самовосприятие женщины выстраивается вокруг способности создавать и поддерживать отношения. И что для многих женщин разрыв этих отношений воспринимается не просто как потеря связи, как нечто более близкое к полной потере самой себя.
Это объяснение подытожило то, как я себя чувствовала. Потерянной. Распавшейся. Опустошенной. Как будто мне не хватало какой-то жизненно важной части. Будто я постоянно была на грани полного отчуждения от самой себя без права вернуться обратно. Мне не нужна была эта книга, чтобы понять, что женское самовосприятие формируется дружбой. Что женщинам нужны крепкие узы, чтобы чувствовать себя в безопасности и ощущать поддержку. Мне нужна была книга о том, что происходит, когда ты понимаешь, что у тебя нет этих дружеских отношений. Что происходит, когда подруга, с которой вы думали провести вместе всю жизнь, вдруг выходит замуж, рожает детей, уезжает и становится не более чем знакомой? Что происходит, когда друзья, которым ты клялась в вечной дружбе еще в средней школе, вдруг меняются, и, независимо от того, сколько раз вы ужинаете вместе, эти перемены слишком ощутимы, чтобы принять их? Что происходит, когда близкая коллега перестает звонить вам после того, как устроилась на новую работу, и все, что остается делать вам, – это лишь следить за ее новостями в Instagram и задавать себе один и тот же вопрос: а было ли это взаправду с самого начала?
По словам Миллер, эти перемены и потери в дружеских отношениях причиняют нам боль. Такую же боль, которую доставляет нам расставание с любимым человеком или обожженная рука. Социальное отвержение воспринимается как боль физическая. Когда мы чувствуем себя изолированными или отвергнутыми, даже незнакомым человеком, наш мозг запускает те же самые нейронные цепи, которые обрабатывают физические травмы. Из-за старых эволюционных моделей, которые когда-то давно рассматривали человеческие отношения как главный механизм обеспечения безопасности, угроза социального неприятия вызывает в нашем сознании автоматическую реакцию «сражайся или беги». И хотя социологическая структура сегодня существенно изменилась, человеческая реакция осталась прежней. Дальнейшие исследования также показали, что, если нас отвергают в детстве, когда мы стараемся установить общение или контакт, это отвержение сохраняется в нашем миндалевидном теле – части мозга, отвечающей за обработку эмоций. Поэтому, когда мы растем, мы начинаем неизбежно ассоциировать наше стремление к отношениям с неприятием нас другими людьми.
Моменты, подобные этим, оставляют в нашей памяти неизгладимый отпечаток.
Когда мы видим фотографию наших друзей, гуляющих вместе, или получаем текстовое сообщение, смысл которого не можем понять, мы обрабатываем его, приходя к негативным и зачастую ошибочным выводам. Мы предполагаем, что они гуляют без нас, потому что мы им не нравимся. Нас не пригласили. Они больше не хотят быть нашими друзьями. Мы считаем их сообщение грубым и странным, и думаем, что таким образом они пытаются нам сказать то, что не решаются произнести, глядя в глаза. Мы настолько верим в наши собственные домыслы, что начинаем вести себя так, будто все произошло на самом деле. Мы вычеркиваем их прежде, чем они успеют вычеркнуть нас. Мы перестаем им писать. Мы изолируем себя, создавая тем самым реальность, которой настолько боялись.
Я опиралась на эти негативные выводы на протяжении многих лет. После разрыва отношений с Роксаной та же участь постигла и многих наших общих друзей (которых было немало с тех пор, как мы познакомились в колледже). Я предполагала, что каждая фотография, которую они размещали вместе с ней, была направлена против меня, говорила о том, что я отвергнута, что их выбор сделан. Я проецировала свою боль от разрыва нашей дружбы с ней на других людей. Я перестала им писать, опасаясь, что они не ответят. Я перестала оценивать их фотографии, потому что боялась, что им не понравятся мои. Наконец, я не пригласила их на свадьбу из страха, что они не примут приглашение. И не пригласив их, я воплотила в жизнь все те заблуждения, которых опасалась. Я действовала, руководствуясь какой-то нереальной мыслью, которую мои поступки превратили в реальность.
В психологии это конкретное самоисполняющееся пророчество известно как пророчество принятия. Согласно этому феномену, если человек ожидает принятия себя со стороны других людей, он будет проявлять тепло и открытость, что неизбежно приведет к тому, что люди примут его. Если же человек ожидает того, что его отвергнут, он будет вести себя холодно и отстраненно, что приведет к отвержению его другими людьми. Мы создаем собственную реальность при помощи наших убеждений и воплощаем эти убеждения в реальность через наши действия.
