Когда мы постоянно спешим, когда в нашей жизни нет установленного графика, нет порядка, нет понимания разумных границ, все превращается в хаос. И в этом хаосе мы теряем все – ключи, кошельки, месячные, сон, вес. Теряя эти вещи, мы становимся более тревожными, более несобранными, из-за чего продолжаем терять дальше и больше, и этот цикл продолжается без конца.
Хотя я всегда считала, что однообразие хуже смерти, рутина, как заметил Фланнери О’Коннор, является условием выживания. Рутина – это то, что возвращает вам опору.
И как только я осознала это, я превратила свою жизнь в опору. Прежде чем я осознала это, я превратила свою жизнь в рутину. Я вставала каждое утро в одно и то же время, уделяя себе час, которого у меня никогда раньше не было, чтобы настроиться, приготовиться и встретить новый день с более ясным сознанием. Я тратила время на приготовление завтрака и обеда, и, поступая так, я питалась намного лучше. Я была строга к себе, позволяя себе вино начиная только со среды. И это вино казалось более вкусным. (Более того, поскольку пить я стала меньше, я могла позволить себе купить вино получше.) И когда ко мне подкрадывалось странное или необъяснимое настроение, я испытывала чувство радости. Потому что я знала, что у меня просто начинаются месячные. И я покупала себе свой любимый шоколадный батончик и с нетерпением ждала возможности погрузиться в свой любимый сериал, который я откладывала специально на эти дни, чтобы посмотреть запоем. Все в моей жизни теперь имело цель, казалось особенным, чувствовалось так, как оно и должно быть. Наведя порядок в своей жизни, я создала порядок в своем теле.
Мое новое настроение
Жить легко, не сражаться с превратностями судьбы, а уступать им – вот все, что было нужно. Вся беда была в этой борьбе.
Теперь я собираюсь позаботиться о себе.
Бодрость духа лучшее лекарство, чтобы тело оставалось здоровым.
Настроение:Непредвиденные обстоятельстваНаблюдаемые симптомы: агрессивное вождение, истерики из-за задержки рейсов и желание кричать, что «жизнь несправедлива»
Портрет настроения
Я устала взвешивать, контролировать, поступать правильно. Какая-то часть меня хотела бы разорвать что-нибудь в клочья и завыть волком!
Я ненавижу себя за эту внутреннюю борьбу, потому что по сравнению с борьбой других людей, это полная нелепица, и все же это больно.
С этой девушкой что-то не так. В ней живет какая-то пограничность. Любой небольшой шок мог бы подтолкнуть ее прямо к краю пропасти.
Это был мой двадцать восьмой день рождения. Когда несколькими днями ранее Джей спросил меня, чего бы мне хотелось, думаю, отчасти он надеялся на ответ: «Ничего». Сначала я и сказала: «Ничего». Но через пятнадцать минут я вернулась в спальню, и, встав в дверном проеме, сказала, что хочу сходить выпить по коктейлю. Если точнее, по коктейлю в «Плазе»[65]. Мне хотелось надеть чулки, платье, накрасить губы красной помадой, доехать на метро до Пятой авеню, пройти угол Центрального парка, пробраться сквозь пар, поднимающийся от желтых киосков с хот-догами, и, перейдя через улицу с лошадиными повозками, наводящими на меня грусть и тоску, взлететь, наконец, по покрытым красной ковровой дорожкой ступеням «Плазы».
Вопрос Джея впервые прозвучал в среду, а к утру субботы я уже поняла, что я не просто этого хотела, мне это было необходимо. Был холодный и серый февральский день, и я чувствовала себя столь же мертвой, как пейзаж за окном.
На смену долгому декабрю пришел не менее долгий январь, и я провела оба месяца в спортивных штанах, запертая в собственной квартире, которая с каждым днем становилась все теснее. Пять кварталов, которые я отваживалась пройти от дома до магазина, или аптеки, или до ближайшего бара, чтобы выпить, казались мне не столько моим районом, сколько тюремным двором. Улица. Дом. Улица. Дом. Серая бетонная мостовая под серым небом. Мне нужно было сбежать из Бруклина. Убежать от рутины.
Остаток зимы простирался передо мной огромной пустошью, и «Плаза» начинала все больше и больше казаться мягким и теплым светом, способным вдохнуть в меня жизнь. Поскольку мы не могли уехать на какой-нибудь тропический остров, чтобы перезарядить батарейки, «Плаза», на мой взгляд, была достойной альтернативой. Глоток свежего воздуха, который позволит мне двигаться дальше.
Так же, как некоторые люди любят Диснейленд, я просто обожаю отели. Они кажутся мне чем-то волшебным, безопасным, по-домашнему уютным.
