доктора Армстронга. – С этими словами я поворачиваюсь к Уайетту. – Держи сам свой чертов фонарь!
Я сую ему в руки головной фонарь и, взобравшись по веревочной лестнице, пулей вылетаю из гробницы, чтобы никто не видел, как я теряю самообладание.
Я вихрем несусь в вади – только ветер свистит в ушах – и слышу, как Уайетт выкрикивает мое имя, лишь тогда, когда он оказывается совсем рядом. Он сильнее и проворнее; убежать от него невозможно, да и бежать-то здесь особо некуда. Поэтому, когда он хватает меня за руку, я останавливаюсь.
– Почему ты ничего не сказал? – спрашиваю я.
– Я думал, ты знаешь. – Отпустив мою руку, Уайетт делает шаг назад. – Ты слышала ее имя.
– Ну, я считала, что она – это он.
– А какая, собственно, разница? – парирует Уайетт. – Ты ведь замужем.
– Я в курсе, – огрызаюсь я.
– В таком случае ты должна быть в курсе, что я не обязан отчитываться перед тобой, чем занимался последние пятнадцать треклятых лет! – орет Уайетт.
Хочется его ударить. Хочется его обнять.
– Но ты позволил мне думать, что… – Проглотив конец фразы, я начинаю ковырять ботинком песок.
Уайетт берет меня за подбородок и пристально всматривается в мое лицо.
– Думать – что? – спрашивает он так ласково, что это буквально рвет мне душу.
– Думать, что я тебе небезразлична.
– Так и было, – отвечает Уайетт. – Так и есть, Олив.
Он запечатывает мой рот поцелуем, а я, вцепившись ему в плечи, судорожно притягиваю к себе. Руки Уайетта впиваются в мои волосы, срывают с меня шляпу, расплетают косу. Ветер неистовствует вокруг нас, словно мы породили стихию.
Когда мы размыкаем объятия, задыхающиеся и возбужденные, Уайетт прижимает свой лоб к моему.
– Ты пропала, – произносит он с надрывом в голосе. – Когда все мои письма остались без ответа, я пытался тебя разыскать. Но ты словно исчезла с лица земли.
Дон Макдауэлл действительно исчезла. Она стала миссис Брайан Эдельштейн.
– А ты знаешь, почему я так упорно искал гробницу Джехутинахта?
– Да, – отвечаю я.
– О’кей, честный ответ, – смеется Уайетт. – А еще я надеялся, что, если открытие будет достаточно громким, ты о нем непременно услышишь.
– И что сделаю?
– Ну я не знаю. Ты рассказала ему обо мне? – Уайетт ловит мой взгляд и, увидев, что я качаю головой, уточняет: – А почему нет?
Я не знаю, как объяснить это простыми словами. Быть может, потому что я как-никак любила Брайана и мне хотелось его оградить. Если ты не станешь рассказывать мужчине, что частица твоего сердца осталась в другом месте, он не станет ее искать.
Но тут есть и другая причина: поскольку я категорически не желала ни с кем делиться Уайеттом, он был моим и только моим. Рассказать мужу об Уайетте означало предать свою первую любовь.
Я глажу Уайетта по колючей щеке. Утром он не успел побриться до приезда Ани. Похоже, мы думаем об одном, так как Уайетт говорит:
– Если хочешь, я ей все расскажу.
– И потеряешь финансирование.
– Что-то теряешь, что-то находишь.
Я чувствую предательское жжение в глазах.
– Нет, я не могу тебе этого позволить.
Потому что я по-прежнему принадлежу другому. Но вслух об этом не говорю.
Уайетт отрывает мою руку от своей щеки и целует ладонь.
– Мы были предназначены друг другу судьбой, – тоскливо произносит он. – Два человека, которые живут в прошлом.
На секунду я обвиваю его шею руками. От Уайетта пахнет кедром и летом. И всегда пахло. Пуговица рубашки Уайетта врезается мне в висок, и я прижимаюсь сильнее в надежде, что останется отметина.
Затем мы возвращаемся в некрополь. У меня возникает вопрос: что он скажет Ане и хватит ли у нее ума не спрашивать, почему он за мной побежал?
Поначалу мы держимся за руки, но, покинув вади, поспешно отстраняемся друг от друга.
Альберто с Аней дожидаются нас возле гробницы Джехутинахта. Уайетт поспешно поднимается по каменным ступеням:
– Ну как, ты все увидела?
– И еще кое-что, – отвечает Аня.
Мы с Уайеттом застываем, но он приходит в себя быстрее, чем я. Нагнувшись к Ане, он шепчет что-то такое, что заставляет ее улыбнуться и вернуться в его объятия. Лучи солнца, отражаясь от бриллианта в помолвочном кольце, пляшут на каменных колоннах за их спиной.
Уайетт, глядя через плечо Ани, не сводит с меня глаз.
Аня просит подать ей обед в комнату Уайетта, и одного этого уже достаточно, чтобы испортить мне аппетит. Я работаю на складе, аккуратно перенося изображения на айпад, пока все не начинает плыть перед глазами. Затем я ухожу в свою комнату, но там так душно, что я чувствую себя как в клетке.
В результате я машинально направляюсь к запертой на замок кладовке, где Уайетт хранит ящики с очень дорогим французским бренди. Харби и его родственники не употребляют спиртного; замок предназначен для остальных членов команды. Но я решаю, что Уайетт мне должен по крайней мере такую малость.
