и в Нем пребывающего и к нему возвращающегося ( ἐπικτρέφοντα), ибо не иной есть по существу, хотя по ипостаси стал ( γέγονεν[615]) иной». Таково слово в слово содержание записки. Слушателям сейчас же показались нелепостью следующие два обстоятельства: с одной стороны, он вводил возвращение Сына к Отцу в первом и безначальном рождении, с другой же – в приложении к ипостаси Единородного употребил глагол γέγονεν, приличествующий одним тварям. Когда ему предложили объяснить, как он понимает это и в каком смысле включил в свое богословие, ответил: выражение ἐπικτροφή я нашел в сочинении Григория Богослова, где он излагает учение об агнце[616], значение же слова γέγονεν в «Сокровищах» святого Кирилла, пользующегося именно этим выражением по отношению к единородному Слову Божию[617], – ив разъяснение своих слов стал делать ссылки на книги, но оказался в том и в другом случае злым мыслителем и толкователем. Ибо, тогда как наш толкователь выражение ἐπικτροφή принял в двойном значении то есть в отношении к Богочеловеку-Слову, и понял и истолковал это выражение не относительно первого рождения, но последующего, святой же Кирилл и многими другими доказательствами утвердил, что выражение γέγονεν по отношению к существу Единородного совершенно недопустимо с православной точки зрения[618] и чрезвычайно несовместимо с толкованием апостольского изречения, говорящего: «будучи столько превосходнее ангелов, сколько славнейшее пред ними наследовал имя»[619], выражение γέγονεν отнес к ипостаси Сына, доказав отсюда, что не таково его собственное мнение[620], ибо уже другими прежними положениями выяснил, что выражение γέγονεν не должно никоим образом относиться к Божественной природе Единородного, но что, хотя бы и к существу Единородного прилагалось это слово у хулителей, это не делает никакого вреда по безразличию самого выражения[621]. Итал же, оба выражения злоумышленно понимая, старался личиной благочестия покрыть свое нечестие, но при свете истины мрак быстро рассеялся и в особенности ввиду того, что и относительно бесспорного значения слова ἐπικτροφή он оказался умышленным злодеем. Тогда как Григорий, великий в богословии, во Втором слове на Пасху[622], ведя высокую беседу об Агнце для законной Жертвы как прообразе новозаветного Агнца[623], к предыдущему присоединил слово в слово следующее: «Единолетнего же[624] как Солнце правды[625], или свыше стремящегося, или описанного по видимым частям и к себе возвращающегося» – Итал утверждал, что не к себе Сын возвращается чрез двойное обоих, что, конечно, благочестиво и потому невозбранно[626], а имел неосторожность утверждать, что Сын сделал возвращение к Отцу[627], следуя Проклу и Ямвлиху – виновникам погибели его. Ибо учение этих философов состоит в мысли: все сущее произведено, согласно лжеучению их, богами, от них происходит, в них утверждается и к ним опять имеет возвращение. От этих-то учителей почерпнув опьяняющий напиток безумия, он изблевал нечестивые слова: τὴν ἐπικτροφή и το γέγονεν, каковыми словами не постыдился сына Божия лишить божественного достоинства с великой дерзостью. Когда это ясно было расследовано, вполне обнаружился еретический образ мыслей Итала.
Ибо на основании этих изречений и то, что прежде сказано им как правильное, то есть «собезначальный», «единосущный» и «единосильный», и что согласно и с нашими христианскими воззрениями, и это понято им неправильно, подобно как до него понималось и принималось у ариан, считающих Сына особенным созданием, чрез Которого произошло и все прочее, и самая вечность. Доведенный до крайности очевидной истиной и не имея на что опереться в подтверждение своих слов, Итал признался, что допустил в этом случае ошибку, и искренно просил прощения, говоря, что признает эту ересь и анафе-матствует ее. Далее в записке Итала читалось: «Верую в Отца несозданного и Сына несозданного и Духа несозданнаго, и как не сотворен Отец, Сын и Дух, так и непостижим Отец, Сын и Дух, равно и неделим Отец, Сын и Дух и вечен Отец, Сын и Дух, и посему не три вечны, но один вечный, как и не три несозданные, и не три непостижимые, но один несоздан-ный и один непостижимый». Так сказано в записке. И в этих словах заключался большой соблазн нечестия. Ибо по христианскому учению несозданное, непостижимое и вечное, с одной стороны, прилагается к Каждой из трех ипостасей, причем при Каждой ипостаси называется имя, с другой стороны, единой и единственной природе Божества, между тем как Итал утверждает: «Один непостижимый, и один вечный, и один несозданный» без упоминания имени Бога, а это совсем несогласно с церковным преданием. Ибо одно Божество несозданное и мыслится, и принимается, и один Бог в трех ипостасях и признается, и мыслится, так как тождество существа то и другое показывает; выражений же: один несозданный или один вечный без присоединения слова «Бог» Священное Писание не знает. Ибо слово Бог, прилагаемое в том и другом случае, показывает, как объяснено, тождество существа, выражение же «один несозданный» или «один вечный» соединяет три в одно, а это и есть ересь Савеллия, и в этом его самое злое еретичество.
