Возможность взглядом ласкать тебя
Для меня дороже еды и питья.
Я выкинула листок со стихами вместе с использованным бумажным полотенцем в мусорное ведро.
Когда Брайан ушел в туалет, я с помощью монеты в десять центов поскребла лотерейный билет.
Мы ничего не выиграли.
В ту ночь, когда Кайран лег спать, Брайан прикасался ко мне так, будто я хрустальная ваза, которая может разбиться от слишком резких движений и порывистых объятий. Уже после Брайан, лежа на боку, гладил впадину на моем плече. А затем протянул мне листок бумаги:
– Вот мои клятвы.
– Надо же! А я думала, ты не смог их написать.
– Я не смог их произнести, – поправил меня Брайан.
9x – 7i > 3 (3x – 7u).
Честно говоря, я привыкла к тому, что Брайан грузит меня научными понятиями. Однако данное уравнение, в отличие от вектора ускорения или теории относительности, показалось мне незнакомым.
– А я должна знать, что это такое?
– Реши уравнение относительно i.
Я села на кровати, выронив из рук листок. Порылась в ящике прикроватной тумбочки, но не нашла ручки, зато обнаружила карандаш.
9x – 7i > 3 (3x – 7u),
9x – 7i > 9x – 21u.
– Ну и что теперь?
Брайан добавил –9x в обе части уравнения.
– 7i > – 21u.
«Реши уравнение относительно i», – подумала я.
– 7i > –21u
– 7–7.
Я улыбнулась и написала:
i< 3u,
где i – это я, а u – это мы.
Прежде чем уснуть в объятиях Брайана, я спросила:
– А ты никогда не задумывался над тем, что есть некое высшее предназначение в смерти твоей бабушки и болезни моей мамы? Ведь все это случилось для того, чтобы мы встретились.
Сжав меня еще сильнее, Брайан шепнул:
– Я бы так или иначе тебя нашел, чего бы это ни стоило.
Итак, в свою первую брачную ночь я засыпала, мучимая двумя вопросами. Какие силы могли забросить в Египет ученого-физика, чтобы он в любом случае встретился на моем пути, даже если бы мама осталась в живых? Или что могло заставить египтолога искать физика, чтобы больше узнать о прошлом?
И вот сейчас, в самом сердце Египта, я достаю телефон, который дал мне Уайетт. В Бостоне сейчас 19:00. Связь в Среднем Египте отвратительная, но Брайан отвечает после первого гудка.
– Алло? – произносит он равнодушным тоном, приберегаемым для торговых агентов и незнакомых телефонных номеров.
– Брайан, это я.
– Дон, – выдыхает он. – Дон? Ты в порядке? Где ты…
– Я отправила Мерит сообщение. Попросила ее передать тебе, что у меня все хорошо. – Я вздрагиваю, понимая, насколько дико это звучит. – Я не хотела тебя волновать.
– Боже мой, Дон! Прошло столько дней. А ты говорила, что скоро вернешься… Я думал, ты имела в виду прямо сейчас.
– Я тоже так думала, – проглотив ком в горле, говорю я.
В трубке слышится шарканье ног, а затем – тишина, словно Брайан заперся в стенном шкафу.
– Ничего не понимаю. – В голосе Брайана слышатся панические нотки. – Пожалуйста, возвращайся домой.
Я растерянно тру виски:
– Нет. Пока не могу.
– Все в порядке? – Кажется, еще немного – и Брайан расплачется.
Мое горло внезапно распухает и становится горячим. Если приехать сюда – правильное решение, тогда почему голос Брайана разрывает мне сердце?
И будто в ответ на мое тихое «да» раздается осторожный стук в дверь.
На пороге появляется ничего не подозревающий Уайетт.
– Дон, – начинает он, – то, что ты сказала там, наверху… – Он останавливается при виде прижатого к моему уху телефона, понимая, что мое «да» предназначено кому-то другому.
– А это еще кто? – спрашивает Брайан.
Я не свожу глаз с Уайетта. Судя по его напряженному виду, он догадывается, с кем именно я разговариваю.
– Да так, никто, – отвечаю я, и лицо Уайетта сразу же становится замкнутым.
– Мне нужно идти, – говорю я в трубку, и связь прерывается.
Мы с Уайеттом застываем в неловких позах, не понимая, что сказать и что сделать. Уайетт пришел ко мне, потому что ему не спалось. Я позвонила Брайану по той же самой причине.
Но какое, собственно, это имеет значение?
Я убираю телефон в карман штанов:
– Ну, я была… я звонила домой.
– Прости, что помешал. – Эти слова звучат настолько формально, что наводят на мысль о рве вокруг неприступного замка.
Уайетт кивает, дверь с тихим щелчком закрывается.
Я была.
Я есть.
Уайетт уехал еще до 4:30, отправившись на раскопки приветствовать Мостафу и организовать сегодняшний рабочий день. Интересно, а спал ли он вообще?
Интересно, быть может, он сейчас, как и я, прокручивает в голове отрывки из нашего ночного разговора?
Диг-Хаус притих, атмосфера наэлектризована. Мы второпях завтракаем, быстро собираем снаряжение и спешим к гробнице. Сегодня особенный день, и опаздывать никому не хочется.
