оучения: синтез Каппадокийских отцов[12] (IV в.), синтез прп. Максима Исповедника[13] (VII в.) и паламитский синтез (XIV в.) (если немного пристальнее вглядываться в историю вероучения, то таковых синтезов окажется больше). Каждый из этих синтезов вырабатывался параллельно и в процессе борьбы с аналогичным богословским синтезом еретиков – соответственно неоариан (т. е. Аэция и Евномия), монофизитов и антипаламитов[14]. В результате каждого последующего синтеза как еретической, так и православной стороной были переосмыслены и проинтерпретированы предыдущие синтезы. И здесь следует сказать, что православная и еретическая интерпретации этих предыдущих богословских синтезов с точки зрения формальных критериев представляются примерно одинаково убедительными. Например, нельзя сказать, что трактовка Каппадокийского богословия или учения прп. Максима Исповедника антипаламитами, которые отрицали паламитское различение в Боге сущности и нетварных энергий, менее убедительна по каким-то формальным критериям, чем трактовка паламитов. В пользу учения паламитов об обоживающих христиан нетварных энергиях Божества, отличных от Его сущности, свидетельствует скорее не учение Каппадокийских отцов о Божественных энергиях (вопрос о статусе энергий Бога в то время не педалировался), но их учение о божественности Святого Духа, основывающееся на понимании, согласно которому божественным является то, что обоживает. Однако эта параллель между аргументацией Каппадокийских отцов и паламитов не может служить формальным критерием, исходя из которого следует, что позиция паламитов вытекает из учения Каппадокийских отцов, но она указывает именно на подобие в методологии тех и других. Таким образом, вопрос о том, какая трактовка предыдущей церковной традиции является еретической, а какая – истинной, может быть решен скорее исходя из того, какая из них соответствует собственной вере конкретного человека, чем посредством каких-либо формальных признаков.
Из сказанного видно, что для определения того или иного учения в качестве ереси принципиальное значение имеет исторический фактор. Св. Григорий Богослов (втор. пол. IV в.) перечислял в качестве тем, открытых для свободного рассуждения и обсуждения, следую- щие: «Любомудрствуй о мире или мирах, о веществе, о душе, о разумных – добрых и злых – природах, о воскресении, суде, мз до воздаянии, Христовых страданиях. Касательно этого и успеть в своих исследованиях не бесполезно, и не получить успеха не опасно»[15]. Соратник свт. Григория Богослова, св. Григорий Нисский, очевидно имея в виду ту же свободу в суждениях о спорных вопросах (которые являлись таковыми в его время), учил об апокатастасисе, т. е. конечном восстановлении и спасении всех людей, падших духов, и даже самого дьявола[16]. Однако в 543 и 553 г. в контексте анафематствований, наложенных на некоторые популярные у монахов-оригенистов взгляды Оригена (III в.) (как и на самого Оригена), учение об апокатастасисе было анафематствовано. Это было сделано в связи с широким распространением в монашеской среде т. н. оригенистского мифа, существенно расходящегося с православным учением. Таким образом, расширение области писанного догматического предания необходимо связано с расширением сферы того, что следует называть еретическим, – и наоборот; это взаимосвязанные процессы.
Обратим внимание на то, что Ориген за свое учение об апокатастасисе и другие мнения был анафематствован Церковью, в то время как св. Григорий Нисский справедливо почитается как отец Церкви. Это связано с тем, что у Оригена существенные моменты его догматической системы деформированы в соответствии с языческим мировоззрением, в то время как у св. Григория Нисского в этом плане имеет место лишь определенный крен (это находит проявление и в некоторых особенностях его антропологии); тем не менее оба этих церковных писателя сыграли очень важную роль в становлении христианской богословско-философской литературы.
Вообще говоря, вопрос о церковном анафематствований ересиархов не так прост. Что это: отлучение от Царствия Небесного и обречение на вечную погибель? Констатация вечной погибели? Просто констатация того, что человек находится вне Церкви, подобно язычникам (ср. Мф. 18,17), и вопрос о его вечной жизни – тайна Божия, как и вопрос о вечной жизни язычников? Тексты богослужения и некоторые тексты отцов Церкви говорят скорее в пользу мнения о вечной погибели. Об этом свидетельствуют, например, служба отцам шести Вселенских соборов[17], а также история, рассказанная в 26-й главе «Луга Духовного» св. Иоанна Мосха (перв. пол. VII в.)[18]. Вопрос о посмертном анафематствовании еретиков поднимался и на V Вселенском соборе, который принял решение в пользу такого анафематствования, дабы ложь не оставалась без обличения.
Вместе с тем в церковной литературе бытовало мнение, согласно которому анафемы могут налагаться только на те или иные учения, но не на людей. С особенной ясностью такая позиция выражена в сочинении «О том, что не должно проклинать ни живых, ни умерших», автором которого является, вероятно, св. Иоанн Златоуст[19]. Эта позиция разделялась, в частности, византийским канонистом Феодором Вальсамоном; бл. Августин также не считал, что анафема полностью препятствует спасению того, на кого она наложена. Тем не менее предводителям еретических движений, конечно, всегда уделялось особенное внимание и им вменялась большая вина, чем их пастве[20].