Но реальная жизнь не похожа на психологические эксперименты. Нам не дают обратной связи о том, нравимся мы кому-то или нет. Мы делаем эти выводы, основываясь на подсказках. И большинство этих подсказок являются проекциями нашей самооценки. Отрицательная самооценка создает негативные проекции, как это было в случае с моей реакцией на маленькую открытку. Все то беспокойство, стыд и страх, которые я испытывала, брали свои истоки в моей собственной неуверенности, и я проецировала их на весь окружающий мир. Все вызывало боль. Все напоминало собой выпад в мой адрес. Все было окрашено в негативные тона, потому что я чувствовала себя таким образом.
Эта маленькая белая открытка была моим триггером и одновременно пробуждением. Потому что, хотя я и сказала, что мне не нужна грандиозная свадьба, подсознательно я этого хотела. Я создала этот момент, потому что мне нужна была встряска. Если можно было преодолеть негативное восприятие, которое я придумала сама, если можно было изменить свои привычки и проекции, значит, можно было спасти себя от этого настроения и той изоляции, которые оно принесло вместе с собой. И как только я изменила свое отношение к себе, я начала смотреть на вещи по-другому. Как только я изменила свое восприятие, моя жизнь открылась с совершенно иной стороны, которой я даже не ожидала.
Настройтесь на свой поток
Самые важные отношения в жизни – те, которые вы строите с самой собой.
Эмоциональное расстройство, по словам доктора Миллер, всегда является результатом разобщенности, будь то разобщенность с самим собой, с другими людьми или с обществом в целом. Я чувствовала, что была оторвана от всего этого сразу, и мне казалось, что наилучшим способом вернуться назад было начать с самой себя. Потому что где-то на этом пути, будь то в последние три или тринадцать лет, я перестала чувствовать себя комфортно с самой собой и, в свою очередь, в своих отношениях. Я стала настолько неуверенной в себе, настолько изолированной, что уже не знала, где именно я нахожусь по отношению к другим людям, не говоря уже о самой себе. Я поняла, что вопрос вовсе не в том, каких друзей я хочу для себя? Вопрос заключался в том, а каким другом являюсь я сама?
Я всегда считала себя хорошей подругой. Со мной могло быть весело. Я всегда приходила вовремя, вела себя уважительно и старалась не отказываться от планов и договоренностей. Но я знала, что в компании друзей я пью больше. Что я могу быть раздражительной. И осуждающей. И иногда люблю посплетничать. Ну, хорошо, сплетничаю я часто. Хотя никогда не понимала, почему я вообще это делаю. Как в прошлый раз в баре в районе Вест-Виллидж. Я встречалась со старой школьной знакомой, которая вдруг написала мне, спросив, не хочу ли я пересечься и где-нибудь выпить. После двух бокалов белого вина мы разговорились с двумя парнями, сидевшими рядом с нами, и вскоре поняли, что у нас есть общая знакомая. В частности, я знала кое-кого, с кем был знаком высокий блондин. Та знакомая была тоже писательницей. Писательницей, чью книгу я прочла, и которая мне очень понравилась. И все же, когда он спросил мое мнение о книге, я отмахнулась.
– Ничего прямо особенного, – сказала я.
– Да, а мне показалось, что очень даже здорово, – ответил он.
– Может, для нее и здорово, – сказала я, тут же пожалев о своих словах.
В результате следующие две недели я не отставала от Джея, постоянно спрашивая его, что, если та, другая, писательница, узнает о том, что я сказала. «Я бы не стал об этом беспокоиться, – сказал Джей. – Но почему ты вообще так сказала?» Потому что я не уверена в себе. Потому что я не считаю себя хорошим писателем. Потому что мне приходится проецировать свои страхи и неудачи на других людей. Потому что я не могу себя контролировать.
Я сказала ему, что не знаю. Но я знала, что я не хочу быть такой. И понимала, что мои шансы подружиться с той писательницей теперь были близки к нулю. Я саботировала дружбу до того, как она успела начаться, одновременно показывая незнакомым парням и своей школьной подруге ту сторону меня, которая мне не нравилась.
Я проецировала свою неуверенность на окружающих, притворяясь, что не могу принимать людей, когда на самом деле не могла принять себя. «Чем больше мы любим себя, – сказала Луиза Хей, – тем меньше мы переносим нашу боль на окружающий мир». Неосознанно я излучала энергию, которая брала свои истоки в глубокой боли.
Я знала, что уже не была такой веселой, как раньше, когда училась в старших классах. Всякий раз, когда я встречалась с друзьями, мне нужно было совершать какие-то неимоверные усилия над собой, будто настоящее веселье происходило где-то в параллельной вселенной, и мне нужно было выпить четыре или пять коктейлей, чтобы добраться туда. Мне нужен был алкоголь, чтобы почувствовать себя комфортнее, чтобы вернуть свое прежнее Я и разрушить стены между собой и остальными.
Со мной было скучно находиться рядом, и, в свою очередь, другие казались скучными мне самой. Я застряла в этой петле. Мне было больно, потому что я чувствовала себя непринятой. И поэтому я проецировала негативную энергию, которая возвращалась обратно ко мне, что я воспринимала как еще большее желание других людей исключить меня. Энергия, которую мы посылаем в мир, – это энергия, к