В последний раз я вскрывала замки еще в аспирантуре, когда нам нужно было открыть ту же самую кладовку, чтобы позаимствовать у Дамфриса выпивку, но мастерство не пропьешь. В качестве отмычки я использую две скрепки для бумаги: одну – чтобы сдвинуть язычки замка, а вторую – чтобы повернуть личинку. Она поворачивается, замок открывается. В кладовке стоит упаковка коньяка «Тессерон», а сверху лежит обитая изнутри коробка коньяка «Луи XIII де Реми Мартен». К коробке приклеена записка от Ричарда Левина, бывшего президента Йеля, в которой тот поздравлял Уайетта с назначением директором программы «Ближневосточные языки и цивилизации».
Само собой, я беру именно эту бутылку.
В Диг-Хаусе тихо, слишком тихо. Я ловлю себя на том, что напряженно прислушиваюсь, пытаясь уловить женский смех или голос Уайетта. Представляю, как он лежит в постели с Аней, и гадаю, сменил ли он простыню. Интересно, думает ли он обо мне? Но какое я имею право задавать этот вопрос, если сама много лет ложилась в постель с Брайаном?
Возвращаться к себе в комнату не хочется, и я направляюсь в общую рабочую зону, где сейчас заряжаются айпады и лэптопы.
Сажусь в кресло Альберто, открываю коньяк и пью прямо из горла.
Скринсейвер на компьютере Альберто – это Сфинкс. Скорее всего, Альберто просто взял фото Сфинкса из Гизы: голова человека, туловище льва, хвост лежит справа, между лапами Стела сновидений. Я читала надпись на Стеле сновидений. Каждый студент, изучавший египтологию, это читал. Надпись гласит, что Тутмос IV, отец Аменхотепа III и дед Эхнатона, объезжал на колеснице некрополь в Гизе и заснул в тени от головы закопанного в песке Сфинкса. Сфинкс явился Тутмосу IV во сне и сказал, что если Тутмос отроет его из песка, то станет фараоном. Тутмос так и сделал.
Я сижу и потягиваю коньяк, потеряв счет времени, как вдруг в комнату входит Альберто, еще не очухавшийся после сна.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он.
– Напиваюсь. – Я поднимаю бутылку. – Разве не видно?
– Ты сидишь за моим столом.
– Верно. – Но я даже не двигаюсь с места.
Альберто с тяжелым вздохом садится в другое компьютерное кресло. Протягивает мне кофейную кружку, я наливаю туда коньяк. Мы чокаемся: керамикой о хрусталь.
– У меня есть для тебя загадка Сфинкса, – говорю я.
– Мужчина.
– Что-что?
– Это ответ, – объясняет Альберто.
– Но я даже не успела задать вопрос…
Альберто пожимает плечами:
– Кто ходит утром на четырех ногах, днем – на двух и вечером на трех ногах? Спойлер: Эдип разгадал загадку.
– Нет, у меня другая загадка. Почему хвост Сфинкса всегда лежит справа?
– Ну ты даешь! Вот это реально загадка Сфинкса, – смеется Альберто.
– Потому что соответствует иероглифу, – говорю я и внезапно чувствую, как сжимает горло. – Уайетт меня научил.
– Твою мать! Ты же не собираешься разреветься?
– А тебе-то не все равно? Ты по-любому меня ненавидишь.
– Ошибаешься.
Я делаю большой глоток:
– Нет, я серьезно. Ты с самого начала встретил меня в штыки.
– Еще бы! – Альберто закатывает глаза. – Ты появилась, словно дымящийся стейк на тарелке.
– Ну спасибо тебе большое.
– Когда я увидел, как он на тебя смотрит, то сразу понял, что наше финансирование летит ко всем чертям. Кому, как не ему, было этого не знать. Мы пять лет работали на раскопках этой гробницы. И вот так взять и все засрать, тем более на финальном этапе раскопок… – Альберто не закончил. Впрочем, ему и не нужно было.
– А он ее любит? – спрашиваю я.
Окинув меня долгим взглядом, Альберто протягивает кружку, чтобы я плеснула еще коньяку.
– Не знаю. Думаю, ему просто нравится сама мысль о ней.
Я вспоминаю слова Уайетта о том, что он хотел сделать это открытие, чтобы я узнала о нем, даже на другом конце света. Вспоминаю о длинных ногах и бархатной коже Ани и прихожу к выводу, что если Уайетт и положил себя на алтарь египтологии, то его жертва была не так уж и велика.
– Ты приехала сюда, чтобы его найти? – спрашивает Альберто.
Я чувствую на лице обжигающий взгляд темных глаз. Он ждет. Ведь от моего ответа зависит, будут ли у него средства к существованию или нет. Да и сам вопрос очень хороший. Вопрос, который я никогда не рискнула бы обдумать, если бы не опустевшая на три четверти бутылка превосходного коньяка.
– Я приехала сюда, чтобы найти себя. Но не уверена, нравится ли мне то, что я обнаружила. – И действительно, какова конечная цель моей игры? Увидеть Уайетта? Да. И что потом? Собиралась ли я выложить ему всю правду и спокойно отойти в сторону, словно мое признание не всколыхнет безмятежные воды пруда его жизни? – Пожалуй, мне пора возвращаться домой. К дочери и мужу.
Альберто явно не удивлен. Похоже, Уайетт успел поделиться информацией, что я замужем.
– Итак, ты приехала сюда, чтобы уязвить Уайетта?
– Нет, – поспешно отвечаю я. – С чего ты взял?
– Тогда зачем напоминать ему, что он тебя любит, а потом его оставлять? Снова.