Было около четырех часов, солнце уже садилось, напитки текли рекой, а из динамиков доносился рождественский альбом Майкла Бубле[55], когда входную дверь распахнуло порывом ледяного ветра, от которого у меня по спине побежал холодок. Тетя Линда только что приехала, привезя с собой свое традиционное рождественское печенье и дымящуюся тарелку с осуждениями.
Не то чтобы мне не нравилась тетя Линда. Мои конфликты с ней напоминали конфликт старшеклассницы со злой девчонкой, которая к тебе в общем-то неплохо относится. Самая младшая из четырех сестер моего отца, она обладала уверенностью в себе, которой заручилась еще в группе поддержки в школе, а затем в студенческом, а после уже в загородном клубе. Мать двоих детей, проживающая в пригороде, она все еще излучала ауру крутой девчонки, тем самым заставляя вас почувствовать себя комфортно в ее обществе со всеми этими сплетнями и вином, пока ваша бдительность полностью не уснет. И вот тогда, когда вы меньше всего ожидаете, она набрасывалась на вас.
По приезде ее муж повесил пальто на вешалку, моя мама взяла в руки поднос с печеньем, а моя сестра налила ей бокал вина, после чего она тут же направилась ко мне. Мы начали с разговора о моей свадьбе. Затем поговорили о планах на будущее, о работе, о квартире. В конце концов она переключилась на драму в доме, из которого только что приехала. Речь шла о доме моей двоюродной сестры. Я спросила, в чем дело, и она поведала, что с тех пор, как кузина вышла замуж неделю назад, обстановка в доме накалилась. Моя кузина вела себя безобразно в день свадьбы, доведя свою мать до слез. Ее мать, старшая сестра тети Линды, была слишком слабохарактерна, чтобы противостоять дочери, поэтому тетя Линда взяла это на себя. Она сказала кузине, что та вела себя как неблагодарное отродье на протяжении всей свадьбы, а теперь вдобавок испортила Рождество. Я изображала шок и смеялась, где это было уместно по ходу пьесы, и в конце концов сказала:
– Ого. Просто безумие. Что на нее нашло?
На что тетя Линда ответила:
– Ну, ты-то должна знать. Я слышала, что ты со своей свадьбой нервы всем потрепала не меньше.
Это был просто комментарий. Мимолетное замечание. Больше никто этого не слышал, но в ушах у меня звенело, голова кружилась, и я чувствовала, как истекаю кровью. В меня выстрелили. Не в сердце, а в живот. И не из пистолета, а из дробовика – из оружия, которое оставляет в тебе огромную зияющую дыру. Неужели никто не видел? Лед в моем стакане звякнул, когда я поднесла его к губам.
– Мм. Кто же тебе такое сказал? – спросила я, зная, что это мог быть только один человек.
Заметив, как побледнела моя мать, стоявшая позади меня, тетя Линда пошла на попятную.
– Ой, нет, это я тебя перепутала с другой своей племянницей.
Поздно. Настроение уже истекало кровью, пропитывая меня насквозь, расползаясь уродливым пятном, как то красное вино, которое я пролила в девятом классе на белый диван своих родителей.
Я почувствовала прилив ярости и стыда, два притока переплелись и слились в единую реку в глубине моего сердца. То же чувство, которое я испытывала, когда мой брат ударял меня в живот или кто-то врезался в меня на футбольном поле. Так вот как моя мама меня видит? Вот кто я для нее? Истрепавшая ей нервы невеста? Только потому, что я однажды расплакалась в гостиничном номере из-за того, что визажист так и не пришел? Неужели это такая большая нервотрепка, что о ней тут же надо докладывать тете Линде?
Я повернулась к матери.
– Почему ты так сказала обо мне тете Линде? Почему ты вообще обо мне с кем-то говоришь?
Ее лицо оставалось бледным, рот слегка приоткрыт, как у женщины, которую только что вырвали из теплого облака шардоне. Она сказала, что никогда такого не говорила, и тут моя тетя Линда встряла, сказав, что все невесты ведут себя как стервы. Перепалка продолжалась до тех пор, пока мама в конце концов не сказала:
– Ну, помнишь тот момент, – и тут я взорвалась. Мне хотелось плакать, но я не стала доставлять им такое удовольствие. Вместо этого я просто начала кричать. Кричать, что я больше никогда не приеду домой на Рождество. Кричать, что тетя Линда сама стерва, которая сует везде свой нос. Я сказала маме, что причина, из-за чего я трепала всем нервы заключалась в том, что это она заставляла меня нервничать. Она была неврастеничкой и психопаткой, и я больше никогда ни о чем с ней не буду разговаривать.