На раскопе я сразу же вижу Уайетта. Он стоит в ярком свете прожектора, работающего от генератора. Уайетт склонился над бумагой в руках Мостафы, но, услышав нас, поднимает глаза.
– Ну все, время пошло. – И хотя мы появились на пятнадцать минут раньше, Уайетт начинает отрывисто отдавать приказы, уточняя индивидуальные задания, обозначенные вчера ночью. Мое имя звучит последним. Обращаясь ко мне, он говорит: – Дон, ты со мной.
Кивнув Мостафе, я догоняю Уайетта, который, не оборачиваясь, молча идет вперед.
Очень деловой, словно вчерашней ночи не было и в помине.
Но сейчас не время и не место для разговоров, и, как ни крути, именно я отшила Уайетта прошлой ночью. И если Уайетт обращается со мной исключительно как с ассистенткой, как с аспиранткой, которой повезло оказаться на периферии всемирного открытия, мне некого винить, кроме самой себя.
Уайетт останавливается возле защитного ограждения вокруг входа в погребальную шахту. Несколько местных рабочих оживленно обсуждают по-арабски, как лучше закрепить концы длинной веревочной лестницы. Перекладины извиваются в черной дыре, как язык гадюки. Низкий потолок часовни гробницы не позволяет спустить в шахту железную лестницу, а потому принято решение использовать веревочную. Уайетт с легкостью перемахивает через деревянное ограждение. Затем, проверив веревку на прочность, цепляется ботинками за перекладины и начинает спуск. А когда его лицо оказывается на уровне пола часовни, смотрит на меня:
– Какие-то проблемы?
Я качаю головой и перелезаю через защитное ограждение.
Затем жду, когда веревочная лестница ослабнет: это будет означать, что Уайетт спустился в шахту.
До меня долетает его голос:
– Камера выглядит нетронутой.
Я ставлю ногу на первую перекладину, чувствуя, как лестница качается под моей тяжестью. Бросаю взгляд на двоих рабочих, устанавливающих колышки. Шахта, ведущая в погребальную камеру, глубиной восемнадцать футов и очень узкая. Я делаю глубокий вдох и начинаю спускаться под землю, молясь в душе, чтобы мне не дали упасть.
Затем я словно скольжу по пересохшему горлу вселенной в ее чрево. И чем ниже опускаюсь, тем темнее становится. Мигающий на дне шахты головной фонарь Уайетта – булавочная головка, служащая ориентиром. Но когда свет наверху меркнет, стены начинают душить, и меня заглатывает чернота.
Примерно на полпути лестница уходит из-под ног, я хватаюсь за веревку, задевая плечом стену шахты. Уайетт что-то кричит по-арабски, веревка снова натягивается.
А сверху доносятся поспешные слова извинения.
Похоже, из плеча идет кровь. Но здесь даже нет места, чтобы согнуть руку и проверить.
– Дон?
– Да! – (Сердце отчаянно колотится, вспотевшие ладони становятся скользкими.) – Сейчас буду.
Но я не могу пошевельнуться.
В этом месте шахта такая узкая, что бедра едва-едва проходят. А что, если лестница упадет? Что, если, когда я достигну дна, в камере не хватит воздуха для нас двоих? Что, если…
– Дон, – говорит Уайетт, – я хочу, чтобы ты меня послушала.
– Я вся внимание, – хриплю я.
– Спустись еще на одну ступеньку.
Я едва заметно киваю, и моя нога соскальзывает. От стены отскакивает кусок известняка и падает на дно. Уайетт чертыхается, когда каменная крошка задевает его по лицу.
– Ты когда-нибудь слышала об Арчи Холле? – спрашивает Уайетт.
– Нет. – Пытаясь нащупать ногой следующую ступеньку, я жду его ответа.
– Он был эпиграфистом Чикагского университета в шестидесятых или семидесятых годах, – говорит Уайетт так, будто мы ведем непринужденную беседу за чашечкой кофе, а не рискуем быть похороненными заживо. – Если честно, поверить не могу, что ты никогда о нем не слышала. Ты что, из семейства Гриффин?[12]
Я делаю еще один неуверенный шаг вниз.
– Нет, не из грифонов. Нашим талисманом была птица феникс.
– Кто бы сомневался! Так или иначе, Холл транскрибировал надписи в Карнакском храме или, возможно, в Мединет-Абу. Точно не помню. Не желая лазить вверх-вниз по стремянке, чтобы переместиться к следующей надписи на стене, которую нужно прочесть, он цеплялся за верхние ступеньки стремянки и в прыжке передвигал ее в горизонтальном направлении, словно гигантские ходули.
Шаг. Еще один. Носок моего ботинка касается известняка, вниз сразу сыплется каменная пыль.
– Дон?
– Я все еще тут.
– Итак, Холл не понимал, что стремянка стоит на колонне, и в какой-то момент, когда он подпрыгнул, стремянка упала с высоты одного фута.
Я прекращаю спуск:
– Какого черта ты говоришь это прямо сейчас?
– Холл сломал себе обе пятки, зацепившись каблуком за перекладину, – беспечно отвечает Уайетт, а у меня такое чувство, будто я дышу в тростниковую трубку. – Знаешь, в чем тут прикол?