Я словно загипнотизированная проходила сквозь вращающиеся двери в прохладные мраморные фойе, бросала рюкзак на плюшевый диван и просто отдыхала. Тяжесть обстоятельств, боль и страх уносились прочь, теряясь в толпе счастливых семей, проплывающих мимо в своих варежках и шарфах. Запах жасмина и хрустящего белья окутывал меня, успокаивая душу, а мягкий свет, льющийся с потолка на букет цветов, создавал ощущение того, что я дома. Я могла сидеть так часами: никто не спрашивал меня, не нужен ли мне столик, выпивка, комната. Для них я просто была еще одним гостем, и, как настоящий гость, я должна была чувствовать себя комфортно.
Из всех отелей Нью-Йорка «Плаза» был моим самым любимым. Мне нравилась его медная крыша, окислившаяся до мятно-зеленого цвета, столь характерного для города. Мне нравилось, как он стоит на углу Центрального парка и Пятой авеню, такой величественный, такой статный, такой невозмутимый. Мне нравилось, что, несмотря на крики гидов, предлагающих свои услуги, сигналы такси и полное безумие, которое творилось по ту сторону вращающихся дверей, внутри всегда было тихо. Мне нравилось, что все происходящее снаружи внутри не имело никакого значения. Внутри ничего не менялось. Будто ты проходил сквозь двери и попадал в совершенно другой мир, где жизнь была легка и беззаботна, и где ты мог, наконец, вспомнить, почему ты до сих пор находишься в Нью-Йорке. Почему весь этот хаос, боль и нескончаемые дни стоили того. Благодаря существованию именно таких мест. Благодаря тому, что люди, снующие со своими чемоданами, сумками и картами, могли приехать со всего мира и познакомиться с тем местом, которое вы называете своим домом. Думаю, можно смело сказать, что «Плаза» возрождала не только мою веру в Нью-Йорк, но и в жизнь, когда я чувствовала себя раздавленной.
Меня даже не интересовал коктейль. Бар находился в другой части отеля, в темной, роскошной зоне, сделанной в фиолетовых тонах, где можно было заказать дежурный мартини, который я взяла бы в любом другом коктейль-баре. Дело вообще было не в баре и не в выпивке. Дело было в самом моменте. В том ощущении. В чувстве, которое не покидало меня ни на мгновение, когда мы поднимались по покрытой красным ковром лестнице, пока ветер путался в подоле моего платья и развевал полы спортивной куртки Джея под его зимним пальто, и которое растворилось в секунду, как только мужчина в черной шляпе и пальто поднял руку и сказал нам, что «Плаза» закрылась на ремонт.
Я сразу узнала это ощущение. Прилив ярости и страха. Столкновение желаемого и недосягаемого. Реальность, предательски напавшая из-за угла. Это было то же самое чувство, что я переживала, когда в аэропорту объявляли о задержке рейса. То же чувство, когда друзья, встречи с которыми ты ждала весь день, вдруг отменяют все в последний момент. Та же ярость, боль и паника, которые накатывали волной, когда то, чего я так сильно хотела, что было так близко, что можно было дотянуться рукой, ускользало из моих рук. То детское, навязчивое ощущение, что жизнь несправедлива.
О чем говорит ваше настроение
Пока Джей болтал с мужчиной в черной шляпе, пытаясь выяснить дополнительные детали, я стояла на ступеньках и чувствовала, как волна жара охватывает все мое тело. Как такое вообще возможно? После того как мы проделали весь этот путь? Я всего-то хотела один простой коктейль, и я даже его не могу получить? Я понимала, что это не было трагедией. Я знала, что это было лишь маленьким неудобством в великом плане жизни, но, казалось, это имело куда большее значение. Это было важнее всего происходящего.
Дело было не в коктейле. Дело было даже не в «Плазе». Проблема заключалась в том, что все в моей жизни было не так. Это стало переломным моментом в целой череде событий, которые, как мне казалось, ускользали от меня. Я все еще не продала свою книгу. Я до сих пор продолжала работать на своего отца. Я по-прежнему жила в этой квартире с одной спальней в Бруклине, в которой провела последние пять лет. Я столько работала, я так долго жила в Нью-Йорке, но не могла избавиться от ощущения, что в моей жизни ничего не происходит. Даже простой, единственный коктейль в «Плазе» стал чем-то таким, чему никогда было не суждено сбыться.
Когда Джей закончил говорить со швейцаром и спустился вниз по лестнице, где я стояла, разглядывая безжизненные деревья Центрального парка, его прикосновение словно включило пусковой механизм, и слезы хлынули ручьем из моих глаз. Он обнял меня, и я заплакала еще громче и сильнее, оставляя пятна слез и соплей на его куртке. «Пойдем выпьем где-нибудь в другом месте», – сказал он, ведя меня за руку вниз по 59-й улице. Мы брели, пробираясь сквозь холод и ветер. Я угрюмо плелась вслед за Джеем, сгорбившись в поражении.
– Предлагаю остановиться здесь и разработать новый план, – сказал он, остановившись возле какого-то бара с зелеными неоновыми огнями.