верила, что Брайан будет рядом со мной. Потому-то я и влюбилась в него – медленно, секунда за секундой; я хотела опереться на сильное мужское плечо и в результате разучилась жить без Брайана. Но потом наступил момент, когда Брайана не оказалось рядом. И если такое возможно, не исключено, что я годами обманывала себя. Не исключено, что наши отношения – это замок из песка.
«Ты меня бросил», – мысленно повторила я и сразу же задала себе вопрос, на кого из нас двоих я сержусь: на него или на себя – за то, что много лет принимала подобное положение вещей как должное?
Раздается звук спускаемой воды, дверь туалета распахнулась. Дама с переплетенными нитями мелкого жемчуга на шее переводит взгляд с меня на Брайана и бочком протискивается мимо нас, бормоча извинения.
Перед глазами все плывет – то ли от выпитого вина, то ли от слез. Брайан тянет ко мне руки, но я оказываюсь проворнее. Я бегу по коридору мимо вышедшей из туалета дамы прямо на кухню, где приглашенный шеф-повар выкладывает еду на подносы для четверых скучающих официантов. Едва не врезавшись в стол с бокалами, я выскакиваю за дверь, словно за мной гонятся черти.
Оказавшись в тишине и прохладе заднего двора, я иду по периметру забора, пока не обнаруживаю калитку, закрытую на щеколду. Я выхожу из калитки и, оказавшись на улице, останавливаюсь под фонарем на углу, чтобы вытереть глаза и снять туфли на каблуке. Мимо проходят двое переругивающихся студентов; они настолько погружены в собственную трагедию, что им явно не до моей.
Любовь не является идеальным совпадением, скорее, это далеко не идеальное совпадение. Вы словно льдинки в стакане виски. Поначалу вы стукаетесь, обкатываетесь, цепляетесь друг за друга. Но всякий раз при этом вы сглаживаете острые углы и так до тех пор, пока они совсем не сотрутся. И если вам повезет, в конце концов вы станете одинаковыми.
Через две недели после того, как я переехала к Брайану, мы пошли пообедать в ресторан «Олив гарден». Брайан страшно обрадовался, получив с собой пакет с половинкой оставшейся курицы пармиджана, которую собирался съесть на следующий день. На обратном пути нам помахал рукой стоявший у светофора бомж, и Брайан, ни слова не говоря, опустил стекло и отдал бомжу пакет из ресторана. И я тогда подумала: «Брайан – очень хороший человек». Я хотела стать такой, как он. Надеялась на его благотворное влияние.
И даже сейчас, сидя на поребрике, размазывая по щекам тушь и страстно желая прокрутить назад последние двадцать минут, я не представляла своей жизни без Брайана. Кто еще одновременно со мной будет закатывать глаза при мысли о пицце с ананасом? Кто станет переключать радиоприемник именно на ту песню, которую я люблю? Кто еще знает меня достаточно хорошо, чтобы уколоть в самое больное место?
У тротуара притормаживает автомобиль, его ярко-желтый глаз ослепляет. Брайан садится рядом со мной на поребрик, положив руку возле моей.
– Извини, я вовсе не собиралась вести себя как последняя сука. – Я скрещиваю свой мизинец с его.
– Прости, – бормочет Брайан. – Как бы я хотел перевести часы назад.
У меня сжимает горло.
– Я тоже.
И тут я понимаю, что, возможно, мы имеем в виду разные вещи.
Я кладу голову на плечо мужа:
– Когда ты станешь заведующим кафедрой, мы будем подавать гостям более изысканное вино.
Мы возвращаемся домой в мыльном пузыре хрупкого мира.
– Если хочешь, я… могу принять душ, – говорю я.
Закодированное приглашение к сексу. Да, у нас с Брайаном был период, когда мы занимались сексом спонтанно. Но в какой-то момент наша сексуальная жизнь сделалась более упорядоченной, поскольку мы научились бережнее относиться друг к другу. Брайан обычно брился, чтобы щетиной не оцарапать мне бедра. А я прятала под подушку махровую салфетку, чтобы постелить на мокрое пятно.
– Может, потереть тебе спинку? – спрашивает Брайан.
– Может быть.
И тут открывается дверь. Мы с Брайаном отпрыгиваем друг от друга, словно мы не у себя дома и вообще не женаты. На пороге появляется Мерит. Она явно не ожидает нас увидеть, впрочем, так же как и мы ее. Мерит идет босиком, мои туфли болтаются у нее в руках. Она с трудом сдерживает слезы, на щеках черные потеки туши.
– Детка! – выдыхаю я. – Что случилось?
В мозгу вихрем проносится все самое страшное: Мерит изнасиловали, она попала в аварию.
Дочь, скривившись, протягивает мне туфли на каблуке.
– Мама, я порвала ремешок, – сквозь всхлипывания произносит она и убегает к себе.
Я озадаченно смотрю на Брайана, который сжимает и разжимает кулаки; он всегда плохо справлялся с приливной волной эмоций.
– Ну ладно, я пошла. – Я поднимаюсь к Мерит, сажусь рядом с ней на кровати и терпеливо поглаживаю дочь по спине, ожидая, когда стихнут рыдания. – Хочешь поговорить об этом?
Мерит качает головой, но слова сами рвутся наружу.
Танцы под мерцающими огнями в лагере на озере. Диджей поставил «Cotton-Eyed Joe». Мерит с Сарой сидели в стороне на деревянном столе для пикника, когда к ним подошли двое парней. Тодд и Эрик отличались от большинства мальчиков в лагере, так как не были компьютерными гиками. Они состояли в футбольной команде, а в лагерь STEM записались, чтобы улучшить резюме для колледжа.
У парней с собой была фляжка.
Сара согласилась выпить, Мерит тоже.
Тодд выдвинул идею позаимствовать лодку, хотя детям не разрешалось подходить к воде. «Но мы ведь совсем ненадолго, – сказала Сара. – И это будет так романтично». Поэтому Мерит пошла вместе с остальными, и поначалу было весело. Много возни, пачкотни, нарушений запретов, и она, Мерит, на сей раз не отсвечивала на заднем плане, а принимала во всем самое активное участие.