– У нас плохо с мясом, – сказала она мужу. Тот кивнул. Он не любил забивать скот и всегда тянул до последнего. Она это знала и не упрямилась, не хотела нажимать на него.
– Бог пусть решает, – сказал он. Как всегда, она улыбнулась, когда он перекладывал решение на Бога.
Чуть позже она слышала его разговор с небесным Господином в саду, где муж построил алтарь под самой крупной яблоней. Яблони были единственным, что они принесли сюда из царства детства. Не сами деревья, конечно. Она вспомнила и тот день, когда поняла, что пробившиеся из мусорной кучи позади пещеры побеги проросли из последних прогнивших яблок, тех, что ей пришлось выбросить глубокой осенью.
Яблоки из царства детства приобрели детей у нас, осознала она и в восторге от такого счастья показала их мужу. Тот поблагодарил своего Бога, а она взяла побеги и заботливо посадила их в самые первые глиняные горшки.
Побегов было четыре; все, кроме одного, принялись. Когда пришла весна, их можно было высадить в уже обработанном саду. Там же она начала выращивать лекарственные травы и коренья для еды.
Один из побегов оказался особенно сильным, он хорошо вытянулся и даже покрылся кроной, такой прекрасной, что на ней ликовали птицы и пчелы.
Она вспомнила первое цветение, жужжание шмелей, а к осени созрели и первые терпкие сладко-горькие плоды.
Воспоминания наполнили ее покоем, и она заснула, на этот раз глубоко погрузившись в мягкую черноту.
Она проснулась от треска ветвей, предупреждавшего ее об опасности. Желудок сжался, руки покалывало. «Не двигайся», – сказала она себе. И, бесконечно медленно повернув голову, увидела у подножия дерева огромную кошку, сосредоточенно обнюхивавшую ствол и готовую к охоте.
«Сатана тебя возьми», – подумала женщина и в упор посмотрела в узкие, горящие огнем глаза животного. Прищурилась, хотя и знала, что ее-то глаза в темноте не блестят. Медленно и беззвучно нашарила рукой щепки и огниво. Огонь нельзя выбить неслышно, неужели кошка прыгнет на нее только от одного звука? А если ей не удастся выбить огонь или отсыревшая щепка не загорится?
«Спокойно, – подумала она, – тебе всегда удавалось развести огонь с первой искры. Почему сейчас не удастся?»
В следующее мгновение щепка в руках вспыхнула как молния, и она тут же бросила ее в зеленые глаза. Кошка в ужасе и бешенстве зарычала, что наполнило женщину чувством удовлетворения.
Вот, получай!
Запахло горелым, она немного испугалась: не захватит ли огонь землю и не заставит ли ее спуститься, чтобы погасить его. Но огонь вскоре сам погас в траве, мокрой от росы.
Она мысленно поблагодарила дерево, разбудившее ее, положила огниво на место и послала тысячу приветов удивительным скотоводам, навестившим их зимой. Они тогда нашли в их пещере приют, укрываясь от непогоды, и получили помощь от змеиного укуса. А в благодарность скотоводы подарили им огниво – орудие огня.
В полудреме воспоминания вновь овладели ею; сейчас она уже управляла ими и не позволяла им убежать к яблоневой долине или к чему-нибудь другому, светлому и дружелюбному.
Да, это было тем утром, когда она слышала, как муж разговаривал со своим Богом. Его голос всегда напоминал ей какой-то другой, молящий, тот, что она знала, но забыла.
Потом голос вновь вернулся к ней, величественный и решительный. «Да, надо забить ягненка и пожертвовать Господу», – сказал он.
Она обрадовалась: значит, будет свежее мясо к обеду и солонина в горшке на будущее. Она всегда вдоволь запасалась мясом после мужниных жертвоприношений.
«Мальчики должны заботиться о кострах, – сказал ей муж. Теперь он научит их взывать к Богу, пока дым поднимается к небесам. – Они уже почти взрослые».
Она кивнула и только попросила его проследить за тем, чтобы мальчики не слишком пережигали мясо, и пошла домой заниматься хозяйством. Свернула одеяла, лежавшие на лавках вокруг очага, у южного входа заполнила кувшин свежей листвой, начала сметать золу с очага.
Подумать только, теперь она могла разводить огонь у самого озера и греть воду для стирки белья. И для омовения мужа и сыновей, когда те возвращались после возни с огнем и жертвенным животным. А если позволяла погода, можно было варить мясо прямо во дворе. «Пожалуй, будет жаркий день, – размышляла она, – лучше заняться ягненком сразу же».
Она как раз успела развести огонь под большим котлом у озера, когда увидела идущих через луг. Муж впереди с окровавленным жертвенным животным на руках. Каким же огромным показался ей ягненок. «И почему их только двое?» – успела подумать она.
Потом она помнила лишь то, как медленно и беспощадно дошло до нее, что окровавленным телом на руках мужа была не туша, а тело ее мальчика…
Кто-то кричал, кричал – диким криком боли и бешенства. И только сейчас, этой ночью, она точно осознала, что тогда кричала она сама; она никогда и не предполагала, что в ней мог таиться такой крик.