Здесь уместно сказать о социальном измерении ереси, т. е. о еретических церковных организациях. Традиционным является представление, согласно которому вне Церкви – а значит, и в церковных организациях с еретической, неистинной верой – нет церковных таинств и спасения. Традиционным также является представление, что вера Церкви определяется в первую очередь официально выраженной верой ее епископов (букв.: надсмотрщиков). По большому же счету и епископ, и его паства одинаково ответственны за хранение веры. Епископ смотрит за чистотой веры паствы; паства ответственна за православное исповедание своего епископа. В общем случае выражением веры Церкви является все то, что епископы делают от имени Церкви, – официальные документы, проповеди, соборные постановления и т. п. (то, что епископ думает о вере, но не выносит в сферу публичности, паству волновать не должно; это вопрос, имеющий отношение к личному спасению епископа, но не к спасению членов Церкви). Тот или иной представитель церковного народа по определению согласен с выражением церковной веры (с его суммированной сутью), осуществляемым епископатом его церкви, если же он не согласен, то он уходит в другую, соответствующую ему в плане веры общину.
Когда же та или иная еретическая организация перестает быть Церковью? Представляется неверным мнение, согласно которому некоторое действие или заявление еретического характера автоматически ставит ту или иную организацию вне Церкви и лишает ее благодати таинств. Церковью сообщество перестает быть не столько в силу какого-то формального и внешнего шага, сколько в силу общего состояния церковности в данной организации, находящего свое выражение в совокупности проявлений, которые, в свою очередь, подпадают под конкретные прещения анафем, канонов и т. п. и на основании которых можно говорить о нецерковности сообщества; однако к такому общему состоянию данная организация, когда-то входившая в Церковь, приходит не мгновенно, но постепенно (противоположное понимание получило название «теории выключателя»). Первично именно это общее состояние, его следствием является ситуация, когда конкретные еретические высказывания и действия иерархов не находят достаточной противодействующей реакции паствы; тогда данную организацию можно считать вне Церкви. Важно иметь в виду также то, что в отпадающем от Церкви сообществе у каждого ее члена свои «отношения» с действенностью благодати таинств, в зависимости от его ориентации в отношении истинной Церкви (что зависит от множества различных факторов – незнания истинного положения дел, общего уровня церковной культуры и т. д.). О том, что переходный период в плане отпадении от Церкви в некотором сообществе может длиться достаточно долго, свидетельствуют и примеры того, что те или иные люди почитаются Церковью во святых, в то время как они пребывали и почили в том или ином еретическом сообществе (вернее, в сообществе, находящемся в переходном состоянии, закончившимся его отпадением) – в частности, св. император Константин Великий, св. Исаак Сирин, Аморейские мученики.
Церковь выработала различные механизмы, предназначенные для отмежевания от еретиков. Еще апостол Павел писал о необходимости отвращаться еретика (Тит. 3: 10). Согласно же 13-му правилу Двукратного собора (861) необходимо порывать с епископом, если он публично учит уже осужденной ереси, не дожидаясь соборного рассмотрения этого случая, поскольку таким образом имеет место осуждение «не епископов, а лжеепископов и лжеучителей, и не расколом пресекли единство Церкви, но потщились охранить Церковь от расколов и разделений»; если же данный епископ публично учит еще не осужденной ереси, тогда необходимо добиваться соборного суда. Также имеется набор правил, запрещающих молитвенное общение с еретиками[21] (однако здесь делается некоторая поблажка для незакосневших еретиков[22], что свидетельствует против «теории выключателя» ).
Можно выделить два парадигматических понимания вопроса о церковных таинствах в отпавших от Церкви сообществах. Каждое из этих пониманий подразумевает неспасительность таинств (форм таинств) в таких сообществах. Св. Киприан Карфагенский, споря с папой Стефаном, который разрывал общение с церквами, практиковавшими перекрещивание еретиков, делал акцент на том, что в еретических и раскольничьих церковных организациях благодати таинств нет и быть не может. Однако бл. Августин, полемизируя с донатистами, учил о том, что ересь или раскол не лишает таинства их действенности (впрочем, это касается только крещения и священства, но не Евхаристии), однако участие в таинствах для пребывающих в соответствующих сообществах обращается им во осуждение (см. в первую очередь трактат Августина «О крещении»). Это августиновское понимание в современной богословской литературе иногда искажается, как это имеет место у о. Георгия Флоровского (и не в последнюю очередь вслед за ним и у других современных авторов), который, сначала утверждая, что таинства в еретических сообществах неспасительны, затем трактует понимание бл. Августина так, будто бы оно допускает спасительные таинства у еретиков