Выпив еще три джина с тоником, я игнорировала тетю до конца вечера, а потом пошла в спальню плакаться Джею. Я злилась на себя. Злилась из-за того, что я злилась. Злилась, что, хотя прошло уже несколько лет, как я запустила этот проект, я все еще не могла контролировать свое настроение в кругу семьи. Будто весь прогресс, которого я добилась в реальном мире, рассеялся в тот момент, когда я вернулась в их мир. Предполагалось, что я справлюсь, а не сломаюсь при первом же ударе от тети Линды. Если тетя Линда была проверкой моего успеха как эмоционально зрелой и уверенной в себе женщины, то я потерпела фиаско. Но почему? Что было не так с моей семьей, что вызывало во мне такое настроение?
О чем говорит ваше настроение
Мы как скульпторы, вырезающие в других образ, который ищем, который нам нужен, который мы любим или желаем, зачастую вопреки реальности, против блага других, и всегда в конце концов разочаровываемся, потому что он им не подходит.
Из всех людей именно мой отец открыл мне глаза на это настроение. На следующее утро, сидя на пассажирском сиденье его машины по дороге на вокзал, я не могла удержаться, чтобы не заговорить об этом.
– Ты можешь поверить, что мне сказала тетя Линда? – стонала я.
Я знала, что он был не той аудиторией, к кому стоило обращаться за жалостью, и не только потому, что Линда была его сестрой, но и потому, что он был мужчиной.
– Ну, это же Линда, – сказал он. – Она всегда такая.
– Всегда какая? Злая? Грубая?
– Ну, не такой уж она монстр. Просто вот такая. А ты чего ожидала?
– Что моя тетя будет со мной добра.
– Она добра к тебе. Она такая со всеми. Единственная разница в том, что ты ожидаешь от нее чего-то другого. А все остальные уже давным-давно привыкли.
– Не думаю, что когда-нибудь привыкну к кому-то подобному, – сказала я.
– Ну, лучше уж привыкай, потому что она точно не изменится.
Я предположила, что, если бы я никогда не сказала ей ничего подобного, то и она должна была промолчать. Я возложила слишком большие надежды на нее, и когда она их не оправдала, я разозлилась. Весь мой гнев, вся моя боль и мое настроение были на самом деле элементарным разочарованием.
По мнению психологов, гнев часто подменяет собой разочарование. Поскольку эту эмоцию легче выразить, чем печаль или стыд, мы прикрываем свое разочарование тем, что впадаем в ярость. Как считает философ Марта Нуссбаум, «мы склонны проявлять гнев в той степени, в какой мы чувствуем себя неуверенно или не контролируем определенные аспекты наших целей, которые попали под угрозу, – и в той степени, в какой мы ожидаем или желаем восстановить наш контроль. Гнев направлен на восстановление утраченного контроля и часто создает хотя бы иллюзию этого».
Настроение, которое я испытывала в кругу своей семьи, было пропитано гневом. Гневом, когда их реакция не соответствовала моим ожиданиям. Гневом, когда я позвонила им сообщить, что получила повышение по работе, и вместо того, чтобы поздравить меня, они сказали что-то типа: «Ты получила письменное подтверждение?» Гнев, потому что мама никогда не общалась со мной, как это делают другие мамы со своими детьми. «Я тебя ненавижу» – это всего лишь зашифрованное послание: «Я так разочарован», разве нет?
Это настроение не было ничьей проблемой, кроме моей собственной. На протяжении многих лет, благодаря фильмам и моему собственному гиперактивному воображению, я придумывала эти сцены, как люди должны вести себя. Я разработала целый свод правил, что должна делать хорошая семья, хороший друг, хороший муж, и всякий раз, когда кто-то отклонялся от сценария, я реагировала. Но что, если выбросить все эти сценарии к черту? Одна мысль об этом делала меня свободной. Впервые за двадцать восемь лет я стряхнула с себя все предвзятые идеи, истории и представления о тех, кто был рядом со мной, и решила взглянуть на них свежим взглядом. Лекарством от этого настроения было стремление принимать людей такими, какие они есть, а не такими, какими я хотела их видеть. И, конечно, для начала мне нужно было переосмыслить те роли, которые я приписала каждому из людей, включая свою собственную.
Осознайте роль каждого
Люди… не меняются, они лишь раскрываются.
Прежде чем осознать роль остальных, мне пришлось пристально взглянуть на свою собственную. Напоминало ли мое поведение определенную схему? Какие ожидания я возлагала на себя как на дочь, сестру, жену?
Американский психолог и психотерапевт Вирджиния Сатир посвятила свою жизнь изучению отношений между членами семьи. Она верила, что каждая семья распределяет своих членов по ролям, и эти роли, какими бы разрушительными и ошибочными они ни были, укореняются в нашей семейной динамике.
Потому что, если вы вдруг ведете себя в несвойственной вам манере, они вынуждены импровизировать, а импровизация никому не нравится – если только вы не на занятиях в Калифорнийском университете.
По словам Сатир, существует пять стилей общения, к которым семьи прибегают наиболее часто. Вместо того чтобы вести себя искренне, каждый член примеряет на себя одну из пяти ролей и общается, отталкиваясь от ценностей и привычек данной конкретной роли.
Обвинитель: «Я и хуже, и лучше, чем вы думали».