Муж пытался что-то рассказывать, пытался уговаривать, но она оставалась безучастной. Слез не было, не было и скорби. Сутками сидела она безмолвно, не посмотрев даже на мертвое тело, когда его зарывали в землю. Муж делал все сам.
Она замкнулась, стала бесчувственной как чурбан.
Недосягаемой.
В ней жила лишь одна мысль: «Он умер. А я осталась с осознанием непредвиденности и невосполнимости утраты».
Все напрасно.
Дни и ночи она слышала, как муж говорил со своим Богом под яблоней. Время от времени до нее доходили какие-то слова, из которых постепенно выяснялось, что старший ее мальчик убил младшего.
Но смысл случившегося не доходил до нее. Она не могла осознать весь ужас братоубийства. Ее целиком поглотила единственная мысль – ее мальчик мертв, тот маленький мальчик, который мог бы стать взрослым и не должен был умереть. Тот, ради которого они завоевали жизнь.
Сейчас она была совершенно бодра, слышала каждый шорох в тяжелой кроне дерева, начинала различать птиц, спавших рядом с ней, спрятавших головы под крылья. Она смотрела на них и не могла плакать.
Часом позже начнется восход и она увидит все вокруг. А потом пойдет дальше. Но час перед восходом солнца может оказаться длиной в год, год, захвативший все ее мысли.
От этого было больно, словно что-то разрывало ее изнутри.
«Пошли бы слезы, стало бы легче», – подумала она.
Но слезы не приходили. Вместо них появились гнев и вопросы. Гнев побудил ее собираться в путь.
Но вот появились первые лучи и заиграли на поверхности реки. Пробежал ветер по кроне дерева, погладил траву на земле. Птицы вытянули головы из-под крыльев, зашевелились, заворковали. На вершине дерева черный дрозд запел славу восходу.
Она прислушалась к речному течению. Неужели река молчала всю ночь? Неужели картины и образы, возникавшие в ней самой, заставили успокоиться и реку?
Она потянулась, вылезла из-под одеяла, собрала котомку и спустилась вниз. Пока шла к реке, чтобы помыться, вышло солнце и остановилось у горизонта, и она, лежа на берегу, вымыла лицо, волосы, руки и попила.
Она быстро и обильно поела, как это делает тот, кто знает, что ему потребуются сила и решительность.
На дереве, где она спала, росли небольшие плоды, ей показалось, что она помнила их вкус, их сок и сладость. Но попробовать не захотела. «Потом, на обратном пути», – подумала она.
Легкий бамбуковый камыш рос именно там, где она и ожидала, в расселине, сразу же к югу от дерева. Кремневый нож резал уверенно, точно, по нужной длине. Руки привычно сплетали стебли. И еще до того, как солнце встало на небе, у нее уже был готов маленький плот, крепкий и легкий.
Она спустила его на воду, и он поплыл, как лодочка из коры – любимая игрушка ее детей там, дома. Сейчас она немного пройдет по течению и переплывет реку у мыса, видневшегося на другом берегу.
Она шла вдоль реки на север. Долго ли идти? Надо было все точно вспомнить. Да, вот здесь должны быть подводные рифы, незаметные с равнины, но она вспомнила их.
Это воспоминание она восприняла как знак, разделась, уложила одежду, одеяло и котомку на плот и пошла бродом. На глубине она спокойно поплыла вверх против течения, а потом опять стала помогать себе ногами. Чувствовала она себя прекрасно и, отдавшись воде и свежести утра, перестала думать и беспокоиться Вода смыла усталость и боль в ногах, ветер отогнал мучительные образы.
«Трудности дают передышку, – подумала она. – Но ненадолго, так что надо воспользоваться случаем».
Она умела измерять даже покой, рассчитывать мгновения свободы, как делают те, кто понимает, что жизнь жестока и полна опасностей.
У мыса на противоположном берегу она медленно пошла по дну, почувствовав его прежде чем коснулась ногами гладкого песка. Выйдя из воды, она обсохла на ветру, оделась, причесалась и заплела волосы. Упаковала котомку. Плот спрятала между двумя стволами деревьев, на обратный путь. Потом пошла на восток, к восходу солнца.
Глава четвертая
Странно, но о своем втором мальчике она начала думать лишь теперь, во время своего нынешнего путешествия. Думать о том, что именно он убил брата.
Странно и то, что в те страшные дни она не пыталась успокаивать мужа. Его отчаяние было безграничным, но не затрагивало ее.
Долго занимался он самобичеванием, полагая, что Бог наказал его за какой-то грех. «Странно все это, – подумала она. И еще: – Потом, потом…»
Вертелись в голове и другие мысли: готовят ли они себе еду в ее отсутствие? Поливают ли сад в такую засуху? Поддерживают ли жизнь огня, ведь огниво-то у нее?
Между мыслями царили пустота и молчание, и это удивляло ее. Молчание нетрудно пережить, наоборот, оно утешало. Каким-то странным образом оно было связано со здешним освещением. И женщина внезапно осознала: свет действительно изменился, стал другим, сильнее и ярче обычного. Нет, просто расплывчатым и давал меньше тени.
Она остановилась и огляделась по сторонам. Взгляд обострился, и она начала различать травы и цветы. Свет словно выхватывал их детали и различия.