– Да.
– Что ты читал?
– Книги.
– Ты разговаривал или подружился с кем-нибудь?
– Нет.
Доктор Мелани не проявляла беспокойства по этому поводу. Она сказала, что установившийся привычный распорядок пойдет Бенни на пользу. Но проходила неделя за неделей, и Аннабель начала беспокоиться. Может быть, так проявляется социальная изоляция? Время от времени она писала ему SMS-сообщения, и он, как правило, отвечал на них, и все же… Может, он занимается чем-то еще и скрывает это от нее? На Библиотечной площади полно маргинальных типов. Не приучают ли его к наркотикам? По вечерам, ложась спать, она перечитывала список тревожных сигналов в поведении, и беспокойство ее росло. Наконец однажды, будучи не в силах сосредоточиться на работе, она сделала перерыв, перекусила и отправилась на Библиотечную площадь.
Район сильно изменился с тех пор, как Аннабель была здесь в последний раз. За ходом длительной гражданской войны вокруг реконструкции здания она следила по долгу службы, а когда новые корпуса только открылись, водила туда Бенни поесть пиццы. Теперь ее удивило, насколько безвкусной стала за это время площадь. Она была заполнена бездомными, которые дремали за столиками кафе возле своих колясок и продуктовых тележек или рылись в мусоре в поисках пустых банок и корок. У их ног расхаживали голуби, сражаясь с воробьями за обертки от маффинов и крошки круассанов. Среди декоративных арок пахло алкоголем, марихуаной и мочой.
Внутри старое здание Библиотеки осталось почти таким же, каким его помнила Аннабель. Осторожно и медленно она поднималась по этажам. На случай, если Бенни все же заметит ее, у нее была заготовлена история, что в библиотеку она зашла по работе, что было, конечно, неправдой. Мониторинг СМИ не требовал работы с реальными книгами, но Бенни этого не знал. Аннабель долго ходила между стеллажей, заглядывая в уголки, где читали или дремали посетители, пока не добралась до самого верха, где по ту сторону довольно опасного пешеходного моста она заметила укромный уголок. Ступив на этот узенький мостик, она остановилась, усомнившись, выдержит ли он ее, а затем осторожно пошла вперед. Дойдя до середины, она снова остановилась и, крепко вцепившись в перила, посмотрела вниз. Да, высота здесь была головокружительной, но сердце забилось сильнее, и ноги подкосились не от высоты, а от воспоминаний, нахлынувших вместе с потоком воздуха, пропитанного знакомым запахом. Через вентиляционную шахту сюда из подвального помещения бывшей переплетной мастерской поднимался пьянящий запах затхлой бумаги, машинного масла и переплетного клея. Аннабель закрыла глаза и с наслаждением вдохнула.
Старую Переплетную мастерскую она помнила со времен своей стажировки. В комнате, похожей на пещеру, стояли старинные машины: итальянский промышленный настольный резак и черные швейные машинки «Зингер», катушки и бобины которых вызывали у Аннабель любопытство и восхищение. Она специально искала на стеллажах поврежденные книги, чтобы отнести их в подвал и понаблюдать, как переплетчики укрепляют им корешки и одевают их в прочные чехлы. Переплетчиков было двое – старый и молодой; они частенько в шутку флиртовали с ней. Старый переплетчик называл ее Флоренс Найтингейл[38] Публичной библиотеки, чем она гордилась, и мы, книги, конечно, любили ее за это. Старик уже собирался на пенсию, а вот интересно, куда делся молодой? Куда идут работать переплетчики после сокращения? Вопрос был не праздным, потому что в ходе расширения библиотеки Совет проголосовал за закрытие старой Переплетной и преобразование помещения в нечто под названием «Техническое Обеспечение, Ремонтная Часть и Комплекс Информационных Систем», или ТОРЧКИС, как стали называть его и сторонники, и противники реформ.
Аннабель следила за спором вокруг этого ТОРЧКИСа, который освещался во всех местных газетах, поскольку библиотекари и читатели выступали против закрытия Переплетной. Это последняя общественная переплетная мастерская в Северной Америке, говорили они, она имеет историческое и культурное значение, и ее следует сохранить. Они писали письма протеста, и профсоюз библиотечных работников пригрозил забастовкой в защиту переплетчиков, которым грозило сокращение, но Совет остался непреклонным. Времена меняются. Помещения нужно использовать рационально. Журналы переходят в Интернет. Переплетать периодические издания больше не нужно, достаточно цифровых архивов. Старые книги лучше списывать, чем восстанавливать. В общем Переплетная мастерская устарела, стала анахронизмом, сентиментальным артефактом ушедшей эпохи. В конце концов, к ужасу Аннабель, Совет одержал верх: хотя ТОРЧКИС еще не начал работу, последняя общественная Переплетная мастерская была закрыта.
Теперь, стоя на страшноватом пешеходном мосту, на уровне девятого этажа, и вдыхая старые запахи, Аннабель чувствовала, что у нее кружится голова. Может быть, от клея? Интересно, куда дели резак и старые «Зингеры»? Скорее всего, продали или сдали в металлолом. Из подвала по трубам поднималась волна печали. Она посмотрела вниз, в зияющую вентиляционную шахту, и увидела, как та темнеет и наполняется звездами… Колени ее подогнулись. Вцепившись в перила, она закрыла глаза, а затем почувствовала, как кто-то коснулся ее локтя.
