Кабинки были из старой библиотечной мебели, но жесткий стул с прямой спинкой оказался на удивление удобным. Когда Бенни придвинул его к прочному деревянному столу, маленькая кабинка, казалось, вздохнула от удовольствия, а ее боковые стенки даже распрямились немного, чтобы ему было проще устроиться. По всей ее ширине на уровне глаз шла узкая пустая полка, и Бенни порадовался тому, что на ней ничего нет. Сначала он довольствовался тем, что просто сидел там, глядя на пустую полку и наслаждаясь ее молчанием, но после того, как мимо него прошло несколько посетителей, нагруженных книгами и явно ищущих место для работы, он почувствовал некоторое неудобство. Он достал из рюкзака тетрадь для сочинений и положил ее на стол перед собой. Стало лучше. Он вытащил карандаш и положил его рядом с тетрадкой. Так было еще лучше, но теперь пустая полка стала казаться слишком пустой. Бенни повесил рюкзак на спинку стула, застолбив таким образом территорию, и отправился на поиски книг, чтобы укрепить ее границы.
Постепенно это вошло у него в привычку. Он бродил между стеллажами, позволяя названиям привлечь его внимание, а книгам – упасть в его подставленные руки, и по ходу дела обнаружил, что книги обладают собственным разумом и что они выбирают его так же, как он выбирает их. Набрав охапку книг, Бенни возвращался на место и выставлял тома на ожидающую в готовности полку. Они выстраивались в шеренгу, ровные, прямые и высокие, как солдаты, вытянувшиеся в струнку. На первых порах ему этого хватало. Этого было вполне достаточно, чтобы сидеть в безопасности за укрепленным бастионом своей кабинки; но через некоторое время книги начали перешептываться между собой. Им-то было недостаточно просто стоять без дела. Они же книги, а не кубики ЛЕГО. Если им предлагают просто постоять, то зачем было вообще снимать их с полок? А раз уж Бенни вынудил их двинуться с места, не окажет ли он им ответную любезность, открыв их и прочитав несколько строк? Можно ведь хотя бы картинки посмотреть, почему бы нет?
Это был прозрачный намек, почти приказ, Бенни услышал его и подчинился. Он выбрал одну книгу из сегодняшней добычи, открыл ее и прочел пару страниц – ну, не совсем прочел. Не сначала и не каким-либо систематическим образом, например, слева направо или сверху вниз. Это был не размеренный выпас методичной коровы, а больше похоже на пощипывание оленем весенних нежных и молодых листьев – чуточку здесь, немножко там. В детстве ему нравилось, когда ему читали вслух, но потом, когда он стал старше, он начал играть в видеоигры и так и не приобрел привычки самостоятельно прочитывать книгу целиком, от корки до корки. Так что теперь, не вполне понимая, что делать дальше, он просто листал книгу случайным образом, начиная иногда с середины, а порой и с конца, не ища ничего конкретно, а наслаждаясь процессом переворачивания страниц, которые, казалось, тоже испытывали удовольствие от того, что их листают. Потребовалось совсем немного времени, прежде чем слова начали привлекать его своими значениями, и Бенни понял: чтобы понять, что они пытаются сказать, нужно вернуться к началу. Началу предложений, абзацев, глав, всей книги. Так он и сделал. Он обнаружил, что книга должна с чего-то начинаться. Начиная с самого первого слога на первой странице, он произносил слова, читал их вслух, и они складывались в предложения, создавая у него ощущение, что слова одушевляют его губы, заимствуют его язык и дальше прокладывают себе дорогу в мир в виде шепота.
Вскоре он обнаружил, что, когда он читает про себя, все прочие голоса в его голове затихают и успокаиваются, как затихали когда-то дети во время «детского часа». Это было замечательное открытие, а еще удивительней было то, что голоса затихали надолго: они молчали даже после того, как он в конце дня складывал книги в тележку возврата и выходил из Библиотеки на улицу. Идя по улице и дожидаясь автобуса на остановке, он чувствовал себя в безопасности внутри уютного кокона тихой истории, который сплели вокруг него книги, он был огражден от внешнего мира, и даже крики ярких витрин и рекламных щитов не беспокоили его. Сев в автобус, он прижимался лбом к окну и смотрел, как темнеющие улицы проплывают мимо в сумеречном свете, окрашенном красным дымом пожаров. Мир казался приглушенным, погруженным в воду. Казалось, что слова на страницах книг давали голосам в его голове пищу для размышлений, повод помолчать и подумать – и так прошло все лето.
В августе, за неделю до начала учебного года, когда Бенни сидел в своей кабинке и читал книгу о средневековых рыцарях, из книги на стол выпал листочек бумаги размером с китайское предсказание. Этот листок с написанными от руки печатными буквами, похожими на шрифт пишущей машинки, выглядел так знакомо, что сердце у Бенни замерло. Он открыл свою тетрадь для сочинений на той странице, где выстроились аккуратной колонкой листочки, которые он вытащил из мусорной корзины в Педипси.