Не менее зловредно и следующее: перечисляя три ипостаси и называя несозданным Отца и Сына и Духа, он принимает также непостижимость Отца и Сына и Духа, а что неделим Отец, Сын и Дух – это явное нечестие и чуждо христианскому и православному учению. Неделимость и делимость – как одно, так и другое, имеет приложение к Божеству триипостасному, деление приписывается Лицам, нераздельность же прилагается к единичной природе Божества, и ни одно из этих выражений не употребляется само по себе и безотносительно, без присоединения другого слова, специально прилагающегося к Божеству, но с одним другое, как и Григорий Богослов учит, что Божество неделимо в разделенном[628]. Итал, перечисляя Лица, то есть ипостаси, назвал неделимым Отца и Сына и Духа, что представляет полную нелепость, ибо, упоминая ипостаси и Каждую из них называя отдельно, он ввел нераздельность. Уже самые эти выражения – Отец, Сын и Дух – вводят делимость, и если это не бессмысленно, то во всяком случае нечестиво и склоняется к ереси Савеллия. И Поелику подсудимый не мог избежать обличения из самой истины, должен был признать свое заблуждение и изъявить готовность предать анафеме свое учение.
Далее читалось положение: «Верую во единородного Сына Божия, неизреченно рожденного от Отца прежде веков и в последние времена принявшего от Девы Марии плоть и разумную душу, то есть плоть, одухотворенную разумной душой, и Бога, и человека вместе и одну ипостась из двух естеств, из коих одно имел всегда, другое же воспринял». И здесь оказалось несогласие с нашим учением. Ибо, когда Итал говорит об естествах Христа, что одно Он имел, а другое воспринял, выражение имел – ἔσχεν – прямо привносит мысль о Сыне как втором после Отца, каковую мысль святая и кафолическая Церковь предала анафеме как нелепую и причастную арианской ереси, ибо никогда, ни даже в самую малую частицу времени, мы не считаем Сына рожденным после Отца, но всегда Отцу собезначальным и совечным. Хотя Итал присоединил к слову ἔσχε слово ἀεί, дабы отвлечь от понимания простейших, но от более совершенных не скрылось его заблуждение, ибо чрез выражение ἔσχε он показал рождение в позднейшее время и иносущность, а чрез слово ἀεί выставил в Сыне постоянство и непреложность дарованного Ему, по его странным понятиям, Божества, что, отвергая, мы веруем во единого в двух естествах Сына Божия, сохранившего естество, которое было, и воспринявшего другое, которого не было.
И другая еще глава, заключающая в себе верх нечестия, читалась так: «Верую в Сына Божия, не в человека простого и не в Бога бестелесного, не призрачно видимого или осязаемого, не в человека простого, рожденного и впоследствии обожествленного, но в Бога вочеловечившегося, и не в человека Богоносного, но в Бога плотоносного». То самое учение, которое давно уже Григорий Богослов отверг как безумное или, лучше, нечестивое, введенное Аполлинарием[629], наш новый учитель принял в целости и признал за свое собственное, а как и доказательства были тут же налицо, то он не мог сослаться ни на какое облегчающее обстоятельство, но имел против себя осуждение от самой истины. Ибо, когда были прочитаны изречения Богослова, находящиеся в упомянутой главе, они очень обуздали его дерзость. Место Григория Богослова читается дословно так: «Убежденные в этом, пусть они не предаются негодованию, но да постыдятся; пусть не одолевают нас ложью, но да сделаются более скромными, да изгладится на воротах великая эта и удивительная программа и проповедь православия, которою они встречают входящих, расспрашивая и расследуя насчет слов – должно поклоняться не человеку богоносному, а Богу плотоносному. Что может быть бессмысленней этого? Хотя с этим изречением много носятся наши новые глашатаи истины и хотя оно при быстрой перестановке слов имеет некоторую софистическую приманку и сходство с фокусом, который может забавлять простецов, но на самом деле оно представляет собой смешную и глупую вещь. Ибо если кто переменит слово ἄνθρωπος и слово σάρξ на слово Θεὸς (одно принимаем мы, другое они), то что он получит при посредстве этой странной и богопознательной перестановки? Должно поклоняться не плотоносному, но Богу человеконосному. Какая нелепость! Так ныне возвещают нам скрытую после Христа мудрость, о чем прилично проливать слезы. Ибо если за тридцать лет началась вера и почти четыреста лет прошло после явления Христа