– С вами все в порядке?
Она открыла глаза. Рядом стояла женщина средних лет, с азиатской внешностью. Она вглядывалась в лицо Аннабель сквозь тяжелые очки в черной оправе. Аннабель выпрямилась и кивнула.
– Да, все хорошо, – сказала она. – Спасибо. Просто немного голова закружилась.
Женщина ничего не сказала, продолжая внимательно смотреть на нее, и Аннабель нервно рассмеялась.
– Это, наверное, из-за высоты. Я немного боюсь высоты.
– Конечно, – сказала женщина. – Многие люди боятся высоты. И многие устают от жизни.
– Да, – ответила Аннабель и, с опозданием поняв намек, быстро добавила. – А, нет. Это не то…
– Это хорошо, – сказала женщина, посмотрела вниз на крышу полуподвального этажа и покачала головой. – Невольно задаешься вопросом: чем руководствовался архитектор, проектируя такую опасную стартовую площадку в Публичной библиотеке?
– Да, проект вызвал большие споры, – сказала Аннабель. – Но вы, наверное, в курсе. Вы же библиотекарь?
– Нет. Просто читательница. Я сидела вон там, в кабинке, и увидела вас. Вам уже лучше?
Она указала на ряд кабинок по ту сторону моста; взглянув туда, Аннабель сразу увидела в одной из них знакомый рюкзак, висевший на спинке стула, и мальчика, который спал, положив голову на стол. Его лица не было видно за стопкой книг, но она знала, что это Бенни. Она облегченно вздохнула.
– Теперь гораздо лучше, – ответила она, а потом не удержалась и добавила с оттенком гордости: – Это мой сын.
Женщина кивнула.
– Он приходит сюда каждый день. По-моему, хороший мальчик. Тихий.
– Так и есть, – сказала Аннабель.
– Он любит книги, – сказала женщина.
– Это у него от меня.
– Хорошо, – повторила женщина. Она повернулась было обратно к кабинкам, но задержалась, словно ждала чего-то от Аннабель. Когда та тоже молча подалась в другую сторону, женщина спросила:
– Вы не подойдете к нему?
Аннабель отрицательно покачала головой.
– Я не хочу его будить.
Они еще немного помолчали. Женщина продолжала внимательно смотреть на Аннабель сквозь свои очки в черной оправе, словно ожидая продолжения, поэтому Аннабель сказала:
– Не говорите ему, пожалуйста, что я здесь была. Он подумает, что я за ним слежу, и ему это не понравится. – Женщина все так же молчала, и Аннабель добавила: – Мальчишки. Вы же понимаете…
– Подростки, – кивнула женщина.
– Да, именно! – подхватила Аннабель. – В сентябре он пойдет в девятый класс.
– Хорошо, – сказала женщина. – Удачи ему.
Аннабель хотелось поговорить еще, она шагнула ближе и понизила голос:
– Вообще-то, я немного беспокоюсь за него. Эта новая школа… а у него и без того были эмоциональные проблемы… – Тут она спохватилась, что разоткровенничалась с незнакомым человеком, и закончила со вздохом: – Это долгая история.
Женщина снова кивнула.
– Я присмотрю за ним, – сказала она, и Аннабель почему-то стало легче.
Учиться Бенни предстояло в новой школе, но как довольно скоро выяснилось, недостаточно новой. К концу первого учебного дня его бывшие одноклассники поняли, что история Бенни стоит того, чтобы ее рассказать. История была ценная, с валютой и социальным капиталом, а ценность любой валюты и капитала зависит от обменных курсов, то есть их нужно пускать в оборот. Что они и сделали. Они рассказывали и пересказывали историю Бенни, опуская его все ниже по ступенькам зарождающейся иерархической лестницы, сами закрепляясь все выше, пока к обеду все в его новом классе не узнали, что он втыкал себе ножницы в ногу и лежал в психлечебнице. Бенни, впрочем, не отрицал и не пытался это скрыть.
В обед его вызвали в кабинет директора побеседовать с медсестрой и школьным психологом о его курсе лечения, туда же пришла Аннабель в своем просторном топе-тунике и брюках-стрейч, с огромной сумочкой в руках. Она приехала раньше времени, и кое-кто из учеников видел, как она сидит в приемной. Волна слухов о ней и Кенджи распространялась через поток ехидных СМС и тайных чатов, и к концу первой недели все, даже самые недогадливые, поняли, что Бенни и его семья должны стать изгоями, неприкасаемыми, теми странными Другими, на фоне которых они смогут установить свою коллективную нормальность. Когда он проходил по коридору, они начинали кудахтать, как цыплята, и доставали свои телефоны, чтобы пообзывать его, так что за ним тянулось почти зримое, хоть и безмолвное облако текстовых сообщений: Чудик, Псих, Чокнутый, Карлик, Япончик, Дебил, Урод. Знакомо, правда? Вы, наверное, видели развитие жестокости такого рода, или даже участвовали в этом, или просто были тихим соучастником и наблюдали со стороны, как распространяется подобная нетерпимость, а, может быть, и сами становились мишенью. В общем, вы знаете, как это бывает…