«Поставь свою туфлю на стол. Спроси ее, чего она от тебя хочет», – гласил первый.
«Приходи в Библиотеку», – велел последний.
Бенни снял колпачок с клеевого карандаша и аккуратно приложил последнюю бумажку, выпавшую из книги о рыцарях, в низ колонки. Намазав клеем обратную сторону листка, он подклеил его, а затем откинулся на спинку стула и не без удовольствия прочел.
«Поздравляю, – говорилось в новом послании. – Ты сделал это».
Он сделал это, но время было потрачено. Лето заканчивалось, занятия в школе вот-вот должны были начаться, и вскоре ему предстояло покинуть Библиотеку. Что бы он там ни должен был сделать, это придется отложить.
Тем временем Аннабель провела лето, зарывшись в новостях в своём «центре управления полетами». Она отслеживала распространение лесных пожаров во внутренних районах страны для международного консорциума лесопромышленников. Она искала антиоружейную предвзятость в местных репортажах о массовых убийствах для лоббистской группы по второй поправке[37]. Она следила за распространением вируса Зика и президентскими кампаниями.
Она читала о природных пожарах, источниках их возникновения и скорости горения, о микроцефалии и о брачных играх комаров. Она знала любимые словечки, шуточки и номера избирательных бюллетеней всех кандидатов.
Ее острый глаз несостоявшегося библиотекаря, умело выхватывавший ключевые слова, освоился с названиями предметов, о существовании которых она никогда не подозревала: тактические дробовики Remington 870 Express 12-го калибра; пистолеты Glock 22 40-го калибра; полуавтоматы Bushmaster XM15-E2S; винтовки со скользящим поворотным затвором Savage MK II-F 22-го калибра.
Вся эта информация жила своей собственной жизнью, и как только она попадала в голову Аннабель, она не могла ее забыть и перестать знать. Она очень много знала о том, что происходит в мире, несмотря на то, что становилась все более изолированной от него.
В их маленьком домике было душно. Дым от пожаров просачивался через окна, а когда она выходила на улицу, становилось еще хуже. Аннабель беспокоилась о Бенни и сама испытывала симптомы астмы. Хрипы. Кашель. Одышка. Она пошла к врачу, и тот прописал ей ингаляции, сказав, что у нее стресс. Ничего удивительного! Аннабель все еще с трудом осваивала новое оборудование и программы, пытаясь разобраться в протоколах радио и телевидения и запомнить все новые ключевые слова и номера клиентов. Раньше у нее никогда не было проблем с памятью, но теперь ей казалось, что она достигла предела своих возможностей.
И конечно, никуда не делась постоянная тревога за Бенни. Когда его выписали из больницы, она получила у врачей план амбулаторного лечения, со всеми назначениями и рекомендациями, подробными списками рекомендуемых лекарств и их возможных побочных эффектов, а также множеством полезных советов по работе над регулированием эмоций Бенни, выработке стрессоустойчивости и навыков решения социальных проблем.
Был там и список примеров поведения, на которые следовало обратить внимание, в том числе: социальная изоляция и эмоциональная замкнутость; депрессия и апатия; злость и агрессия; угрожающее поведение; раздражительность; бессонница; паранойя; отсутствие концентрации; немигающий взгляд или отсутствующее выражение лица; нервный тик; слуховые и зрительные галлюцинации; разговор с невидимыми существами; странная или бессвязная речь; смех во время грустного фильма и плач во время веселого; безразличие к внешнему виду и гигиене; неспособность отличить сны от реальности…
У Аннабель от одного взгляда на этот список перехватило дыхание, но она внимательно изучила каждый пункт, пытаясь соотнести абстрактный язык симптоматики с реальным поведением своего очень реального сына. Были ли сказанные им в гневе слова вспышкой агрессии? Считается ли угрожающим поведением пинок по мусорному мешку с маминым архивом? Она думала, что ее новая рабочая станция и крутое компьютерное оборудование произведет на него впечатление, но Бенни, увидев ее «центр управления полетами», отшатнулся от него, а потом огородил его, как мешками с песком, дамбой из мусорных пакетов, которые он вынес из своей комнаты. Может быть, это паранойя?
Когда он объявил о своем намерении провести лето в Библиотеке, Аннабель удивилась и немножко обрадовалась. Мало кто из четырнадцатилетних мальчиков на такое способен, и у нее мелькнула мысль, что в принятии этого решении, может быть, сыграла роль устроенная ей церемония вручения диплома. Она читала, что церемонии совершеннолетия важны для повышения самооценки молодого человека, и именно поэтому взяла на себя этот труд. Аннабель старалась особо не обольщаться, полагая, что интерес Бенни к чтению может угаснуть, но он каждое утро как часы, упаковывал свой ланч и садился на автобус до Библиотечной площади. Когда она спрашивала сына, что он делал там весь день, он просто пожимал плечами и говорил: «Ничего» – но для подростка это был вполне нормальный ответ.
– Ты читал? – допытывалась Аннабель.